Шестая глава «Дон Кихота» - Борис Штерн

– Под обои журналы!

– Варвара Степановна, не выбрасывайте Герберта Уэллса, мы его тоже в зону заберем. И Александра Беляева собрание сочинений давайте сюда.

– Куда вам столько? Не утащите!

– А мы завтра вернемся паркет стелить, и еще возьмем.

– Ребята, тут случайно Бабеля нету? – спросил один еврей у двух украинцев. – Давно хотел почитать. Все-таки человек моей национальности.

– Так он же вроде как не фантаст.

– А... Что же он тут делал, в Райцентре?

– Так, приезжал. Наверно, у него тут баба была. Или охотился. На мамонтов.

– А это что? «Полыхающая пустота» какая-то... С дарственной надписью.

– Вот пусть и полыхает ярким огнем! Из-за нее человек с ума сошел. Жги все! Некогда разбираться.

– И эти двери загаженные – в окно! В зоне уже новые делают.

Сняли с петель бесценные Кешины двери, собрались и двери сжечь. Подтащили к окну, начали проталкивать, но, спасибо, кто-то надоумил, что сжигать лики Буденного и Калинина – это уже политическое дело; и двери уволокли на кухню. Политика, мало ли что... Скифских идолов и японских богов тоже пощадили, проявили терпимость к религиям разных стран и народов. Политика – да, религия – может быть, фантастику – в огонь!

К полудню на книжную египетскую пирамиду у мусорника полетели разломанные полки и стеллажи. Туда же приволокли безответный, однажды уже горевший, черно-белый телевизор. Спустились вниз, полили пирамиду бензином, Вова-электрик занял позицию с пустым огнетушителем. Поджигать поручили директору вагон-ресторана, но тот вдруг заартачился: увольте, граждане начальники, но жечь чужие книги он не имеет никакого морального права. Ему за такое дело могут еще срок накинуть.

– Дай сюда спички, – вконец обозлилась Варвара Степановна. – Пои вас, корми... Не будет мне никакого сроку!

Добыла огонь, поднесла спичку к знаменитому роману «451 градус по Фаренгейту». И подожгла. Подожгла ровно в полдень, когда солнце взошло.

Старший лейтенант в последний раз затянулся и отщелкнул окурок в египетскую пирамиду.

Отвернись, любитель фантастики!..

Впрочем, наберись мужества и смотри.

Известно – книги прекрасный горючий материал, хорошо горят. Топить ими печь или сидеть у книжного костра – одно удовольствие: тепло, хорошо, картошка в мундире. Слов нет, Рей Бредбери красиво и точно описал костры из книг своим характерным американским почерком. Причем, все книги горят одинаково хорошо – и плохие и хорошие книги горят лучше некуда. Горели там, в бывшей Мамонтовке у мусорника, и Жюль Верн с Аристархом Кузанским, и лютые англо-американские графоманы вкупе с коллегами из отечественной «Молодой гвардии». Братались Абэ Кобо с Т.Упицыным, корчились в языках пламени и превращались в золу Артур Кларк и Владлен Чердаков, М.Ведьмедев и Айзек Азимов.

Никаких трений, никакой литературной групповщины, никто не толкался, спеша к костру. Все были равны перед лицом огня. Гори-гори ясно!

Сгорела знаменитая двадцатипятитомная подписка «Современной фантастики» шестидесятых годов. Сгорели отдельные тома и полные собрания сочинений. Региональная фантастика превратилась в золу – ни сибирской, ни прибалтийской, ни юго-западной фантастики уже не существовало. Сгорела «новая волна» и «малеевское направление» (читателю эти названия ничего не говорят – и не надо). Сгорели «Румбы фантастики». Сгорели все поколения советских фантастов: первое, второе, третье и четвертое. Все критики и литературоведы сгорели. Взорвался и окончательно сгорел черно-белый телевизор, который иногда показывал Федору Федоровичу фантастические кинофильмы. Сгорела англо-американская, польская, французская, японская – вся мировая фантастика. Все сборники издательства «Мир» сгорели, писатели-фантасты всех национальностей были равны в этом костре. Лауреаты зауральских «Аэлит» – все сгорели. Лауреаты американских «Хьюго» – полыхали не хуже рядовых фантастов.

Какие еще слова найти, как описать?

Сгорели известные ведьмы Урсула ле Гуин и Ольга Ларионова, которые так и не ответили Федору Федоровичу на его поздравление с 8-м Марта. Да, женщин тоже жгли, никому не было пощады!

Научной фантастики больше не существовало!

Впрочем, как уже говорилось, кое-кому повезло, кое-кто спасся от этого аутодафе – братьев Стругацких приютила влюбленная в них по уши сестра милосердия, Клиффорд Саймак нашел прибежище в квартире старшего лейтенанта милиции, а повязанные уголовниками Александр Беляев, Иван Ефремов и Герберт Уэллс были препровождены в зону за колючую проволоку, где через год их до дыр зачитали осужденные взяточники, домушники и рэкетиры – да-то Бог, чтобы на пользу!

Вот и не верь в судьбу! Вот и не верь в жизнь после смерти.

Да еще чудом спаслась толстовская «Аэлита», случайно эвакуированная на пляж в «скорой помощи».

А гиперболоид инженера Гарина сгорел вместе с инженером.

Хорошо снаружи костра смотреть на огонь...

Часть третья

Не забудь, что, квартиру-

В доме со стеклянной кры-,

Неразумно брать булыж-

И швыряться им в сосе-;

Что достойный литера-,

Осмотрителен и сдер-,

И что только тот, кто пор-

Безответную бума-,

Чтобы потешать куха-,

Пишет через пень-коло-.

Мигель Сервантес,

Пролог к «Дон Кихоту»

Федор Федорович в момент гибели книг как-будто что-то почувствовал... В его звездный отсек как раз доставили стандартный космический обед – суп с какими-то желтыми перьями, бледную рыбу с теплой слипшейся лапшой, кисель на клею. Его попутчики, потирая членистоножками, с аппетитом набросились на еду, а Федору Федоровичу кусок лапши в горло не лез. Он подошел к иллюминатору и стал разглядывать зеленую зону межгалактического корабля, направлявшегося, как ему сказали, к туманности Андромеды. Подсвечивало солнышко, похожее на настоящее, цвели белыми свечками искусственные каштаны, а свободные от трудовых космических вахт члены экипажа отдыхали в нумерованных синих робах на нумерованных садовых скамейках или прогуливались по дорожкам с помощью личных роботов в белых халатах. А двое в синем, обнявшись, никак не могли справиться с невесомостью – их швыряло от дорожки к ограде и обратно...

Все как на Земле.

Федор Федорович успокоился и принялся за обед. Все хорошо, вот только жаль ему было пирожков с яблочным повидлом, которые вместе с чемоданом и двубортным костюмом были сданы перед стартом в камеру хранения межгалактического звездолета.

Тем временем пожар еще не завершился – хуже того, он разгорался в непредусмотренную Варварой Степановной сторону. Неизвестно, откуда взялся в этой местности ветерок – наверно, случайно залетел, бездельник, поглазеть на огонь. Прилетел и дунул в сторону мусорника. Тот в ответ немедленно возгорелся позапрошлогодними листьями, разломанной тарой и всяким другим хламом, который всегда сопутствует приличному ледниковому мусорнику.

– Вова, туши его! – замахала руками Варвара Степановна. – Гаси!

Вова-электрик стукнул огнетушителем по твердой земле, но из пустого огнетушителя ничего не пролилось. Вова дал ему по голове кулаком, но огнетушитель лишь тихо-тихо зашипел, как потревоженная гадюка.

Зато мусорник подозрительно быстро сгорел... Или огонь ушел в глубь мусорника?

Ну, сгорел так сгорел. Сгорел и без помощи огнетушителя. Что и требовалось доказать. Это был мудрый мусорник, он все глотал.

Ничто не предвещало беды – книги догорали, мусорник слегка дымился, и, казалось, уже можно либо допивать третью бутылку спирта, либо расходиться по домам, либо сделать и то и другое. Но не зря тревожилась душа Варвары Степановны. Сгореть-то мусорник сгорел, но внутри него что-то такое явственно забулькало...

«Бульк-бульк-бульк...» – как в еще бездействующем, но уже готовом к извержению вулкане.

Опять подул ветерок...

Как вдруг из мусорника клубами повалил такой черный дым, «что аж синий!», как говорила впоследствии Варвара Степановна.

– И такой вонючий, что господи помилуй! – докладывала она авторитетной комиссии на следующий день после экологической катастрофы. – И чем дальше, тем страшнее: бульк-бульк-бульк!... У меня аж сердце оборвалось! Как в смоляном котле у чертей в пекле!

Ветерок сначала поиграл этим чертовым дымом, погонял его по Райцентру, а потом скрутил дым в лохматый собачий хвост и направил его прямо в морду Дома на набережной – на фасад, то есть. И стал водить черным хвостом по фасаду, как маляр-художник кистью: туда-сюда, сюда-туда...

Все, кто наблюдал пожар на бывшей набережной, разбежались, затыкая носы от вони; остальные, наоборот, бежали на запашок со всех концов райцентра. Их обгоняли пожарные, но вонища не позволяла приблизиться к эпицентру извержения. Подвезли противогазы. Натянув их, пожарники направили струю на мусорник, но этим только спровоцировали его подземные силы на новую пакость: мусорник тут же выдал такую черную дымовую завесу, что Дом на набережной погрузился «во мглу», как сказал бы Герберт Уэллс.