Крайние меры - Алексей Макеев

– Боюсь, что тут я вам плохой помощник. – Рашевский развел руками. – Слишком различались наши сферы общения. Тем более что последний год Леонид ушел из штата редакции на вольные хлеба. Точнее, его ушли. Стал внештатником. Корреспонденция туда, репортажик сюда, обзор еще куда-нибудь. Бежала коза через мосток, прихватила кленовый листок.

– Вот как? – удивился Гуров. – Это что же, в связи с его увлечением выпивкой? Но ведь он, по вашим словам, лечился?

– И это тоже. Он ведь продолжал выпивать, хотя не так катастрофично, как до лечения. Но не здесь главная причина. Леонид был очень гордый человек. Был… – горестно повторил Рашевский. – Он не любил, да и не умел гнуть шею перед начальством. Уцепились за один предлог, за другой… Где-то он и по женской части прокололся, перешел дорогу кому-то, имеющему в журналистских кругах большой вес. Ну, и… знаете, как это бывает?

Еще бы Гурову не знать!

«Другого человека так легко презирать и тиранить, особенно если он от тебя зависим, – подумал он. – Все мы – не ангелы, все полны пороков и недостатков, все грешны. Так что возвыситься в собственных глазах над ближним своим – дело совсем нехитрое. А вот понимать людей, принимать их со всеми пороками, уметь взаимодействовать с ними – задача неизмеримо более сложная. Далеко не всякий начальник умеет, как, например, Орлов, это делать. Да и желание не у всякого появляется. Наверное, Леонид Рашевский и расследование свое затеял, чтобы утереть недругам нос, доказать, что он тоже чего-то стоит».

– Вот, кстати, вы упомянули о женщинах, – вернулся Лев от бесплодного печального философствования к интересующему его вопросу. – Была у вашего брата близкая женщина?

В глазах Льва Рашевского мелькнула тень неудовольствия.

– Если бы близкая! А то… Да, она работает там же, на радио. Извелся с ней брат. – Рашевский покривился, словно у него задергало зуб. – Дубравцева Татьяна Тарасовна. Я с ней слегка знаком, да и брат кое-что рассказывал. Мне она неприятна. Меркантильна до самого донышка. Хищница. Женщины такого психологического склада отвратительны как жены или любовницы. Зато вдовы из них выходят… Закачаешься! Сами увидите, вы же наверняка захотите с ней встретиться. Он ее полусерьезно своей невестой называл. А она морочила Леньке голову. Я как-то раз сдуру пошутил, что, дескать, с такой невестой… На козу с нездоровым интересом поглядывать начнешь! Так брат обиделся смертельно, чуть не месяц со мной разговаривать не хотел. Очень серьезно он к ней относился, и сына Дубравцевой от первого брака, по-моему, любил. Вот так.

Гуров прошелся по кабинету, задумчиво посмотрел в окно, за которым танцевали редкие, но крупные снежинки. Затем повернулся к Станиславу:

– Вот такой получился разговор. Информации ценной – кот наплакал, зато яснее стал психологический портрет убитого журналиста. Рашевский-старший мне перед уходом пристально так в глаза посмотрел и говорит: «Лев Иванович, я наслышан о вашем высоком профессионализме. Я прошу вас – найдите тех, кто убил Леонида!» А мне никак не дают покоя его слова о каком-то журналистском расследовании, которым Леонид Рашевский занимался. Терпеть не могу, когда журналисты отбивают у нас хлеб и суются нечто расследовать. Такая самодеятельность часто заканчивается их трупами.

– Это точно. – Станислав закашлялся, поперхнувшись табачным дымом. – Что до психологических портретов… Нам бы еще малость вещдоков и улик в дополнение к психологии. Но, как ты любишь выражаться, они не грибы, на поляне не растут. А что на Воздвиженке судебные медики сказали?

– Причина смерти Рашевского – удавление. Проще говоря, его повесили на той самой веревке. Но вот потом… Труп был каким-то образом заморожен, да еще при весьма низкой – ниже минус сорока – температуре. Очень мелкие кристаллики льда во всех тканях. А потом, вдобавок…

– Я примерно догадываюсь, – перебил его Станислав. – Потом этот мерзлый труп сбросили с приличной высоты. Тоже непонятно, каким образом, а главное – зачем? Странно, что не вообще вдребезги. Но, замечу, сейчас на высоте пяти-шести тысяч метров как раз такая температура и наблюдается.

– Бред. Сюрреализм какой-то, – прокомментировал слова друга Гуров. – Но ничего более разумного в голову не приходит. Ты был там, на месте, где его обнаружили? Что там со следами? Не могли труп из Фомищева притащить? Да нет, конечно, что я дичь несу…

– А как же! Конечно, я там был. И с парнишкой, который на него наткнулся, разговаривал. «Вы можете точно показать место, – спрашиваю я его, – где вы обнаружили труп?» Он, бедный, затрясся, побледнел и отвечает: «Могу. Но не стану… Черта лысого я туда еще раз сунусь. Да ни за какие коврижки. И так по ночам не спится: как вспомню, что увидел тогда, так чуть не ору от ужаса». Еле уговорил.

– И что? Не разбегайся, прыгай!

– А ты посмотри сам. Сыскари из Серпуховского горотдела скинули нам по e-mail вполне приличного качества фотографии этого славного местечка, а я привез протокол осмотра. – Он взял со стола и передал Гурову два мелко исписанных листа. – Убедился? Нет там никаких следов, рядом с трупом. Хорошо заметно, потому что снежок лежит. Никто его туда не перетаскивал, разве что по воздуху.

– Н-да-а! – протянул Гуров, рассмотрев на экране фотографии. – Веселые картинки… Так вот посмотришь и начнешь понимать парнишку, которого чуть ли не из-под кровати доставать пришлось. Мы с тобой на своем веку всяких трупов навидались, а все равно тошнота к горлу подкатывает. И откуда же шло это, с позволения сказать, бомбометание? Небольшой самолетик? Вертолет? Мотодельтаплан?

– Очень сомневаюсь, – покачал головой Станислав. – Это, как ни крути, особый Московский ВО. После приснопамятного полета Руста с торжественным приземлением на Красную площадь что-что, а вопросы ПВО вояки отработали от и до. Система автораспознания «свой – чужой». Не слишком-то сейчас над Подмосковьем полетаешь, собьют без всяких запросов. Мало того! Не забудь, что Серпухов – город физиков. Ускоритель там или еще что-то в этом роде. Голицыно, Оболенск, Чехов – все эти городки расположены относительно недалеко от места, где нашли труп. В каждом из них по паре секретных институтов. Нет, сейчас у нас со всеми прежними недругами нежная взаимная дружба, но не до такой же степени, чтобы над подобным районом что-то свободно летало!

– Если не сам какой-нибудь сумасшедший военный летчик учинил эту пакость, – проворчал Лев, – скажем, на почве ревности. Его-то как «своего» распознали бы. Господи боже мой, что ж я опять какую ересь порю! Это я от злости и бессилия, не обращай внимания, Стас.

– Отчего же, – добродушно рассмеялся Крячко, – с летчиком-психом – это мысль! Только Орлову не скажи, засмеет. Но ты посмотри еще раз внимательно на фотографии! Труп Рашевского как упал, так и остался на месте падения, не сдвинувшись ни на метр. То есть, что бы ни тащило его там, на высоте, это «что-то» имело совсем небольшую горизонтальную скорость. Иначе у падающего мертвого тела была бы заметная горизонтальная составляющая скорости, и, упав, он проскользил бы по льду метра два-три, покуда бы эту составляющую не погасил. Но ничего подобного, никаких следов скольжения не видно. Так что самолеты-вертолеты отпадают, а мотодельтаплан в февральском небе при минус сорока с лишним градусах… Это не хуже сумасшедшего военного летчика, Лев!

– Будь я проклят, – недоуменно пробормотал Гуров, – если я хоть что-нибудь понимаю. Что, перефразируя Лермонтова, «по небу полуночи дьявол летел…»? Этак не торопясь, с невысокой горизонтальной скоростью… И нес в когтях труп Леонида Рашевского?! Баба-яга на ступе с помелом? Змей Горыныч, холера ясна? Инопланетные захватчики, скотомерзоиды с альфы Рогоносца? Кто или что его тащило на высоте пять километров?

– Не знаю. – Крячко достал еще одну сигарету, вопросительно посмотрел на Гурова. – Курить будешь? Успокаивает нервы… Ну, как хочешь, а я закурю. Крутится у меня в подсознании какая-то мыслишка вроде догадки. Но вот именно – крутится, а в руки не дается, зараза. Не могу за хвостик ухватить!

– Когда ухватишь, не забудь поделиться, – мрачным голосом произнес Лев. – Ну, ладушки, проехали эту станцию, а то от моих версий крыша съехать может. Ты выяснил, как серпуховцы настолько быстро определили, чей перед ними труп?

– А-а! Тут повезло, если только это слово применимо в данной ситуации. Там, в Серпухове, очень толковая медэкспертша. При наружном первичном осмотре она обратила внимание, что вены у трупа на руках явно носят следы уколов.

– Час от часу не легче! – охнул Гуров. – Так покойник не только выпивкой, но и ширевом баловался? Наркоман?

– Не перебивай! – досадливо сказал Станислав. – В том-то и штука, что медэкспертша сразу определила: не такие следы, не от «баяна», а от толстой иглы для переливания крови.

– Ну, точно! – хлопнул себя по лбу Лев. – Мне же сегодня на Воздвиженке об этом говорили! Он же донором был, ему до «почетного» всего несколько сдач осталось. Кровь какая-то очень редкая.