Рассказы - Наталья Ривкина

— Позовите Фриду, — хрипел Гришка, ненадолго оживившись.

Увидеть Фриделе Гришка уже не сумел. Садовая скамейка, обступившие ее постояльцы пансиона, перепуганное Яшкино лицо покачивались и расплывались, оставляя Гришку в темноте, в одиночестве. Он только почувствовал прикосновение, едва ощутимое прикосновение.

— Фриделе, любовь моя, — прохрипел Гришка.

Фриделе ничему в этом мире не удивлялась с тех пор, как двадцать пять лет назад, случайно зайдя в кухню, обнаружила мужа своего привязанным к плите, и повариху их Лидию, выделывающую с ним такие номера, что и во сне не приснится. И это притом, что муж ее, как считала Фриделе, давно потерял интерес к женщинам. Так что Фрида, ничуть Гришкиным бредням не удивившись, поцеловала его в лоб и побежала за доктором.

Пока Фрида бегала за доктором, пока постояльцы пансиона суетились около Гришки, трясли его, хлопали по щекам, обливали ледяной водой и кутали в шерстяной плед, Гришка отдал Богу душу прямо на садовой скамейке.

Доктор как раз обедал. Когда Фрида ворвалась в приемную, он доедал жаркое в предвкушении вишневого компота и булочки с корицей. Доктор не любил пороть горячку, к тому же всех пациентов своих считал ипохондриками, а Фриду вдобавок еще и истеричкой. Она вечно прибегала и вопила как сумасшедшая, чуть только у кого из постояльцев ее заколет в сердце или закружится голова. Фрида очень волновалась за репутацию заведения. И заранее пугалась, что кто-нибудь из этих престарелых диабетиков испустит дух в ее пансионе. Фриде это казалось в высшей степени порочным и отвратительным. Доктора же репутация какого-то там пансиона с трехразовым диетическим питанием и видом на море заботила меньше всего на свете. Доктора вообще в этом мире заботил только микроб, который, как считал доктор, вызывает рак простаты. За микробом этим доктор гонялся уже много лет, надеясь совершить переворот в медицине, получить кучу денег и уйти, слава Богу, на покой. И больше никогда в жизни не иметь дело с ипохондриками и истеричками. Только годы шли. А гнусный микроб от доктора ускользал, вынуждая его зарабатывать хлеб свой дешевым приемом в захолустном городишке, в который съезжались все самые отвратительные нытики мира, исключительно чтобы доканывать доктора и отвлекать его от научных изысканий. Доктор тяжело вздохнул, допил компот, собрал чемоданчик, взял зонт и отправился к месту происшествия. Он прибыл как раз вовремя, чтобы констатировать смерть семидесяти трех летнего Григория Майера, нарушившего предписанный ему столичными врачами больничный режим. За что и поплатившегося.

— Черт, — только и сказала Фриделе.

Самуил плюнул три раза через плечо и глубоко задумался о жизни и смерти. Самуил был философ и романтик, но скрывал это от всех. Даже от себя.

Отошедшие от дел бизнесмены сидели на веранде пансиона мадам Фриделе и с досадой смотрели на море. Жены мерили им давление.

Яшка, воровато оглядываясь, вытащил у Гришки изо рта вставную челюсть, теперь уж Гришке точно не нужную, сунул ее в карман и поковылял в неизвестном направлении. Позднее, перед треснувшим зеркалом привокзального туалета Яшка попробовал приладить себе челюсть единственного своего друга. Для чего ему пришлось потрудиться. Гришка был пошире Яши. И в плечах, и в остальных местах. Наконец Яшке это удалось, он клацнул раз другой зубами, всхлипнул, с горя нассал под раковину и, таясь контролеров, первым же поездом отправился в столицу.

Гришка умер, так и не узнав, что Фриделе, его Фриделе, девушка его мечты, все еще ждет его в провинциальном городе, где весной так сладко пахнут тополя, где кошки греются на солнце, и в подъездах двухэтажных деревянных бараков скрипучие лестницы, и пахнет борщом и тушеной капустой. И где ночью, если ты осторожен, а ты неизменно осторожен, и не перебудил всю улицу, забираясь по водосточной трубе, тебя ждут поцелуи жаркие, распаленные целым днем ожидания и храпом двух сестер и тетки за шторкой в этой же комнате. Агент оказался негодяем и подсунул Гришке неправильный адрес, а вместе с ним и Фриделе Койфман, дочь сапожника, некогда торговавшую вразнос домашним печеньем и десертным вином. Но другую Фриделе.

Фриделе, его Фриделе ждала Гришку пятнадцать лет. Через пятнадцать лет она поняла вдруг, что Гришка обманул ее, и не вернется никогда. И она решилась отомстить ему. Фриделе Койфман, дочь сапожника, торговавшая вразнос домашним печеньем и десертным вином, вышла замуж за батюшку, служившего в церкви в двух квартала от ее дома. Батюшка частенько приносил башмаки свои к отцу Фриделе на починку. Сапожник Койфман недоумевал, как батюшка умудряется так лихо снашивать подметки. Позднее открылось, что была у батюшки одна слабость. Батюшка обожал футбол и в свободное от службы время тайком гонял мяч на поле за кладбищем c племянниками кладбищенского сторожа. В остальном был он человек скромный и простой. Фриделе полюбил он за вкусные рыбные пироги, которыми Фрида кормила его, пока отец ее клеил новые подметки на единственные батюшкины башмаки, и скромность. Батюшка в женской скромности разбирался не очень. Поэтому когда следующие тридцать лет Фрида изводила его прозрачными гипюровыми кофточками, в которых являлась на воскресные службы, чтобы вводить в смущение и батюшку, и прихожан его, он ума не мог приложить, откуда что взялось. Батюшка умер, так и не поняв, откуда в скромной дочери сапожника столько бесстыдства. Оставил он Фриде сына, боязливого и тихого.

Уже после смерти батюшки, Фриде приснилось вдруг, что Гришка вернулся к ней. С той ночи все пошло в голове Фриды наперекосяк. Казалось ей, что вокруг нее плетут заговор, что Гришка здесь, рядом, что сын Гришку к ней не пускает. Что злобный батюшка с того света ухмыляется и сыном командует. Что почтальон подкуплен и прячет Гришкины письма. Вскорости начало ей мерещится, что сноха, мерзкая тварь, подсыпает ей в суп известь и крысиный яд. Пока Фрида только вопила, драла себе волосы и угрожала почтальону кочергой, сын закидоны ее терпел. Но когда обезумевшая Фрида запустила в невестку кастрюлю с куриной лапшой, сын устроился стрелочником и навсегда из города уехал. Мать с вздорным ее характером он никогда не любил, и уехал с легким сердцем. Жена же его благодарила Господа, что ей теперь не нужно жить со старой ведьмой. Каждый месяц сын присылал Фриде денежный перевод, который почтальон, Фриды страшившийся, подсовывал под калитку. Первые месяцы Фрида еще почтальона поджидала, притаившись в кустах, и швыряла в него старые башмаки и бутылки с церковным маслом, от батюшки оставшиеся. Но месяца через три Фрида про почтальона забыла совершенно. Безумная бородатая старуха с трясущейся головой, бродила она по мрачному дому, провонявшему валерьяной и кошачьей мочой, и ждала возлюбленного своего. Она звала его по имени, надеясь, что он услышит ее, узнает ее и вернется сквозь время, сквозь расстояние, разлучившее их так преступно, вернется, чтобы быть с ней навсегда.

Спустя столько лет Фрида Гришку не винит. Нет. Все, что она чувствует, это боль. Боль как крик. Крик, взлетающий ввысь и разрывающий небеса. Фрида раскачивается в кресле-качалке, безумная старуха. Ведьма ведьмой. Фрида раскачивается в кресле и думает о Гришке. День и ночь думает о Гришке. Единственное, о чем может думать она. Единственное, что помнит она и признает, как несомненно случившееся в жизни ее. Единственный островок, сохранившейся в памяти ее. День и ночь Фрида думает о Гришке. И боль разрывает сердце ее. Боль как крик. Крик, взлетающий ввысь.

сентябрь 2005