Чтоб не распалось время - Пенелопа Лайвли

Сначала ей показалось, будто работает какая-то машина. Маленькая комнатка, всю мебель которой составляло лишь зеркало и столик с мраморной крышкой, вела в другую, большую комнату: из нее-то и доносились смешанные ритмичные шумы, и почти сразу послышался голос миссис Шэнд: «Сюда, пожалуйста».

Но это оказалось не машина, это тикало множество часов. Миссис Шэнд устроилась посреди комнаты на большом пухлом диване (напоминающем диваны в гостиной через дорогу), так как все стены были заставлены часами. Еще там были стулья, тоже пухлые, маленькие шаткие столики, книжные шкафы с зеркальными створками, огромный папоротник в горшке и висело много-много картинок, но царствовали часы. В основном дедовские, не меньше полудюжины: они стояли по стенам, огромное собрание настойчивых сущностей, тикающих, как плохой оркестр — все вразнобой, — кто быстрее, кто медленнее, кто нетерпеливо, а кто запинаясь, словно хотели остановиться, если бы только могли. Мария с удивлением оглядывалась по сторонам, а они тикали перед ней на разные голоса, в разном темпе и глядели своими разными лицами. Каких там только не было: и угрюмо-простые, и расписанные цветами, одни были витиевато изукрашены медью, а на других в нарисованных морских волнах без устали качался галеон. Без десяти два — показывали одни, без пяти шесть — утверждали другие, полвосьмого, двенадцать… Стрелки были друг с другом явно не в ладах. По комнате носился безмолвный спор о времени.

— Книга на столе, — указала миссис Шэнд. — Смотри не задень там ценные безделушки.

Миссис Шэнд вышивала. Мария робко подошла к небольшому неустойчивому столику (он покачнулся, когда она приблизилась) и взяла книгу. Миссис Шэнд посмотрела на нее с укоризной поверх нитки, которую вдевала в иголку.

— В мое время маленькие девочки носили платьица.

А нынче все дети ходят в брюках, так что мне в жизни не отличить мальчика от девочки. Хотя кого это теперь волнует? Как идут каникулы?

— Спасибо, хорошо, — ответила Мария.

— Что может быть лучше моря, верно?

Мария не знала, как ответить, чтобы не завести беседу в очередной тупик, поэтому промолчала. И так ясно: вопрос не настоящий, ведь миссис Шэнд отвернулась и шарит в корзине для шитья. Интересно, можно уже идти, подумала Мария, как вдруг миссис Шэнд неожиданно вынырнула из корзины и спросила:

— Ты, наверное, не прочь полакомиться шоколадкой.

Вообще-то Мария не очень любила шоколад, но не нашлась, как отказаться, поэтому ответила:

— Да. Спасибо.

— Серебряная шкатулка на столе. Справа — с мягкой начинкой.

Пока Мария ела шоколадку (которая, кстати, неприятно отдавала фиалками), а миссис Шэнд вдевала в иголку длинную розовую шелковую нитку, повисла тишина, нарушаемая только тиканьем часов.

— Часы — коллекция моего деда. Когда я умру, их передадут в музей.

Такое замечание тоже вряд ли могло удачно поддержать разговор. Мария (с облегчением) доела шоколадку и спросила:

— А как вы узнаете точное время?

— По радио.

И верно: на столике возле дивана стоял современный японский транзистор.

— Часы не переводили со дня смерти деда. В знак уважения. Он был выдающимся ученым.

За это время они, естественно, успели убежать вперед, или отстать, или просто остановиться и потом их снова заводили — так и затеялся этот раздраженный спор.

— Вон те, у камина, стояли когда-то в классной комнате, в доме, где ты сейчас отдыхаешь. Они не столь ценные, но симпатичные.

И правда, циферблат был расписан цветами, они обвивались вокруг бронзовых цифр и под бронзовыми стрелками, которые показывали без десяти четыре (хотя на самом деле было уже около шести). Фиалки, клевер, маргаритки, вика — полевые и садовые цветы. И рядом с каждым цветком — название, мелким косым шрифтом: незабудка обыкновенная, Myosotis arvensis — зверобой ползучий, Hypericum humifusum — паслен горько-сладкий, Solarium dulcamara…

— К сожалению, они больше не ходят, — вздохнула миссис Шэнд. — Мне сказали — это единственные часы, которые нельзя починить. Они сломались, еще когда моя мать была ребенком.

Однажды без десяти четыре. Утра или вечера, подумала Мария. Она перевела взгляд с часов на картинку, висевшую рядом над камином. Она тоже была интересная. Совсем не нарисованная, а вышитая — дом, надписи вверху и внизу (Мария стояла далеко и не могла прочесть), маленькие предметы — деревца или животные, и узорчатая окантовка.

— Викторианская вышивка, — пояснила миссис Шэнд. — Посмотри поближе. Она не совсем обычная. Ее сделала маленькая девочка, по-моему, как раз твоего возраста.

Мария подошла ближе. Вверху расположились буквы алфавита, и затем цифры: от одного до десяти, а под ними — животные: крошечный весело скачущий черный пес, парочка птиц и еще кто-то вроде оленей. И стихи: она прочитала их от начала до конца.

Подумай, о душа, о дне торжественном и скором,Когда покинешь ты сей временный чертог,И за своим последним приговоромПоднимешься наверх — а там сам Бог.

Бог знает каждый шаг мой, мысль и слово.Он — Святость, Всемогущий Глас.Как выдержать мне свет всевидящего взораВ торжественный священный час?

Под стихотворением аккуратным крестом был вышит квадратный дом из красного кирпича. С одной стороны от него располагалась пара садовых ваз, в таких обычно сажают цветы, а с другой — качели. Большие, красивые качели, вышитые черными нитками, наверное, чтобы показать, какие они железные. А ниже, в ряд — еще что-то. Цветы, наверное, решила Мария — они в самом деле напоминали цветы, вьющиеся по краю картинки. А может, это улитки? Она пригляделась и вдруг поняла — так ведь это же окаменелости. Аммониты — маленькие, закрученные, вышитые аммониты. И под ними, завершая картинку, — большое, тщательно вышитое дерево. Под деревом — мелкими черными буквами: «Quercus ilex, дуб каменный». И, наконец, в самом низу — подпись: «Хэриет Поулстед. 10 лет. Вышивка». А под ней: «Сьюзан Поулстед закончила работу сестры 30 сентября 1865 г.». Мария молча разглядывала вышивку, потом сказала:

— Вообще-то она была младше меня.

— Возможно, — согласилась миссис Шэнд.

И снова наступило молчание, пока Мария изучала вышивку и думала о девочке по имени Хэриет. Потом миссис Шэнд сказала:

— Смею заметить, твоя мама уже, наверное, волнуется, куда ты запропастилась.

И выжидательно посмотрела на Марию.

— Да, мне пора, — спохватилась Мария. — Большое спасибо за книгу.

— Не стоит благодарности, — ответила миссис Шэнд.

И когда Мария уже было вышла за дверь, добавила почти резко:

— Надеюсь, рояль у тебя не стоит без дела?

— Нет, — соврала Мария.

— Вот и хорошо, — отозвалась миссис Шэнд. — До свидания.

Вообще-то миссис Шэнд мне не очень понравилась, решила Мария, спускаясь по лестнице отеля, самодовольно окутанного дето-собако-непроницаемой тишиной — лишь откуда-то с первого этажа доносилось сдержанное звяканье чайной посуды. А жаль — так хочется расспросить ее о часах и еще больше о вышивке. Мария все думала о ней, переходя дорогу, — о плотно вышитых крестом цветах, и бегущей черной собачонке, и качелях, и садовых вазах, и о дереве внизу, похожем на пухлую подушечку. Ouercus ilex, дуб каменный.

Так ведь это мое дерево, вдруг осенило ее, и она ощутила новый прилив интереса. И форма та же, и цвет темно-зеленый, такой же толстый ствол и ветки. И дом наш. Точно. Только садовых ваз уже нет. И качелей. И дом почему-то белый, а не коричневый.

Она перешла дорогу и остановилась. Море за домом расстелило серую скатерть с белыми крапинками, наверное, так же как и раньше, когда дом только строился. Море никогда не изменится, море и линия берега, что тянется вправо и влево. И вот она, Мария, стоит здесь августовским вечером и смотрит на море, и, может быть, когда-то давным-давно девочка-вышивальщица тоже стояла перед домом и смотрела на море. Как ее звали? Хэриет? Она — словно аммониты в камне, подумала Мария: ее самой уже здесь нет, а дух ее сохранился — в вещах, которые она оставила после себя. В вышивке и рисунках в книге. Мария уже собралась идти к дому, как вдруг поняла: места похожи на часы. Они хранят в себе все времена, все события. Они живут, и все события остаются в них, скрытые для глаза; нужно только уметь их отыскивать, как отыскиваешь окаменелости, разбивая камни.

Перед ужином мистер Фостер изучил путеводитель миссис Шэнд и составил аккуратный список достопримечательностей, которые необходимо посетить во время отпуска, с ссылками на карты и расстояниями в милях. Все это наполнило Марию мрачным предчувствием — она не любила подобных приготовлений, хотя в ее семье они были неизбежны. Осматривать достопримечательности весьма полезно, считали оба родителя. Поэтому, пока строились планы и обсуждалось, сколько городов в Дорсете римского происхождения, Мария молчала.