Пермские чекисты (сборник) - Коллектив авторов

Не сразу, но дверь со скрипом открылась. Епископа Андроника в белой праздничной одежде застали упавшим ниц перед иконами. Зло смотрели на чекистов его ближайшие «пастыри» и несколько «монахов» с военной выправкой под монашеской одеждой. Всего было арестовано шестнадцать человек. Нити заговора вели в Белогорский мужской монастырь, где скрывались черносотенцы и монархисты, в том числе бывшие жандармы. В кельях обнаружили заряженные винтовки и пулеметы.

До нужного срока чекисты хранили в тайне отдельные имена и особенно часы и даты — начало ответственных операций. Но в целом чрезвычайная комиссия отнюдь не засекречивала свою работу. Списки арестованных печатались в газетах. О следственных делах, назначенных к рассмотрению в революционном суде, тоже заранее сообщалось в местной печати.

И все это здорово помогало делу революционного правосудия. У людей, задержанных однажды по ошибке, тут же находились защитники из рабочей среды. Зато у настоящих врагов революции после публикации появлялись сотни обвинителей и свидетелей. Так было с подкупленным жандармами Казариновым. В 1912-1916 годах, работая сначала в Пермских железнодорожных мастерских, а потом на лесопильном заводе Балашовой, этот осведомитель выдал охранке немало бывших товарищей. Следственное дело на него, скрупулезно изученное Лукояновым, состояло из пяти томов в несколько тысяч страниц.

Тем не менее первые приговоры, выносимые революционными судами, были очень гуманными. Как уже говорилось, изобличенные в предательстве интересов народа лидеры местных анархистов, эсеров и меньшевиков были лишь высланы за пределы губернии. Многие невольные «знакомцы» ЧК были отпущены под честное слово: не вести враждебных действий против власти Советов. Даже полностью разоблаченный провокатор Казаринов был приговорен лишь к пяти годам содержания в губернской тюрьме[4].

После суда над ним один из чекистов привел к Лукоянову своего товарища и сказал:

— По милости провокатора его отец навеки остался в сибирской земле. Парень надежный. Контру люто ненавидит. Нам такие, наверное, нужны.

У парня загорелись глаза, на лице заходили желваки:

— Контру готов зубами...

Лукоянов встал из-за стола, подыскивая нужные слова. Они не приходили сразу на ум. Не хотелось отказом обидеть ни того, ни другого. Парни выжидающе смотрели на председателя губчека. Дескать, в чем же дело?

— Мы хорошо понимаем ваши чувства, — произнес наконец Лукоянов. — Но... Если говорить кратко и честно, вы для нас не подходите. Боюсь, что будете жестоки. Комиссию мы создали не для мести нашим бывшим врагам...

И, немного подумав, Лукоянов добавил:

— Советую пойти добровольцем в Красную Армию.

В августе 18-го года был убит председатель Петроградской ЧК Урицкий, еще раньше — видный большевик Володарский. Эсерка Каплан тяжело ранила Владимира Ильича Ленина. Осложнилась обстановка и на Урале.

Потерпев крах в губернском центре, контрреволюция стала вить гнезда в провинции. Вооруженные мятежи вспыхивали то в Нижнем Тагиле и Невьянске, то в Осе и Усолье. Враги революции терпели поражение в одном месте, но снова и снова давали о себе знать в другом...

На Оханскую пристань прискакал красноармеец с простреленной грудью.

— В Сепыче мятеж, все перебиты, — сказал он, обливаясь кровью. — Телеграмму в губчека...

Спустя полчаса в кабинет Лукоянова вошел дежурный. Но что это? Председатель уронил голову на стол, на разложенных бумагах — капли крови...

Дежурный выхватил маузер, бросился к окну. Но оно было целым, а за ним — ни души... Подошел к Лукоянову, тронул за плечо. Тот медленно поднял бледное, как бумага, лицо и с трудом раскрыл глаза:

— Прошу не беспокоиться. Это из горла. Сейчас пройдет.

Громада ответственности и уйма дел, подстерегавшие на каждом шагу опасности, наконец, недоедание — делали свое дело. Кровь горлом шла уже не раз — давали знать больные легкие. И голова, словно в огне, раскалывалась от боли.

Что же произошло в Сепыче? Этот вопрос не давал покоя Лукоянову. Донесения отправленного туда с отрядом члена губчека Воронцова помогли выяснить картину.

Летним утром в село Сепыч приехал из Оханска военком с группой красноармейцев, чтобы вместе с работниками сельсовета провести митинг. Предстоял призыв в Красную Армию. Восточный фронт приближался к Уралу, и мобилизация становилась важным и неотложным делом.

Но как только начался митинг, вооруженные винтовками и кольями кулаки под предводительством прапорщика Мальцева неожиданно напали на собравшихся. Красноармейцы, советские работники и коммунисты были зверски убиты. После этого Мальцев и кулацкие главари провели в окрестных селах принудительную мобилизацию крестьян в так называемую «народную армию».

Когда отряд Воробцова подошел к Сепычу, его встретили ружейным огнем из свежевырытых окопов. Первая атака не принесла успеха. Отойдя на ночлег, в штабе отряда разработали детальный план последующих боевых действий.

— Завтра группа бойцов завяжет бой на прежнем месте, — сказал Воробцов, — а большая часть отряда под покровом ночи должна будет выйти к селу с тыла.

И каково же было удивление красноармейцев, когда на другой день они вошли в Сепыч без единого выстрела. Мобилизованные в белую армию крестьяне сами связали и выдали зачинщиков мятежа. Белоэсеровских главарей расстреляли на месте по приговору ревтрибунала. Рядовые участники сепычевской «народной армии» были прощены Советской властью, некоторые из них записались добровольцами в Красную Армию.

Сепычевский мятеж послужил пермским большевикам хорошим уроком. Лукоянов доказывал: мало раздать землю крестьянам, отобрав ее у монастырей и мироедов-кулаков. Крестьян надо постоянно просвещать. Честно и открыто говорить о том, что происходит в стране, подробно и доходчиво отвечать на вопросы, которые их тревожат. А именно эта работа и была ослаблена в последнее время в губернии. Коммунисты, советские работники оказались непомерно перегружены практическими делами, и пропаганда в гуще масс временно как бы отошла на второй план. Особенно это чувствовалось в отдаленных западных уездах, граничивших с Вятской губернией.

Поставленные Лукояновым вопросы глубоко обсуждались в Уральском обкоме партии и исполкоме губсовдепа, в уездных комитетах партии. В провинцию выехали многие рабочие-коммунисты. Туда послали книги, газеты. Собираясь в уезды, чекисты тоже стали запасаться листовками, готовить политические беседы и выступать с ними перед крестьянами.

Восточный фронт быстро приближался к Перми. Осенью 18-го года значительная часть губернии стала ареной ожесточенных боев. Еще весной во главе полка уехал под Оренбург Решетников. Главным политическим комиссаром 3-й армии Восточного фронта шел по дорогам войны Толмачев — «товарищ Никто». Уходили на фронт отряды чекистов. Они бросались в самое пекло, дрались до последнего патрона...