Сегодня мы откроем глаза - Иван Ревяко

Рей пробыл там около двух часов, размышляя, читая и слушая музыку.

***

Прошло два дня. Рей, полностью оправившийся от своего сна, чувствовал себя более чем прекрасно. Я думаю, что каждый чувствовал бы себя прекрасно, если бы через два дня, что по совместительству будет еще и годом с дня начала отношений с Софой, летел бы со своим любимым человеком в один из наикрасивейших городов планеты, да еще и на неделю.

Сегодня, во вторник, они, то есть Софа, ее мама и Рей, должны были встретиться в небольшой кофейне, которая располагалась в том супермаркете, около которого они встретились за день до праздника. Встречались они для того, чтобы обсудить мелкие бытовые детали перелета и жилья. Оливия должна была лететь вместе с ними, ибо несовершеннолетних не смогут выпустить за границу без опекунов или родителей. Тем долее миссис Дэзер хотела посетить те места, где провела свою юность, да и молодость, пока не вышла за Джона и не переехала в другую страну.

Встреча была назначена на двенадцать тридцать, и Рей, как это обычно делают молодые люди перед встречей с родителями подруги, пришел на двадцать минут раньше, дабы в глазах мамы Софы предстать пунктуальным человеком (каким он и являлся).

Столики в кофейне мирно наслаждались пустотой, что было странно: в соседних магазинах было полным-полно людей: и детей, и женщин, и мужчин, и даже пенсионеров. Рей выбрал второй столик, если стоять спиной к выходу.

Помещение было очень красивым: весь интерьер выполнен в бело-зеленых цветах, причем оттенки последнего менялись от темно-болотного до нежно-салатового. Над каждым столиком находились подвесные люстры, выполненные в виде бутонов лилий; стекло, из которого они были сделаны, казалось таким тонким, что хватило бы только недоброго взгляда, чтобы они рассыпались на маленькие осколочки.

Рей заказал себе десерт и крепкий кофе, достал из рюкзака книгу (он всегда брал с собой что-нибудь почитать) и прождал Софу около десяти минут.

Не стану описывать, как она выглядела, потому что думаю, что вы поняли: она всегда выглядит превосходно. Но девушка почему-то шла без матери.

– А чего ты без мамы? – спросил Рей после приветствия.

– Она, – ответила Софа, присаживаясь, – была у стоматолога, и там чуть задержалась. Сказала, что будет минут через пятнадцать.

Она тоже заказала себе кофе, но уже другой десерт: шоколадный, пропитанный нежным и воздушным кремом, торт «Моцарт». Они разговаривали о Вене, о том, как оба ждут путешествия и перелета.

– Боже, мне даже не верится, – ее лицо просто светилось, – я уже говорила, что эти дни только и делаю, что узнаю информацию и ищу путеводители.

Девушка так увлеченно что-то рассказывала ему, как будто уже была в Вене, гуляла по этим узким улочкам, по таким же цветочным садам, как и у них в городе, здоровалась на неуверенном немецком с каждым продавцом или человеком, случайно с ней столкнувшимся.

Рей смотрел на нее, возможно, даже не слушая, а лишь любуясь. Как свои родители смотрят на детей, которые получили новую игрушку, на их бесконечную и воодушевляющую радость. С такой же любовью и Рей смотрел на Софу.

Часы уже показывали без двадцати минут два, а Оливии все еще не было.

– Наверное, мама паркуется, – попыталась найти объяснение Софа, перехватив взгляд Рея на часы.

– Я схожу в туалет и скоро вернусь, – сказал Рей, встав из-за стола.

– Хорошо, – ответила девушка, не поднимая головы от учебника истории Австрии, в котором она минуту назад показывала здание, на месте которого теперь красовалась гостинца – будущий дом для них на неделю.

Туалет располагался у самого входа в супермаркет, поэтому Рею пришлось спускаться. Съезжая на эскалаторе, он смотрел вокруг: кажется, вторник, рабочий день, но все равно тут много людей. Вот, например, из детской комнаты раздавался громкий смех, в пиццерии отдыхала молодежь, по магазинам прогуливались родители детей, которых первые так успешно сплавили аниматорам игровой комнаты.

Рей уже было собирался подниматься на второй этаж к Софе, но почувствовал, как его кто-то усердно дергает за рубашку.

– Дядя, дядя! – перед ним стояла совсем маленькая девочка, лет семи. – Помогите снять котенка, он застрял на дереве. Мама просила меня с ним погулять, а он убежал и залез на высокое дерево. А мама меня будет ругать, если я вернусь без котенка.

Ярко-зеленые, широкие, почти круглые глаза, были налиты слезами, причем такими чистыми, что их едва можно было заметить. Длинные каштановые волосы собраны в не менее длинную косичку, на конце перевязанную резинкой с цветком. Сама она была в бело-зеленом платье в полоску и в босоножках.

– Ну, пошли, покажи, куда он спрятался, – парню ничего не оставалось, как согласиться. И девочка побежала перед ним.

Рей же в свою очередь ускорил шаг.

На втором этаже в это время стояла уже не девочка, некогда игравшая с клубком, а прекрасная девушка. Она стояла и никого не трогала, и люди ее тоже не трогали, потому что не видели. Они наступали на шлейфы ее платья, которые разлились бесконечными реками во все стороны, а потом они как будто пропадали, превращаясь в пыль. Само платье серого цвета, намного бледнее, чем серый цвет ее глаз, только лиф был черным. Юбка платья разливалась, в прямом смысле слова, медленно, но верно поглощая каждый сантиметр под собой. Сама девушка была достаточно высокой и худой, но не болезненно худой, а стройной. Ее скулы и ключицы можно было увидеть издалека, настолько выразительными они были. Смерть смотрела не в пустоту, а на все сразу, при этом не уделяя внимания ничему в отдельности. Губы, веки, лоб – все в ней было расслабленно.

Рей уже почти вышел за двери, когда раздался взрыв. Уши заложило, потом начал отчетливо слышаться шум, за ним звон, потом крики и вой, и все по кругу. В спину ему что-то ударило, отчего он сразу начал падать. И уже в падении заметил, как эта маленькая зеленоглазая девочка, убегая, обернулась к нему, посмотрела прямо в глаза и скрылась.

Далее темнота. Он ничего не чувствовал, просто лежал. Без сознания. Лежал в дверях супермаркета, внутри которого 25 июля, во вторник, террористический акт унес жизни более сотни людей. Более сотни, среди которых некогда счастливые и смеющиеся дети, отдыхающие от постоянного шума родители, ловящие последние радости жизни пенсионеры, работники этого центра, в основном студенты или те, кто просто работал или получал удовольствие.

Конечно, погибли не все: некоторых просто завалило, и потом спасатели, разгребая обломки стен и полотка, спасли их; некоторым, как, например, Рею, досталось совсем чуть-чуть; а некоторые, к сожалению, попрощались навсегда со своими жизнями.

***

Отдаленный, равномерный писк Рей слышал, как будто через стену. Он потихоньку начинал чувствовать ноги, затем руки, потом и все тело. Наконец, собрав по маленьким осколкам свои силы, он открыл глаза; глаза не сразу смогли собрать фокус, поэтому перед ним сейчас был обычный белый фон с небольшими и цветными, хаотично расположенными пятнами. Но потом глаза начали фокусироваться, и вот он лежит в белоснежной палате, на такой же белоснежной кровати. Напротив кровати стоял диван, а на нем лежала женская сумка. Рей ее сразу узнал: это сумка его матери.

Голова сильно болела, даже не болела, а просто ныла; стоило лишь чуть ею двинуть, и водопады в ней сильно бились о стенки черепа, отдаваясь болезненным эхом. Рей начал вспоминать ту девочку, пронзительный звук взрыва, удары в спину, как он упал и о чем подумал.

«Боже, Софа!» – в момент пронеслось у него в голове. Он попытался подняться, но не смог. Острая боль пронзила все его тело, начиная с шеи и заканчивая ступнями, как будто стебель розы начал активно расти, да так активно, что за секунду вырос, как человек за семнадцать лет: шипы прорастали сквозь все его тело, разрывая ткани и органы.

Как только Рей попытался подняться, над ним, точнее над дверью, ведущей в коридор, загорелся красный свет и зазвучала негромкая сирена, которая парню показалась очень даже громкой. Через пару секунд в палате уже стояла Амалия. Видно было, что она нормально не спит уже порядочное количество времени. Оно и понятно.

– Ты, – к горлу женщины подступили слезы, – ты очнулся…

Слезы с успехом прорвали блокаду и активно наступали; она бросилась к кровати, дабы обнять сына, но Рей, зная, что это не лучшая идея, постарался поднять руку в знак протеста.

– Мне просто чуть-чуть больно, – он постарался улыбнуться, чтобы мама не поняла его не так.

– Точно… – она смутилась, – прости.

– Ничего страшного.

Амалия села на диван, скорее рухнула. Рей, заметив это, понял, что здесь она проводила почти все свое время, потому что даже не смотрела, куда садится, прекрасно ориентируясь в пространстве.

Парень не знал, как начать разговор, и, кажется, его мама тоже. Одному хотелось спросить про теракт, а второй – про его самочувствие.