Покончить с ФРС - Рон Пол

У моего отца было два принципа в отношении самого молока. Во-первых, он проверял его качество и снимал пробу с каждого бидона, поступающего от любого из многочисленных фермеров. Он легко определял, допустим, что корова набрела на поляну дикого лука, что для молока губительно. Второй принцип касался разбавления молока водой — этого он не признавал категорически. Со временем я осознал, что это не меньшее преступление, чем вливание в экономику новых необеспеченных денег.

Мой отец не был нумизматом, но уважал тяжелый труд, отличался бережливостью и знал цену каждому центу. Когда-то, после того как цент с изображением Линкольна сменил цент с изображением индейца, он начал складывать в банку из-под кофе монеты старого образца, которыми, я уверен, с ним еще долго расплачивались покупатели. В те времена кварта молока стоила 15 центов.

Не помню, сколько точно мне было лет, но меня коллекционирование монет заинтересовало, пожалуй, во время Второй мировой войны. Немало монет прошло через мои руки в нашем магазине, к тому же я продавал газету Pittsburgh Press. Отцовская банка со старыми центами стояла у нас на кухонном столе годами. К 1940-м годам центы с изображением индейца давно уже вышли из обращения. Насколько я помню, в банке к тому времени их накопилось 986 штук. Я их часто перебирал, пересматривал и точно знал, какие именно монеты у нас есть.

Несмотря на то что я увлекался нумизматикой заметно больше своих четверых братьев, не могло быть и речи о том, чтобы эти монеты стали моими, поскольку мои родители придерживались доктрины справедливости — «никаких особых привилегий».

Я откладывал деньги и, когда накопил 20 долларов, заключил с отцом сделку: 20 долларов за 986 центов. Для меня это была важная сделка: только я знал, что в этой банке имеется монета 1909-S в хорошем состоянии, которая даже тогда стоила немало. Этот цент я храню до сих пор, вместе с большинством других из 985 центов.

Сегодня центы большинству доставляют только неудобства. Но редкий цент, выпущенный в 1909 году, оказался неподвластен инфляции благодаря своей нумизматической ценности. Уже мальчиком я понимал, что редкость и качество определяют стоимость монеты — это основы нумизматики. Монет 1909-S было отчеканено лишь 309 тысяч. Только спустя годы я осознал взаимосвязь между количеством денег в обращении, стоимостью валюты и циклом деловой активности, но уже тогда на меня производило впечатление то, как редкость монет влияет на их ценность.

Во время Второй мировой войны по радио простых американцев часто призывали приобретать облигации военных займов. К этому нас побуждали и в школе, да и в газетах, уверен, склоняли к тому же. Это было патриотично. Я покупал облигации, так же как и все мои родные. Мы тратили по 18 долларов 75 центов на приобретение каждой 25-долларовой облигации, которая подлежала погашению через десять лет и приносила доход 2,9 %. Но, как я выяснил спустя многие годы, это был всего лишь трюк. Военные затраты почти полностью покрывались нашими налогами и деньгами, которые вливала в экономику ФРС. Кампания «Приобретайте облигации» была психологическим инструментом, призванным заставить всех думать о войне. Контроль над доходами и ценами и нормирование продуктов лишь усугубляли и без того неблагоприятную ситуацию, но мы обязаны были маршировать в ногу и исполнять все распоряжения и директивы.

Исходя из собственных воспоминаний и исторических свидетельств, я знаю, что вовсе не начало войны положило конец Великой депрессии, как до сих пор многие утверждают. Массовая гибель людей, конфискация имущества и разрушения никогда не приносили пользу экономике, однако опасность того, что экономически неблагополучные времена зачастую приводят к войне — если страна хотя бы по минимуму может себе ее позволить — на сегодняшний день вполне актуальна. Война отвлекает от экономических проблем, что выгодно плохим политикам. Уровень безработицы снижается, когда миллионы людей заняты в военной экономике, пусть даже принудительно. Очень часто политически удобные войны совсем не являются неизбежными.

Помню, лет в восемь-девять, собирая монеты и марки и вставляя их в альбом, а затем покупая облигации, я думал, что это несколько обременительно. Почему они просто не выпустят больше денег? С таким вопросом я обратился к старшему брату. Не особенно вдаваясь в суть проблемы, мой брат логически объяснил мне, что это не будет работать. Он сказал: «Если бы они печатали деньги, они не стоили бы ничего». Возможно, это слишком упрощенное объяснение, однако оно верно.

Такого рода беседы происходили в моей жизни постоянно, поскольку я пытался понять, что такое инфляция и как устанавливаются субъективные цены. Хотя денежная система сама по себе может играть определяющую роль, она не является единственным решающим фактором в установлении цен на товары и услуги. Все несколько сложнее. Лишь после окончания войны и отмены регулирования цен, когда существенно возросла денежная масса, многие поняли, что происходит. В период между 1945 и 1947 годом цены стали резко расти, в среднем на 17 % в год.

Помню нормирование времен Второй мировой войны. Только по карточкам можно было приобрести такие товары первой необходимости, как бензин, масло и мясо. Когда мы в нашем магазине продавали фунт масла, мы обязаны были получить карточки. Все это сочеталось с контролем над доходами и ценами — что едва ли послужило хорошим уроком для молодых американцев, старавшихся понять, что такое свобода! Без карточек, выпуском которых занималось правительство, некоторые товары было практически не достать, разве что на черном (свободном) рынке. Запреты и нормирование были настолько пагубны, что такие рынки быстро стали необходимостью.

Уверен, во время войны некоторые считали, что нормирование дефицитных ресурсов абсолютно необходимо. Другие полностью осознавали, что это часть военной пропаганды, позволяющей удерживать внимание людей на определенной политической цели. Те, кто понимал, что такое свободный рынок, осознавали, что в кризисные времена и в эпоху дефицита он необходим еще больше, чем когда бы то ни было. Распределение дефицитных ресурсов и контроль над доходами и ценами — это последнее, чего мы ждем от нашего правительства[26]. Такие меры лишь усугубляют проблемы, что я прекрасно помню. Но мы действительно не многому учимся на своих ошибках. Контроль над доходами и ценами был вновь введен во время Корейской войны и в начале 1970-х годов, после разрыва Бреттон-Вудского соглашения, неустойчивой системы золотовалютного стандарта, которая была второпях утверждена по окончании Второй мировой войны.

Мой отец придерживался строгих взглядов. Он верил в то, что все должны соблюдать законы и повиноваться правительству. Однако по субботам мы ходили с ним в мясную лавку, где мяса было сколько пожелаете: оно продавалось дорого и без карточек. Очевидно, стоило иногда немного нарушать закон, чтобы прокормить семью. Кажется, никто и не стремился ничего скрывать. Бизнес процветал, а лавка находилась через дорогу от полицейского участка. Пожалуй, это был мой первый опыт, который показал, как свободный рынок решает проблемы, созданные правительством.

К сожалению, мы не многому научились. Даже сегодня, когда мы всеми силами пытаемся выйти из гигантского экономического кризиса, правительство упорно вмешивается в ценовую политику, диктуя стоимость товаров и услуг. Чем глубже становится кризис, тем больше правительство вторгается в механизм ценообразования. Поэтому сегодня существует огромный черный рынок товаров и труда.

Потребность в подпольной экономике не в последнюю очередь возникла в результате того, что наш налоговый кодекс крайне неудачен. Эта потребность, несомненно, будет расти по мере ухудшения экономической ситуации. С экономической точки зрения такая теневая деятельность выгодна, несмотря на громкие стенания политиков о том, что правительство недополучает миллиарды долларов дохода от налогов. Если рынок перестанет функционировать, теневая экономика расширится в геометрической прогрессии. Экономика некоторых стран держится на плаву только за счет подпольного рынка.

По окончании Второй мировой войны экономическое положение улучшилось. Мои дедушка и бабушка жили неподалеку от нас и владели участком земли, который подумывали продать. Помню, отец советовал бабушке так и сделать, но она сомневалась. Ее волновал вопрос денег. Мой дед родился в Германии, переехал в Соединенные Штаты в возрасте четырнадцати лет и обосновался в Питтсбурге. Бабушка родилась в Америке, но ее родители тоже иммигрировали из Германии. В 1926 году они гостили в Германии у своих родственников. Уверен, им рассказывали об инфляции 1920-х годов, и это повлияло на их взгляды.

Помню, как бабушка ответила на уговоры отца. Она считала, что землю продавать не следует, за нее нужно держаться «на случай, если деньги испортятся». Несмотря на то что инфляция в послевоенных Соединенных Штатах была достаточно умеренной по сравнению с тем, что происходило в 1923 году в Германии, бабушка, очевидно, имела определенные основания для опасений.