Серж Панин - Жорж Оне

— Друг мой, ведь я повторяю то, что я слышал. Я больше ничего не знаю; вот уже три месяца, как я держусь в стороне, а, кроме того, для меня все равно, будет ли Мишелина мещанкой или принцессой, женой Делярю или женой Панина. Я от этого не буду ни богаче, ни беднее, не правда ли? Стало быть, я нисколько об этом не хлопочу. Конечно, милое дитя имеет достаточно миллионов, чтобы быть легко сбытой с рук. А ее приемная сестра, величественная Жанна, она что поделывает?

— А, мадемуазель Серней, это другое дело! — вскричал Марешаль.

Так как он желал переменить разговор, то охотно стал говорить о приемной дочери госпожи Деварен. Она произвела сильное впечатление на одного из интимных друзей дома, банкира Кейроля, и последний предложил прекрасной Жанне свое богатство и свое имя. Это сильно удивило Савиньяна.

Как, Кейроль? Овернец, суровый и скупой, и хочет жениться на бедной девушке? «Кейроль-Кремень», как называли его в деловом мире за его суровость. Оказывается, что и у такого человека было сердце. Приходилось верить, что обладатель огромного богатства был у ног мадемуазель Серней. Эта необыкновенная девушка поистине достойна миллионов. Ей надлежало быть наследницей госпожи Деварен, а теперь вот Кейроль предупредил всех, желая жениться на ней. Но это еще не все. Когда Марешаль объявил Савиньяну, что прекрасная Жанна наотрез отказалась сделаться женой Кейроля, то последовал взрыв восклицаний и неистовой радости.

— Отказала! А, вот что! Но она сумасшедшая! Не имея ни гроша, она привыкла много тратить. Она воспитана так, чтобы ходить в шелку и бархате, кататься в карете и жить в свое удовольствие. Какая же причина у нее для отказа?

— Никакой. Надменная и спесивая, она объявила, что совсем не любит «этого человека» и что женой его не будет.

Когда Савиньян узнал такие подробности, то его восторгу не было предела. Особенно нравилось ему, что Жанна, говоря о Кейроле, называла его «этот человек». Эта ничтожная девушка, носившая фамилию Серней, незаконное, непризнанное дитя графа и очень легкомысленной певицы, она, такое ничтожество, отказала Кейролю да называла его еще «этот человек»! Это действительно смешно!

А что же сказал об этом добрый Кейроль?

Марешаль отвечал, что банкир после такого приема не переставал ее любить. Савиньян согласился, что это вполне естественно. Прекрасная Жанна ненавидела Кейроля, а он ее обожал. Это в порядке вещей, как ему приходилось часто видеть. Он все это хорошо понял! Ему не надо было изучать женщин. Он видел, как обуздывались еще более разборчивые и гордые, чем мадемуазель Серней. В глубине сердца Савиньяна оставался старый след ненависти к Жанне с того времени, когда младшая ветвь Деваренов могла опасаться, что прекрасное наследство перейдет к приемной дочери. Савиньян давно перестал тревожиться, но враждебное чувство к Жанне сохранялось у него. Всякая неприятность, случившаяся с Жанной, заставила бы его только втихомолку радоваться. Он просил Марешаля дополнить дружеские сообщения. Встав и опершись на доску бюро, с веселой и сладкой усмешкой, он приготовился продолжать расспросы, когда через дверь, из кабинета госпожи Деварен, послышался неясный шум голосов. В ту же минуту отворилась дверь, сдерживаемая женской нервной рукой с короткими пальцами, но рукой самовластной и сильной. В то же время четко были слышны последние слова, которыми обменялись хозяйка и начальник бюро. Голос госпожи Деварен звучал коротко и ясно, немного усиленно и как бы взволнованно. В его звуке слышался даже оттенок гнева.

— Итак, милостивый государь, вы скажите министру, что это мне не нравится! Так «Дом» мой никогда не поступал. Тридцать пять лет, как я веду дела, и всегда я была исправна в них. Мое почтение…

Дверь кабинета, противоположная той, которую держала госпожа Деварен, заперлась, и начальник бюро мягкой поступью прошел в коридор.

Хозяйка вошла.

Марешаль поспешно встал. Что касается Савиньяна, то все его прекрасные решения, казалось, исчезли при звуке голоса его тетки. Он проворно занял угол комнаты и сел на кожаном диване, совсем закрытый большим креслом.

— Понимаете ли вы это, Марешаль, — сказала госпожа Деварен, — они хотят навязать мне агента из министерства и поселить его на заводе, под предлогом контроля! Они утверждают, что все военные поставщики связаны таким обязательством. Представьте себе, эти нахалы принимают нас за врагов. В первый раз мне осмеливаются не доверять. Честное слово, я рассердилась. Целый час я спорила с присланным ко мне чиновником. «Милостивый государь, — сказала я ему, — можете принять предложение, можете отклонить, тем более, что я не нуждаюсь в вас, а вы нуждаетесь во мне. Если вы не купите моей муки, я продам ее другим. Это меня нисколько не смутит. Но позволить, чтобы кто-нибудь здесь распоряжался, как я сама, об этом никогда не может быть и речи! Я слишком стара, чтобы менять свои привычки». После этого начальник отделения ушел. Если министр недоволен, пусть идет жаловаться хоть в Рим. А и то сказать, их меняют, этих министров, каждые две недели. Не знаешь никогда, с кем имеешь дело! Доброго здоровья!

Передавая все это Марешалю, госпожа Деварен ходила по кабинету. Эта женщина с широким, выпуклым лбом сохранила прежнюю величественность. Ее гладкие волосы поседели, но взгляд черных глаз казался еще более оживленным, чем ранее. Она прекрасно сохранила свои зубы, ее улыбка осталась молодой и очаровательной. Она говорила по привычке с воодушевлением, с мужскими жестами, При разговоре с секретарем она как будто брала его в свидетели превосходства своей правоты. В течение часа во время беседы с чиновником министерства ей приходилось сдерживаться. Зато она вознаграждала себя теперь с Марешалем, высказывая совсем свободно свои мысли, без всякого стеснения. Вдруг она заметила Савиньяна, который ожидал конца разговора, чтобы показаться тетке на глаза. Госпожа Деварен резко повернулась к молодому человеку и, нахмуривая слегка брови, сказала:

— Ты был тут? Что заставило тебя покинуть своих кокоток?

— Но, тетя, — начал Савиньян, — я хотел объясниться.

— Без глупостей, у меня нет времени, — прервала его тетка. — В трех словах, что ты хочешь?

Смущенный таким суровым приемом, Савиньян прищурил глаза несколько раз, как бы раздумывая, в какой форме высказать свою просьбу; затем, ничего не придумав, сказал:

— Я пришел поговорить с вами о деле.

— Ты, и о деле? — сказала госпожа Деварен с оттенком удивления и иронии.

— Да, тетя, я о деле, — объяснил Савиньян, опустив нос, как будто заранее ждал грубого отказа.

— О-о-о, — проговорила госпожа Деварен на разные тона, — ты знаешь, каковы наши условия. Я тебе назначила содержание…