Одержимость - Нора Робертс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дядя Сет обнял ее, как обнимают малышей.
– Я постараюсь, чтобы все закончилось побыстрее.
* * *Уехать им удалось через неделю, хотя в доме мисс Летти они не провели и одной ночи. В городок, как и предсказывал шериф, нагрянули репортеры. Они приезжали толпами, с камерами и фотоаппаратами. Обступив дом, они терпеливо ждали, пока кто-нибудь появится в дверях, чтобы обрушиться на него с вопросами.
Никто даже не вспомнил про ее день рождения, но Наоми было все равно. Впервые в жизни ей самой хотелось забыть про него.
Их переселили в дом на окраине Моргантауна, где было уже не так уютно, как у мисс Летти. Вместе с ними поселились люди из ФБР – из-за репортеров, а еще из-за угроз, которые уже начали поступать.
Наоми слышала, как один из полицейских говорил об этом. Ее отца тоже собирались увезти куда-то подальше в целях безопасности.
Ей многое удалось услышать в эти дни.
Мама успела поругаться с дядей Сетом: ей не хотелось уезжать из городка. И она собиралась взять детей на свидание с их отцом. Но дядя Сет сдержал обещание: в тюрьму мама поехала одна, в сопровождении женщины-полицейского.
После второго свидания она вернулась домой и наглоталась таблеток. И проспала целых двенадцать часов.
Еще Наоми слышала, как дядя разговаривал с Гарри: они собирались сделать кое-какую перестановку, чтобы в их доме могли поселиться еще три человека. Наоми понравился Гарри – Гаррисон Доббс. Правда, ее порядком озадачило, что он не был белым. Хотя и чернокожим его не назовешь – лицо цвета карамели. Вроде той, какой покрывали мороженое. Наоми любила мороженое, но ей не часто удавалось заслужить подобное лакомство.
На этом карамельном лице особенно выразительно смотрелись ярко-синие глаза. Гарри был шеф-поваром. Как он доверительно объяснил Наоми, это такой человек, который готовит всякие вкусности. Мужчина на кухне был для Наоми в диковинку, но вскоре она привыкла, что Гарри каждый вечер сам готовит ужин. Он подавал на стол блюда, о которых она даже не слышала.
Вкусные и красивые, вроде тех, что показывали по телевизору.
Мейсону они купили Нинтэндо[1], а ей с мамой подобрали несколько новых нарядов. Наоми даже решила, что могла бы пожить и в этом случайном доме, если бы Сет и Гарри остались с ними.
Как-то вечером, когда ее мама вернулась из тюрьмы, со свидания с отцом, они вновь поругались с Сетом. Наоми пугали эти ссоры: что, если дядя снова решит уехать от них?
– Я не могу вот так все бросить и уехать. Как я увезу детей от отца?
– Сьюзи, он никогда не выйдет из тюрьмы. И ты хочешь раз за разом таскать к нему детей? Зачем ты обрекаешь их на такую участь?
– Том – их отец.
– Твой Том – настоящее чудовище.
– Не смей так говорить о нем!
– Чудовище, и тебе это прекрасно известно. Сьюзи, ты нужна детям, так займись же наконец ими. Этот человек не заслуживает и минутки твоего времени.
– А как же брачный обет? Я поклялась любить, почитать и слушаться мужа.
– Он тоже клялся, но что толку? Господи боже, он изнасиловал, замучил и задушил больше двадцати женщин – и это лишь то, в чем он признался. Чем похвалялся на каждом допросе. Больше двадцати молоденьких девушек. Он мучил их, а потом приходил к тебе, в вашу общую постель.
– Хватит! Прекрати! Хочешь, чтобы я поверила в эти ужасы? И как мне жить с этим? Как мне жить дальше, Сет?
– У тебя двое детей, которым нужна мать. Я хочу помочь тебе, Сьюзи. Мы уедем туда, где дети будут в полной безопасности. Вы пройдете курс лечения у психотерапевта. Детей мы отправим в хорошую школу. Только не заставляй меня распоряжаться твоей жизнью, как это делал он. Я готов позаботиться о тебе и о детях, но ты должна вспомнить ту Сьюзан, какой ты была до замужества. Уверенную в жизни и в себе.
– Как ты не понимаешь? – Мольба в голосе матери была подобна открытой ране, которой не дано затянуться. – Уехать сейчас – значит признать, что все это правда.
– Так и есть. Он сам во всем признался.
– Его заставили.
– Хватит, Сьюзи, перестань. Твоя собственная дочь видела то, что он сотворил. Видела своими глазами.
– Она придумала…
– Хватит, Сьюзи.
– Я просто не верю… Ну как я могла ничего не заметить? Я прожила с ним почти половину своей жизни и ничего не видела. Как такое могло быть? Все эти репортеры, они кричали мне о том же.
– Плевать на репортеров. Завтра мы уедем отсюда. Ну, где же твой гнев, Сьюзи? Почему ты не злишься на него за то, что он сделал? За то, в какое положение он поставил тебя и детей? Надеюсь, рано или поздно ты сможешь встряхнуться, пока же постарайся просто довериться мне. Так оно будет лучше. Завтра мы уедем, и ты сможешь создать новую жизнь для себя и детей.
– Я даже не знаю, с чего начать.
– Начни собираться. Пусть это станет для тебя первым шагом.
Сет ушел, а мать продолжала плакать. Но в скором времени Наоми услышала хлопанье ящиков.
Похоже, она все-таки собирает вещи.
Утром они уедут. Уедут отсюда навсегда.
Закрыв глаза, Наоми мысленно возблагодарила своего дядю. Неделей раньше она спасла жизнь Эшли. И вот теперь дядя спасает ее саму.
Три
В окрестностях Вашингтона Наоми прожила пять месяцев, две недели и пять дней. За этот небольшой промежуток времени она испытала столько взлетов и падений, столько радостей и горестей, что большая часть их давно выветрилась из ее памяти.
Ей нравился их дом в Джорджтауне. Нравились высокие потолки и яркие краски, уютный задний дворик и фонтан с небольшой запрудой.
Большой город покорил ее воображение: Наоми могла часами сидеть у себя на подоконнике, разглядывая бесконечный поток машин и прохожих. Комната ей досталась просто замечательная. Здесь был шкаф вишневого дерева – настоящий антиквариат, а не какая-то там развалюха – с большим овальным зеркалом, тоже обрамленным вишней. В распоряжении Наоми оказалась двуспальная кровать – роскошь, о которой она и не мечтала. Постельное белье было мягким и шелковистым. Укладываясь спать, она легонько водила пальцами по подушке – безмолвная колыбельная, неизменно погружавшая ее в дрему.
Стены нежно-золотистого оттенка украшали фотографии цветов, так что в комнате у нее был собственный сад.
Эта комната нравилась Наоми даже больше, чем мамина, хотя в той были роскошная кровать с бледно-зеленым балдахином и множество других, столь же элегантных вещей.
Мейсон спал на раскладном диване в комнате, которую дядя называл второй гостиной. Но в первые несколько недель он чаще всего ночевал у Наоми – забирался к ней в кровать или вовсе пристраивался на коврике, как большой щенок.
Гарри сводил их в свой ресторан, где на столах красовались свечи и цветы. Он провел для них экскурсию по большой кухне, наполненной жаром, суетой и всевозможными шумами.
Учебный год она встретила в состоянии нервного возбуждения. Новая школа. Новый мир, где никто ее не знал. Это и пугало, и завораживало. Для начала пришлось привыкать к новому имени. Теперь она была Наоми Карсон, новенькая, и кое-кто потешался над ее акцентом. Зато никто из школьников не знал, что ее папа сидит в тюрьме.
Ей не очень-то нравилось ходить к психотерапевту. Сама доктор Осгуд, молоденькая, приятная женщина, вызывала у нее только симпатию. Но как можно было говорить с чужим человеком о родителях и о брате и, что еще хуже, о той ночи в лесу?
У Мейсона был свой доктор, мужчина. Сеансы ему нравились, так как доктор разрешал говорить про видеоигры и баскетбол. Так, по крайней мере, утверждал сам Мейсон. Но уже через несколько недель такой, казалось бы, пустой болтовни он перестал приходить на ночь к Наоми. Одиночество его уже не пугало.
Их мать общалась с другим доктором… когда ей случалось до него добраться. Чаще всего она ссылалась на плохое самочувствие и отправлялась в постель с уже привычной головной болью.
Раз в неделю она брала у дяди Сета машину и уезжала в тюрьму – в исправительное учреждение Хазелтона. Дорога туда и обратно занимала восемь часов. И все это – ради краткой беседы через стекло. Домой она возвращалась ужасно измученной и постаревшей.
И все же она продолжала туда ездить.
В целом жизнь вошла в привычную колею. Мейсон и Наоми ходили в школу, Гарри – в свой ресторан, а Сет в офис, где он занимался инвестированием чужих денег. Мать Наоми устроилась подрабатывать официанткой.
Но как-то вечером Сет вернулся домой с бульварной газетенкой в руках, и тут разразилась целая буря.
Наоми поежилась. Ни разу еще не видела она дядю таким разгневанным, ни разу не слышала, чтобы он на кого-нибудь поднял голос. И теперь она просто не знала, что делать. Она как раз готовила ужин – курицу с рисом, как научил ее Гарри. Мейсон сидел за кухонным столом и корпел над домашними заданиями. Мама сидела тут же, отрешенно глядя в пространство.
Она подскочила, когда Сет с размаху хлопнул газетой о стол. На передней странице Наоми увидела фотографию своего отца и – о ужас! – собственный снимок, сделанный еще в ту пору, когда она училась в Сосновом лугу.