Бандитский век короток - Борис Шпилев

Он разглядывал висящий на стене небольшой, удивительно красивый пейзажик, когда за его спиной раздался мелодичный девичий голос:

— Какой милый мальчик!

Обернувшись, Гром увидел очаровательную девушку лет двадцати. Голубоглазая блондинка с фантастической фигурой насмешливо смотрела на Алексея, капризно надув розовые губки.

— Сладкий мальчик — повторила она нараспев. — Только противный. На картинки смотрит, а на меня нет. Легко переступая стройными ногами и слега покачиваясь, девушка подошла к Грому и глянула ему в лицо своими синими с поволокой глазищами, прошептав: «А у меня есть на что посмотреть». С этими словами она неторопливо развязала пояс и легким движением распахнула полы короткого халатика…

Опустив глаза, Алексей почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо и захватило дыхание. Посмотреть там действительно было на что, особенно учитывая, что у Грома уже полгода как не было женщины.

Красавица прижалась к Алексею высокой грудью с напрягшимися розовыми сосками. Обвив руками шею Грома, она нежно поцеловала его, проведя быстрым язычком по его пересохшим губам.

— Ты что, голубой, что ли? — удивлённо спросила она чуть погодя, видя, что Алексей не отвечает на её ласки.

Гром почувствовал прикосновение ниже пояса и инстинктивно отстранился.

— Не голубой! — звонко рассмеялась блондинка. — Только пугливый очень. — От неё исходила одуряющая волна желания, легкий запах французских духов и хорошего вина.

— Ты что же это, красавица, с утра пораньше винишком балуешься? — прохрипел Гром враз севшим голосом.

— Это не с утра, это еще со вчерашнего, — улыбнулась девушка и, как-то сразу огорчившись, спросила: — Я тебе не нравлюсь, потому что пьяная, да? Другим, наоборот, нравится.

— Да нет, что ты, очень нравишься, —   смутился Гром. — Просто я на работе.

— Ну, давай я тебе хоть выпить налью, стойкий оловянный солдатик, — девушка улыбнулась Грому уже не призывно, а просто, по-дружески.

— Ладно, пивка налей, — милостиво согласился Гром. — И это, ну… халатик запахни, что ли, а то сил никаких нет.

Появившиеся через несколько минут Тихомиров и Павел застали Алексея и девушку оживленно беседующими.

— Поехали, Серёжа, поехали, дела не ждут, — поторопил Грома Тихомиров.

— Пока, Серёга! Заезжай, когда будешь не на работе. Меня Света зовут! — крикнула ему вслед девушка.

Когда Алексей и Тихомиров вышли на улицу, Гром улучил момент и спросил сопровождавшего их Кастрата:

— Паша, если не в обиду, почему у тебя кликуха такая? Не похож ты вроде на…

— Евнуха? — закончил фразу Павел и громко расхохотался. — Кастрат — это, братуха, не от кастрации, а от костра производное. Я еще пацаном дачи любил поджигать. Оттуда и погоняло пошло, за то и первый срок получил.

Вслед за ним рассмеялся и Гром.

— Открывай! — крикнул Павел охраннику у ворот. Тот нажал кнопку и железные створки плавно разошлись в стороны.

Проезжая мимо молодого парня, Гром почувствовал на себе его пристальный взгляд. Посмотрев на него, Алексей похолодел. Он узнал в охраннике давнего друга и поклонника своей пропавшей сестры — Олежку Жданова. Алексей не сомневался, что Олег также узнал его.

Уже скрылся за поворотом «Красный фонарь», а сидящий за рулем Алексей все еще не мог прийти в себя от неожиданной встречи, сулившей ему большие неприятности.

— Чего задумался? На Светку запал? — нарушил паузу дремавший на заднем сиденье Глеб Федорович. — Хороша зараза, что говорить… А ты, Серёга, часом, не импотент?

— Почему импотент? — обиделся Гром.

— Ну, как же. Тебя эта шалава и так и сяк обхаживала, а ты ни в какую.

Алексей догадался, что комната, в которой находились они со Светланой, была оборудована системой наблюдения. Наверняка просматривались и другие помещения «хитрого домика».

Гром подумал, что, записывая на пленку любовные утехи высокопоставленных завсегдатаев «Красного фонаря», бандиты получают первоклассный компромат.

— Так что, Серёга, ты импотент или голубой? — посмеивался Тихомиров.

— Ни то ни другое, шеф, — с наигранным простодушием пожал плечами Гром. — Просто я подумал, что не время и не место расслабляться, когда я в любой момент могу вам понадобиться.

— Ну-ну, молодец! — с уважением посмотрел на него Тихомиров. — Ты вот что, ты в свой выходной заезжай сюда. Оттянешься со Светкой по полной программе. Бесплатно… в виде премии.

В ночь с пятницы на субботу приснился Грому сон. Будто сидит он за праздничным столом у себя дома и учит младшего братишку Серёжку, как ловчее выщелкивать обойму из газового пистолета, который он, Гром, привез мальцу из Чечни.

Мама, радостно раскрасневшаяся, кутается в подаренную узорную шаль и испуганно ахает, пытаясь отобрать у Серёжи опасную игрушку. Она сидит рядом с Алексеем, гладит его по плечу, целует в рано поседевший висок, все старается дотронуться до него, словно не верит до конца в его возвращение. Она улыбается, но слезы текут по ее разом помолодевшему лицу.

— Господи, Лёшенька, похудел-то как.

— Не реви, мать, — важно прерывает её отец. — Чай, не в санаториях твой сын прохлаждался. Главное, что живой, а мясо нарастёт.

Гром видит, что отец тоже очень взволнован. Чтобы скрыть волнение, Иван Михайлович надевает очки с толстыми стеклами. Бережно держа драгоценный подарок Грома в искалеченных ранним артритом пальцах, отец медленно разбирает гравированные золотом на чубуке иностранные буковки.

— «Дунхил», — уважительно произносит он.

— «Данхил», батя, — смеется Гром. — Надо говорить — «Данхил»…

— Ты меня поучи ещё, — бурчит Иван Михайлович в седые усы, но видно, что он очень доволен подарком.

— Как написано, так и говорю.

— А где у нас Олька? — внезапно спохватывается Алексей. — Я ей тоже знатный гостинец привёз.

За столом повисает тяжелая, неловкая пауза.

— Так нет её, — как-то растерянно и вроде бы даже с укором говорит отец.

— Как нет, почему? — недоумевает Гром.

— Потому что мы мёртвые, Лёшенька, — тихо говорит мать. — А она живая. Мёртвые с живыми не живут.

Только сейчас Алексей с ужасом замечает, что между ним и близкими словно повисла пелена. Он хочет прикоснуться к плечу матери, но рука вязнет в туманной дымке. Гром видит смертную синеву вокруг материнских глаз и губ, видит, как отслаивается плоть с отцовских пальцев, держащих трубку, и белеет сквозь гниль сахарно-белая кость.

— Ты присмотри там за Оленькой, Лёша. Плохо ей. Умрет она скоро, если не поможешь ей! — говорит мать, голос её становится все тише, тоньше. Вскоре он слышит только тихий звон. Потом — тишина. Опять звон.

Из-за двери слышен сонный голос Софьи Эрастовны:

— Сеггей, немедленно возьмите тгубку.

Окончательно проснувшийся Гром придвигает поближе стоящий на тумбочке у кровати телефон и вслушивается в потрескивающую тишину. Сознание пронзает дикая мысль — вот сейчас он снова услышит материнский голос. Но вместо этого незнакомый, хрипловатый баритон вежливо спрашивает Сергея Юрьевича:

— Это я, чего надо? — не очень вежливо отвечает Гром.

— Ла Фудр. Тайник. Сообщение, — медленно и раздельно произносит голос. Звучат гудки отбоя.

Недоуменно пожав плечами, Гром кладет трубку и вновь погружается в сон. И там, на грани яви и сна, Алексей возвращается в прошлое.

Вспомнилось и приснилось ему, как сбегали они с Витькой Рулевым с последнего урока, забирались на древний дуб, стоявший на школьном дворе, и, подложив под тощие зады портфели, открывали зачитанную до дыр книгу Рафаэля Сабатини «Одиссея капитана Блада».

И пел соленый ветер в ветвях-мачтах. И плыли мальчишки, плавно покачиваясь, по бескрайнему зеленому морю листвы. Они называли старый дуб именем пиратского корабля — «Ла Фудр», что в переводе с французского означало «Молния». В неприметном дупле дерева друзья оставляли друг другу тайные послания.

В эту ночь Гром уже не уснул. Он до самого утра ворочался в постели, пытаясь догадаться, что же хочет сообщить ему майор таким странным способом.

Утро выходного дня выдалось на редкость мерзкое. Холодный ветер с трудом ворочал в воздухе мокрую снежную крупу, которая совсем не хотела летать, а оседала под ногами вязкой кашей. Тяжелые, свинцово-серые тучи низко нависли над крышами.

Проклиная на чем свет стоит Тихомирова, которого в выходной день, с утра куда-то несут черти, Гром остановил машину у подъезда шефа. Алексей вылез из тёплого салона «Мерседеса», и его сразу же пробрал до костей противный мелкий озноб.

— Заболеваю я, что ли? — стуча зубами, пробормотал Гром. Он поднял воротник и вытянул из кармана мятую пачку сигарет, по привычке подозрительно косясь на стоящие у подъезда старенькие «Жигули»-«копейку» с тонированными стеклами. Алексей зажал в зубах сигарету, но на ветру спичка погасла, не успев загореться.