Каменная река - Джузеппе Бонавири

— Я знаю, что делать, — заявил белобрысый солдат и примкнул штык винтовки.

— Ишь ты, догадливый, — похвалил второй. — И быстро, и скотине мучений меньше.

Они громко загоготали и двинулись на козу, вылупившую на них глаза.

Через секунду раздался душераздирающий крик: так кричит, наверно, человек, когда ему всадят нож в спину. И крик этот раскатился по горам эхом, громом, скорбным материнским плачем.

Чуридду и Кармело заткнули уши; Карлик, Золотничок и Агриппино тряслись всем телом и беззвучно шевелили губами.

А животное наконец умолкло, осев на задние ноги. По камням заструился красный ручеек. Гигант стоял над козой, глядя куда-то вдаль — может, на нас? Мы поспешно присели.

— Видите? — сказал Тури. — Кровь.

— Ну слава богу! — выдохнул белобрысый. — Наконец-то!

— Отойди-ка, теперь я, — пробасил великан и тоже проткнул штыком несчастную козу.

— Ну и зверюги! — прошептал Джованни.

Красный ручей постепенно окрашивал свинцово-серые камни; коза издавала предсмертные хрипы. Белобрысый сел на землю, прислонился к стволу оливы и стал вытирать окровавленный штык. А гигант, согнувшись в три погибели, все пыхтел над козой.

— Кончено! — Он вздохнул, поднялся и вдруг запел:

Светло на небе и в душе!

Кто бы мог подумать, что у этого скота окажется такой чистый, приятный голос!

Издалека кто-то подхватил напев — то ли солдат, то ли крестьянин из ближней деревни. Белобрысый продолжал начищать штык — поплюет на него, а потом надраивает тряпкой.

Такие голоса только у настоящих певцов бывают, подумал я, слушая песню второго солдата.

Верхушки олив слегка задрожали от налетевшего свежего ветерка.

— Хорошо поет! — восхитился Золотничок. — Ну прямо как в опере, правда?

Коза снова попыталась встать, но, не удержавшись, повалилась на бок в заросли чертополоха.

— Гляньте, кровь-то так и хлещет, — заметил Пузырь, краснощекий толстяк из шайки Джованни.

Белобрысый солдат поднялся, закинул на плечо винтовку.

Мы все уже порядком притомились; Кармело и Карлик, то и дело сплевывая, улеглись на камнях, вытянув ноги.

— Э, да они сюда идут! — испуганно воскликнул Нахалюга, указывая на солдат.

Но те, к счастью, свернули на тропинку, ведущую к лагерю.

Едва они скрылись из вида. Карлик, Чуридду и я выскочили из укрытия и кинулись к лощине. Там в холодке дышалось гораздо легче.

Коза все так же лежала на боку, и живот у нее раздувался; струйка крови стала совсем тоненькой.

— Как здорово! — сказал Карлик. — Вот где раздолье-то!

Вскоре к нам со скалы спрыгнули остальные и, с любопытством озираясь вокруг, расселись в колючем чертополохе.

Тури исподлобья глядел на Джованни.

— Ну что, видал, в какие игры мы играем? А ты только и знаешь, что с дохлыми котами возиться.

Джованни прямо задохнулся от ярости. Стиснув кулаки, он двинулся на Тури и походя со всей силы пнул в живот козу. Та в последний раз приоткрыла глаза, выкатив помутневшие белки.

— А ты — с дохлыми козами! — крикнул Джованни и бросился на своего обидчика.

Мы не знали, чью сторону принять, да и неохота было подниматься, поэтому молча следили за схваткой из зарослей чертополоха.

Враги вслепую осыпали друг друга ударами, позабыв о том, что под ногами у них острые камни.

— Если упадут, расшибутся оба, — сказал Чуридду.

Мы взглядом дали ему понять, чтоб заткнулся, не то сам в морду получит: двое дерутся — третий не лезь.

Тури и Джованни вцепились друг в друга; каждый старался положить противника на обе лопатки. Пыль вокруг них стояла столбом.

У Джованни из носа текла кровь, а на Тури рубаха была порвана в клочья и все плечо расцарапано. Наконец Тури очутился на земле.

— Зануда победил! — закричали мы в один голос.

Но Тури пинком сбросил его, и он повалился навзничь.

Вдали раздался сигнал трубы; мы вскочили, как подхлестнутые.

— Солдаты! — крикнул я. — Сейчас сюда придут.

— Слыхали? — обратился Кармело к дерущимся. — Кончайте, уходить надо.

— Уймитесь! Баста! — один за другим начали кричать мы.

Но эти двое опять сцепились, как бешеные собаки.

Я первым подошел к ним. Остальные за мной. Начали их разнимать, и каждому из нас крепко досталось. Тогда и мы рассвирепели; завязалась общая свалка. Вконец обессиленные, мы с трудом растащили Тури и Джованни за ноги и бросили в чертополох, подальше от острых камней.

— Вот черти! — сплюнул я, усаживаясь рядом с ними.

Тут мы заметили, что уже совсем стемнело. Коза больше не шевелилась — видно, издохла.

— Э, смотрите-ка! — воскликнул Чуридду.

Но мы смотреть не стали: нагляделись за день всего, так что сил на новые зрелища уже не было.

— Да взгляните, балбесы, — тормошил нас Чуридду, указывая на неподвижную тушу. — У нее кровь побелела.

И впрямь, из-под козы теперь сочилась какая-то густая белая жижа.

— Молоко, — догадался Агриппино.

— Ты что, какое молоко? — не поверил Кармело.

— Говорят тебе, молоко!

Агриппино подошел к козе, обмакнул палец в белесую жидкость и сунул палец прямо в рот недоверчиво скривившемуся Кармело.

— Да пошел ты… — запротестовал было Кармело, но тут же воскликнул: — Ого, вкусное!

— Ну что, убедился, дурак?

Мы уставились на козье вымя, откуда струилась густая жидкость.

— Литра полтора можно было надоить, — заметил Агриппино.

Тури и Джованни по-прежнему неподвижно сидели на колючках друг против друга; на них никто уже не обращал внимания.

Ветер усилился, и мы вдруг вспомнили, что пора по домам.

— А что это там? — спросил Нахалюга. — Словно бы пыль летит.

Золотничок и я проследили за его взглядом, а Чуридду демонстративно повернулся на бок, как будто укладываясь спать.

— Никакая это не пыль, — сказал я.

— Как не пыль? — отозвался Нахалюга, прищурив глаза. — А что же это, по-твоему?

Тучка в вышине все сгущалась — из желтой сделалась серовато-лиловой.

— Что бы это могло быть? — всполошился Золотничок.

— Эх вы, ослиные головы, это же семена репейника! — объяснил Агриппино, который знал гораздо больше нас, потому что был сыном крестьянина. — Ветер рассеивает их по земле, оттого-то репей такой живучий.

Возразить было нечего. Нахалюга пинком разбудил Чуридду. Принесенные ветром хлопья уже накрыли куполом всю лощину вместе с нами.

— Эге, да нас тут сейчас живьем засыплет! — вскрикнул Карлик.

Он не ошибся: туча обрушилась на нас, как мы ни старались сдуть ее в сторону.

— Ой-ой-ой, да их тут тьма-тьмущая! — Чуридду побелел от страха.

Все в один миг покрылось этим пухом — и наши головы, и ветви олив.

Джованни и Тури наконец поднялись; Джованни оглушительно свистнул и приказал своей шайке:

— А ну пошли! Хватит прохлаждаться!

Кармело, Карлик, Пузырь и Агриппино покорно сгрудились вокруг него.

Джованни склонился возле молочной лужицы и хлебнул из нее.

— И впрямь вкусное.

На носу у него запеклась кровь, и, видно, в горле пересохло. Он и его дружки полезли вверх по склону и вскоре скрылись в облаке репейных хлопьев.

— Скатертью дорожка, — сказал я.

— А мы что, рыжие? — встрепенулся Тури. — Нечего тут рассиживаться.

— И правда пора, — согласился Нахалюга. — Темно уж. Пошли по домам.

— Куда скажу, туда и пойдете, — отрезал Тури.

— Мы тебе не овцы! — вспылил Чуридду.

— Поговори у меня, морду расквашу!

— Кишка тонка!

Мы разозлились и бросили Тури одного.

— Видали, король нашелся! — возмутился я.

Возле источника мы настигли шайку Джованни.

— Только подойдите! — угрожающе зарычал он.

— Так, еще один король выискался, — сказал я. — Хватит с тебя твоих дураков, мы тебе не слуги.

Мы повернулись и пошли самым коротким путем к дому, но не успели сделать и десяти шагов, как нас нагнали Агриппино, Карлик и Кармело.

— А вы чего?

— Да ну его, мы не нанимались дохлых котов искать.

— Ну что, по домам? — спросил я.

— По домам!

По пути мы встретили крестьян верхом на ослах.

— Война идет, а вам бы все спину гнуть! — насмешливо бросил им Нахалюга.

— А тебе, стервецу, хлеб, видно, даром достается! — отвечали они.

На деревенских улицах было темно: время военное и окна полагается занавешивать.

У всех нас подвело в животе. Мы сговорились забежать домой, перехватить по куску хлеба и потом встретиться на площади.

Но в условленное место явились лишь Чуридду, Золотничок, Чернявый, Кармело и я.

— А где же остальные?

— Да тебе-то что до них? — сказал мне Кармело.

Народу на темной площади было мало.