Цветок счастья - Эльза Вернер

– Я, конечно, не могу вести с Гундель салонный разговор, и если вообще желаю беседовать с ней, то должен прибегать к тому способу выражения, к которому она привыкла, – возразил Генрих, снимая шляпу и проводя рукой по своим волосам.

Эвелина, следя взглядом за движением его руки, спросила:

– А вы уже не носите больше повязки? Разве ваша рана уже зажила?

– О, это был такой пустяк, о котором не стоит и говорить! Маленькая царапина, которая, однако, мешала мне писать, но благодаря ней я получил отпуск и мог сопровождать отца в его путешествии к вам. Если бы не больная рука, я вряд ли освободился бы от своих цепей!

– Цепей? – удивленно переспросила Эвелина – Неужели вы под этим словом подразумеваете свою службу? Многие были бы счастливы, если бы могли в ваши годы занимать такое место в министерстве. Всякий позавидует вам. Далеко не у каждого есть такой отец, который может обеспечить своему сыну блестящую карьеру!

Эвелина снова говорила со своим родственником ненавистным для него наставническим тоном; Генрих всегда с трудом переносил его, на этот же раз он совершенно вывел молодого человека из себя.

– Вы верите, что я сделаю блестящую карьеру! – насмешливо спросил он. – А я в этом совершенно не уверен. Мой отец ежедневно повторяет мне, что из меня ровно ничего не выйдет, и я вполне согласен с ним. Я непригоден к бессмысленной канцелярской работе.

– Если вы серьезную, ответственную работу находите бессмысленной, то далеко не пойдете! – холодно заметила Эвелина.

– Серьезная, ответственная! – смеясь, повторил Генрих. – Мы, маленькие молодые чиновники, находимся очень далеко от серьезной работы; последняя сосредоточена в руках власть имущих, нам же приходится ограничиваться очень скромной ролью. Мы – простые писцы, пригвожденные к своим письменным столам. Это такая скука, что ее не выразишь словами. Вы не можете себе представить, как утомляет и убивает душу эта однообразная механическая работа, повторяющаяся изо дня в день все в том же педантичном порядке. Сиди и пиши, что прикажут, не смея ни в чем проявить собственную инициативу. Меня так и тянет оттуда на свежий воздух.

– Тогда вы обычно садитесь на лошадь и скачете без оглядки, пока не случится несчастье. Ведь ваша рана – результат такой скачки, по крайней мере, все так думают!

– А вы подозреваете что-то другое? – живо спросил Генрих.

– Да. Я слышала, что месяц тому назад Генрих Кронек дрался на дуэли, причем был ранен.

– От кого вы это слышали?

Эвелина на вопрос не ответила.

– Впрочем, незачем и спрашивать, – продолжал Генрих. – Только Гвидо Гельмар мог сообщить вам это.

– Значит, и он знает о вашей дуэли?

– Конечно, знает, так как был моим секундантом. Я никак не ожидал, что он будет болтать об этом. В следующий раз я поостерегусь посвящать его в дела чести.

– В следующий раз! – с ужасом воскликнула молодая женщина. – «Дела чести», как вы называете дуэль, по-видимому, для вас привычное явление? Я тоже никак не ожидала, что вы так любите драться! Я всегда знала, что вы очень легкомысленно относитесь ко всему на свете, но не думала, что вам ничего не стоит играть как своей, так и чужой жизнью. Я вижу, что вам не нравятся мои слова, но должна раз и навсегда объясниться с вами. Ввиду известных вам обстоятельств я не могу не высказаться откровенно, так как дело касается будущего особы, которая для меня дороже всего на свете. В последнее время я узнала о вас такие вещи, которые рисуют вас с не особенно привлекательной стороны.

Эвелина замолчала в ожидании того, что скажет Генрих.

– А можно узнать, кто меня так аттестовал? – спокойно спросил молодой человек. – Конечно, Гвидо?

На лице Рефельд появился легкий румянец.

– Почему вы думаете, что господин Гельмар… – смущенно пробормотала она.

– Больше некому!

– Но если бы и так, то можете ли вы доказать, что ваш друг говорит неправду?

– Может быть, он и не выдумывает фактов, но умышленно придает им неправильное освещение. Больше я вам ничего не скажу, так как ненавижу сплетни и доносы.

– Вы заблуждаетесь, если считаете Гельмара способным на низкий поступок, – вступилась Эвелина за честь поэта. – Он просто проговорился, не желая причинить вам зла. Наоборот, он всеми силами старался оправдать каждый ваш поступок. О, у этого человека благородная душа, недаром он пишет такие прекрасные стихи!

– А что бы вы сделали, если бы я привел вам пример того, что Гвидо Гельмар – далеко не такая чистая, идеальная личность, как вы думаете?

– Я бы не поверила вам и ответила бы, что у всех великих людей есть враги и завистники!

Генрих слегка вздрогнул от оскорбительных слов молодой женщины, но быстро овладел собой.

– Совершенно правильный приговор! – с холодной насмешкой заметил он. – Однако мы несколько уклонились в сторону. Униженно жду дальнейшей обвинительной речи.

Тон молодого человека явно оскорбил Эвелину. Она поднялась со своего места и, с трудом подавляя гнев, ответила:

– Я не собираюсь читать вам обвинительную речь, да она бы была и бесполезной. Я хотела только сказать вам, что при личном знакомстве с вами изменила о вас то мнение, которое имела раньше. Желание моего покойного мужа для меня священно, но я не должна забывать, что мне поручено также, заботиться о счастье его дочери, что я ответственна за ее судьбу. Я боюсь связать ее жизнь с вашей, так как не уверена, что вы можете быть для нее серьезным другом и защитником.

– В таком случае вам нужно поспешить развязать узел, пока он не затянулся. Я подчиняюсь вашей воле.

Эвелина с удивлением смотрела на своего молодого родственника. Она ожидала, что Генрих начнет извиняться, просить прощения, даст обещание исправиться, а между тем он легко отказывался от невесты и от того блестящего материального положения, которое дал бы ему брак с Кетти.

– Я думала, что вы любите свою двоюродную сестру, – тихо проговорила она. – Неужели вам так легко отказаться от нее?

– Так как я вижу, что вы желаете этого отказа, то я готов…

– Добрый вечер! – вдруг прервал слова Генриха грубый мужской голос.

Молодой человек обернулся, а Эвелина, слегка вздрогнув от неожиданности, удивленно посмотрела на появившегося снизу человека.

Это был старик в костюме местных горцев. Несмотря на почтенный возраст, он держался прямо, как бы не чувствуя тяжести прожитых лет; его волосы были уже совершенно седые, но отличались густотой и блеском. В его загорелом, обветренном лице выражалась энергия и железная, несокрушимая воля. Из-под седых бровей сверкали совсем молодые, живые глаза. Платье было довольно поношено, но все же он не производил впечатления нуждающегося человека. В руках он держал альпийскую палку. Вид у старика был смелый, слегка вызывающий, будто он хотел сказать своим лицом и фигурой, что может поспорить в силе и выносливости с любым юношей.