Абориген - Юрий Коротков

Некоторое время работали молча. Вдруг Ирина взвизгнула.

— Она… она жабрами шевелит, — в ужасе указала она на щуку, которой Борька деловито отрезал голову.

— Ну и чо? — удивился Борька.

— Она ведь живая!

— А это чо, мертвая? — засмеялся Борька, кивнув на обсохшую, в песке щуку у нее в руках, — У ней сердце еще час биться будет. А вот гляди, я его отрежу, — он распотрошил рыбье брюхо и протянул девчонкам подрагивающую сизо-красную трубку. Щучье сердце продолжало сокращаться в его грязной ладони.

Девчонки одновременно зажали рот рукой, вскочили и пошли прочь по берегу.

— Эй, вы чего? — Борька озадаченно смотрел им вслед. Пожал плечами, бросил щучье сердце на песок и снова взялся за нож.

Вскоре он стоял над костром, в дыму и пару, орудовал в бурлящем вареве поварешкой. Он творил тройную уху.

Стемнело, за широким кругом зыбкого багрового света чутко молчала ночная тайга. Стройотрядовцы сидели за столом, как зрители в кино. На подхвате у Борьки были девчонки.

— Не томи, Абориген, — простонал Витя. Панама у него была на все случаи жизни — теперь он загнул поля вниз, под воротник, спасаясь от комаров, — Запах ведь, запах… — Он потянул носом. — С ума сойти можно.

— Лягу сейчас и помру, — сказал бородатый Сан Саныч. — Истеку желудочным соком.

— Хотели тройную — так терпите, — сурово оборвал Борька. Он был в центре внимания, двигался торжественно, колдовал в бликах костра, будто исполнял шаманский танец. Еще раз пошуровал поварешкой в котле, велел — Марлю!

Алена протянула отрез марли. Борька распялил ее над большой кастрюлей, показал, как держать, ухватил ветошкой котел и стал процеживать уху, отводя голову от горячего пара. Чистый бульон слил обратно в котел, а марлю с разваренной мелочью бросил у костра.

— Все? — спросил кто-то, приподнимаясь с миской.

— Куда? На середке только. — Борька принялся загружать в бульон крупные куски рыбы. — Вот теперь можно и язя, и нельму.

Витя подобрался к костру, взял разваренного чебака, но Борька выхватил рыбу и бросил в костер.

— Аппетит перебивать!

— Изверг! — грустно сказал Сан Саныч.

Борька зачерпнул уху, подул, попробовал.

— Соли еще! А лаврушки-то — как украли!

Алена протянула соль и лавровый лист в двух руках. Ирина тем временем надорвала пакет с концентратом, стала сыпать в котел.

— Куда?! — завопил Борька. — Ты чо ж делашь?

— Мы всегда кладем, — испуганно сказала Ирина. — Чтобы гуще было.

— Дома порошка наешься. А пока забудь!

Через час в тишине раздавался только частый стук ложек по дну.

— А ну, кому еще — налетай! — Борька зазывно вращал поварешкой в ополовиненном котле.

— Некта-ар! — протянул Сан Саныч, поводя осоловелыми глазами.

Витя отдувался, опустив ложку.

Они переглянулись.

— Слабо по третьей?

— Однова живем. Наливай!

Степан бросил миску у костра:

— У нас бы на катере сказали: могешь!

Ребята подходили один за другим:

— Спасибо, Абориген. Удивил!

Борька горделиво кивал.

Степан первый зачерпнул чаю из другого котла, глотнул— и замер.

— А это что?

— Чай, — пояснил Борька.

— Ясно — чай, заварка плавает. А еще что?

— Так это — с маслом… По-нашему.

Командир попробовал и тоже поставил полную кружку.

— Это с непривычки противно! Привыкнете — другого не захотите!

— Нет, — сказал командир. — По части ухи ты, конечно, мастер, а чай давай лучше по-нашему будем заваривать…

После ужина Алена мыла посуду. Борька, присел рядом.

— Помочь? — Он зачерпнул горсть песка, стал скрести миску.

Алена посмотрела на свои тонкие длинные пальцы.

— Совсем стерла…

— Задубеют. У меня во — ножом не порежешь.

— Задубеют, — усмехнулась Алена. — Буду по клавишам мозолями стучать… Я сегодня первый раз в жизни чистила рыбу. Думала, не смогу. Я ее боюсь. Первый раз на костре готовила… Смешно, да?

— Да нет… Чего смешного? — неуверенно сказал Борька.

— Первый раз одна из дому уехала… Мне справку достали. Освобождение. А я все равно поехала — выдержу или нет?.. Я ведь московский абориген. К асфальту привыкла, к метро. Горячую воду на день отключат — катастрофа! Я без театра не могу. Ты любишь театр?

— Не знаю…

— Ты что, не был? Ни разу не был в театре?!

Борька виновато помотал головой.

— Мы с тобой будто на разных планетах живем, — удивленно сказала Алена. — Вот прилетела я на твою планету — все незнакомо, все в первый раз.

— А какая она, твоя Москва? — спросил Борька.

— Разная… Как большая река, — улыбнулась Алена. — Протоки, притоки, старицы. И эти… соры…

Стройотрядовцы собрались в кружок у догорающего костра, Витя играл на гитаре. Борька не стал лезть в круг, расстелил спальник в лодке, присел на борт покурить. Ему было хорошо.

Подошел Степан, сел рядом. Они курили, глядя издалека на костер, на один общий, многоголовый, многорукий силуэт поющих ребят.

— А ты чего же? — спросил Борька.

— Пускай резвятся, — сказал Степан. — Вырвались из гнездышка… Здесь все москвичи. Я-то сам из-под Калуги, из деревни. Насмотришься в универе на этих, сытых, розовых… У нас там Ломоносова памятник — слыхал про такого?

— Но.

— Подойду, бывало, хлопну его по плечу: «Что, Михайло, двое нас здесь, крестьян, одни сынки кругом…» Вот любого из них брось в тайге, без еды, без огня — выживет?

— А чего? Иди по берегу, к людям выйдешь. Не дадут пропасть…

— Вот и я в Москве так же, — не дослушав, сказал Степан. — Только я-то выживу! У нас в деревне мужики крепкие. Я в жизни никому не кланялся. Все сам, вот этими руками, — и навоз кидал, и в районку заметки писал.

Стройотрядовцы разбрелись по палаткам, Алена одна осталась сидеть у костра, обняв руками колени.

— Расскажи про море? — попросил Борька.

— А что море? — Степан затянулся последний раз, глядя на Алену, бросил бычок. — Много воды… Ну ладно, бывай.

Он вразвалочку направился к костру, будто мимоходом задержался около Алены.

— О чем мечтаем?

— Так. Думаю… Тихо как… В Москве ведь такой тишины не бывает… Сто лет так же тихо было…

— И еще через сто будет. Может, погуляем?

— Нет, спасибо. Извини.

— Как хочешь, — Степан ушел.

Борька лежал в спальнике, через борт тайком смотрел на Алену. Здорово, наверное, жить ей на своей планете, среди таких же красивых людей, где нет гадов вроде Феликса…

В узкий круг мерцающего света шагнул из темноты командир.

— Ты почему не спишь?

— Тебя жду, — просто сказала Алена. — Посидим?

Борька отвернулся, чтобы не подглядывать, но все равно слышал тихий разговор.

— Не надо, Лен, — попросил командир.

— Увидят? — усмехнулась она.

— Ты же все понимаешь…

— Понимаю…

— Тебе завтра раньше всех вставать. Иди в палатку.

— Опять приказываешь?

— Прошу…

С утра до подъема Борька ушел выбирать сеть, но провозился, латая рваную ячею, и когда вернулся, на просеке уже вовсю кипела работа: собирались конструкции опор, гремела бетономешалка, ревел бульдозер, за рычагами которого сидел Степан, тянулась очередь с носилками — бетон заливали в опалубку.

— Трудовой привет! — крикнул Борька, подходя.

— О-о, Абориген!

— Здорово, рыбак!.

— Как улов?

— У нас говорят — чо добыл? — поправил Борька.

— И что добыл?

— Ничо. Ерш, чебак и дырявый башмак, — отрапортовал Борька. — Ну, куда встать, чего копать?

— Вот это дело! Второй бригаде скорая помощь прибыла, — крикнул Сан Саныч.

— Куда пристроим, командир? — спросил Витя.

— Пусть бетон грузит, если хочет. Каску только дайте ему.

— Дело привычное: бери больше, кидай дальше, пока летит — отдыхай! — Борька разделся по пояс, взял лопату и встал у мешалки — в броднях и оранжевой каске. В паре с молчаливым медлительным стройотрядовцем он нагрузил первые носилки и, пока их поднимали, бросил еще пару лопат.

— Эй, эй, куда через край! Хватит!

— А? Как ухи — так с добавкой, как бетону — так хватит? А ну, налетай, подешевело! — заорал Борька, помешивая лопатой в жидком бетоне. — Кому наваристого, густого, с пенкой — ложка торчком! Подходи со своей посудой! — орал Борька, работая лопатой. — А ну, кому еще? Торопись, пока повар добрый!

— Не части, Абориген, загоняешь!

— Вот кого не хватало!

— Кури, ребята! Он один опалубку зальет и опоры поставит!

Стройотрядовцы оживились, работа пошла веселее.

— Следующий! — заливался счастливый Борька. — Отскочи — не задерживай!..

Обед девчонки готовили без него, опоздали, намучились и разварили уху в кашу. За ужин Борька взялся сам. Пока ребята умывались в реке, он разгребал лопатой угли костра.