Енот и Пума - Пит Рушо

— Ветра, кажется, не было? — спросил он.

— Не было. Пр-рыгать можно?

— Давай! — он что-то записал на куске пергамента, — но взвешивание мы еще пару раз повторим. Для верности.

Потом он долго копался в календарях и книгах, что-то писал и считал. Еще четыре раза он взвешивал Пум-Пум на своем безмене, каждый раз что-то усовершенствуя и меняя. Потом удовлетворенно хмыкнул, нашел где-то в углу флягу и вышел из палатки.

Закатал левый рукав и тщательно полил руку до локтя.

— Это грибная настойка, — объяснил он так ничего и не понявшей Пуме.

— Когда лезешь через дупло, надо прихватывать с собой несколько грибов, ты, разумеется, этого не знала, — он подошел к дуплу и запустил левую руку внутрь. Пошарил там и вытащил небольшой кустик поганок. Потом быстро и тщательно вытер руку тряпкой и тряпку отшвырнул. Такого фокуса Пума не видела никогда: тряпка покрылась снегом, трава вокруг нее завяла от холода. Когда снег растаял, не осталось ничего, кроме воды.

Потом он взвешивал на маленьких весах эти грибы, отрезая от них ножичком почти невидимые кусочки и снова взвешивал.

— Готово, — сказал он и нахмурился.

— Деточка, я теперь тебя долго не увижу, — лицо его помрачнело, — пойдем.

Он уложил Пуму на расстеленный кусок кожи.

— Будем тебя поливать, — он открыл фляжку и облил ее с ног до головы грибной настойкой, которая казалась просто чистой водой. Пума пропиталась вся с одеждой и волосами.

— Теперь до свидания, — сказал Сова.

— До свидания, — сказала Пума.

— Съешь эти грибы, — он протянул ей несколько поганок.

— Так мы не договар-ривались! Я же отр-равлюсь, Сова!

— Нет! — глаза Совы стали холодны, — надо есть и возвращаться, — лицо его стало странным.

— Ты увер-р-рен?

— Быстрее, деточка, — в его твердом голосе чувствовалось волнение.

— Пр-рощай, — сказала Пума и быстро проглотила невкусные грибы.

— Прощай, — сказал индеец в белой одежде.

Пума хотела выплюнуть поганки, но было поздно. «Все-таки обманул, — подумала она, — жаль. Какая же я дура. Поверила психу!» Пума уже поняла, что умирает. Она еще была в сознании, но телом своим не владела. Ни рукой, ни ногой пошевелить не могла.

Могильный холод накатывался на нее, и это было страшно. Страшно было умирать и знать, тебя обманули. Мертвая Сова сидел рядом, а она не могла ему даже ничего крикнуть.

Лицо ее было белым. Белыми начали становиться ее волосы и одежда. Среди теплого летнего дня тело Пум-Пум начало покрываться инеем, от него тянуло холодом.

Кристаллы льда искрились на солнце. Сова хотел завернуть ее в кусок кожи, на котором она лежала, но он был мокрый и треснул от мороза у него в руках. Тогда Сова сорвал со своей палатки пестрый полог и завернул ее в несколько слоев. Ткань стала покрываться снегом. Индеец быстро шел туда, где у него были сложены дрова. Он с трудом забрался на самый верх кучи, оставил там сверток, уже белый от мороза, и запалил мелкие прутья с четырех концов.

Пламя трещало и гудело. Длинные языки гигантского костра взлетали в небо. Но среди огня еще оставалось темное пятно, вокруг которого долго не могла загореться даже сухая древесина.

Когда костер прогорел, осталась только серая зола. И ни каких следов существования Пумы. Ни костей, ни ножа, ни амулета.

Дождь наконец-то кончился. Было раннее утро. Густой туман расстилался вокруг.

Пума проснулась под елкой, мокрая от дождя, тумана и слез. Ей приснился страшный сон.

Она вытерла рукавом лицо и пошла домой.

— Мапапам, пр-ривет! — прокричала мокрая Пума, — Папа, пр-ротопи мне баньку!

— Привет, Пумп, — сказала Мама, — пойдем, помою тебя. Что-то ты чумазая.

— Что это? Откуда у тебя такая рана на спине? — испугалась Мама, — рассказывай!

Пума обняла Маму, прижалась и, помолчав, сказала:

— Р-расскажу. Не пер-р-реживай. Все хор-р-рошо. Не пугайся… Но вы с Папой настоящие скр-р-рытные бобр-р-ры, — и Пума вылила на себя ведро теплой воды.

Ясный день середины августа был в разгаре. Пума возле дома развешивала стираные рубашки, когда уловила что-то неясное для себя: то ли звук, то ли движение, то ли взгляд. Все-таки хорошо, что девочки не всегда носят с собой луки. На опушке появился незнакомый всадник. Следом еще один. Пум-Пум поставила пустой таз на траву и старалась понять, как лучше закинуть на шею визитера петлю из бельевой веревки, чтобы стащить его с лошади. «Двоих не удастся», — подумала она и встала поближе к яблоне, чтобы избежать лишних неприятностей, если второй захочет ее зарубить, не слезая с седла. Последнее время она стала внимательно относиться к людям.

Первый наездник спрыгнул с лошади и направился к Пуме. Оружия при себе не имел и придерживал свободной рукой разлетающийся на ходу плащ. Его товарищ следил за происходящим издали, не отвлекаясь ни на миг. «Молодцы», — подумала Пум-Пум. Не дойдя пяти шагов, он остановился. Пуме предстало интересное и большое зрелище.

Волосы — прямая солома до плеч, продолговатый булыжник лица, стальной панцирь со старательно выправленными и оттого почти незаметными вмятинами, серый суконный плащ с черно-белым гербом на плече, суконные штаны и высокие сапоги с бронзовыми шпорами. Шпоры со смешными ежиками на концах. И на ежиках зеленая медная плесень.

«С Вами все ясно, monsignorchevalier, — подумала Пума, убирая руку из-за спины, где на поясе у нее был нож, — Вы даже коня не пришпориваете никогда». Он перехватил взгляд, понял, о чем догадалась Пума, улыбнулся светлой улыбкой так, как может улыбаться только очень большой и очень усталый человек, и поклонился.

Шарль де Жардэ, рыцарь Ее Высочества Принцессы Анны.

— Пума Пум-Пум из племени Бобр-ров Зеленого Водопада, — с замиранием сердца и надеждой Пума ждала, что этот самый де Жардэ расскажет сейчас что-нибудь про Енота.

И Пума очень боялась, ведь известия не всегда бывают хорошими. Жардэ молчал. Тут у рыцаря Ее Высочества заурчало в животе от голода. Пума посмотрела на живот, в кривоватом зеркале стали она увидела свое сплюснутое отражение с приподнятой бровью.

— Шар-рль де Жар-р-р-рдэ, полагаю, тебе надо было бы встр-ретиться с вождем Бобр-р-ров Водопада, могу устр-роить тебе эту встр-речу, — она решила попытать счастья, — если скажешь, как ты относишься к пушистым звер-рям с большими ушами.

— Если у тебя дома собаки, то их я не боюсь, и девочек с хвостами тоже.

Этот человек никогда не видел Енота.

— Отлично, — сухо бросила Пума, — пойдем в дом.

Она подобрала пустой таз и отправилась искать Папу, потому что Папа и был вождем племени Бобров Зеленого Водопада. А все племя состояло из Пуминой семьи и Черного Дрозда. Но Дрозд считал себя Бобром только по той причине, что обитал всегда где-то неподалеку.

Через пару минут на кухню, где Мама поджаривала хлеб к чаю со сливками, явился вождь. Вождь был в широченных штанах, куртке и косынке, весь в разноцветных каплях краски и десятком кистей, торчащих веером в левой руке. (Он заканчивал раскрашивать стены и потолок у себя в комнате). Посмотрев на уставшего гостя, он подумал: «бедный мальчик». И сказал, прищурив глаз, как бы что-то вспомнив:

— О! Рыцарь де Жардэ! Удачно, как раз к чаю!

Приятное изумление простосердечного Шарля читалось на лице яснее, чем на обложке букваря. Не мог же он догадаться, что Пума сообщила отцу его имя.

— Все верно, — говорила Мама, узнав, что на опушке их гостя дожидается (на случай чего) подмога, — некоторые формальности соблюдать необходимо.

— Да-да! Извините, это действительно так, — говорил Шарль, занимаясь жареным хлебом и сыром.

— А ты его сверху грибной подливкой, — советовал Папа, — будет хорошо.

— Спасибо. Угу! Правда, очень вкусно. Пьер — мой оруженосец. Он всегда меня сторожит. Извините, — Шарль виновато посмотрел на Маму.

— Не далее как этой весной, — он отхлебнул чаю с волшебным белым облаком сливок в сладкой янтарной глубине чашки, — да, в марте. В Аквитании, под Лиможем…

Края такие удивительные, фазаны кругом летают. О чем это я? Ах да. В приличном замке, знаете ли. Пьер еще удивлялся, что котлы на кухне у них такие большие. Оказалось, хозяева замка, потомки древнего рода лимузенских людоедов. Мы с Пьером еле ноги унесли. Мне вот только палицей зуб выбили.

— Еще раз извините, — проговорил он, смущаясь и встряхивая светлой головой, как бы пытаясь отогнать смущение, как отгоняет мух большая лошадь, тряся гривой.

— Но это, — Шарль причмокнул дыркой от выбитого зуба, — это мелкие забавные глупости, приятно разнообразящие серые будни путника. (Он так и сказал «серые будни путника»). Настоящие же опасности подстерегают Ее Высочество Принцессу. В меру сил… — тут де Жардэ увидел стремительно наливающиеся желтизной глаза Пумы, и щеки его как бы осветились лучами теплого закатного солнца, хотя на дворе был день. Видение рассеялось, парламентер вернул себе полуденные цвета и сказал, обращаясь к Папе: