Уже пропели петухи - Андраш Беркеши

— Закрывайте окно и идите сюда, — сказал он и, прищурив глаза, пригляделся к молодому солдату. Здоров, бугай. С таким где-нибудь в темном месте лучше не встречаться. Таубе… Немецкая фамилия. Ну, конечно! В Брашове во все времена жило много саксонцев. Удивительно другое, что Шимонфи приставил его ко мне денщиком.

— Слушаюсь, господин учитель.

— Это вы приводили в порядок книги на полке? — негромко, почти шепотом спросил Деак.

— Никак нет, господин прапорщик. — Таубе посмотрел прямо в глаза Деаку. — Вчера господин капитан Шимонфи заперли комнату на ключ и ключ унесли с собой. А я, господин учитель, с вашего позволения взял только «Звезды Эгера». Всю ночь читал. Сейчас принесу обратно.

— Любите читать?

— Очень, господин учитель. «Звезды Эгера» уже по третьему разу, так сказать…

Деак швырнул гитару на кушетку. Закинув руки за голову, он по-прежнему не спускал пристального взгляда с Таубе.

— «Звезды Эгера», — повторил он. — Припоминаю в связи с этим одну смешную историю. Был у меня гайдук, когда я ездил учиться в Стамбул. Так вот он, бывало, ночи напролет все читал. А на следующий день ходит сонный, как муха. И вот как-то раз мыл окно да и заснул. И свалился вниз с шестого этажа. А жаль, хороший был парнишка.

Судя по всему, Таубе понял намек. Ответил неторопливо, взвешивая каждое слово.

— Со второго этажа упаду — не разобьюсь. Но учту.

— Ну вот и отлично. Выходит, мы поняли друг друга.

Деак подошел к письменному столу, сел и пододвинул к себе документы арестованного Ференца Дербиро. Таубе неподвижно стоял у камина. Да, думал он, господину Мольке нелегко будет справиться с прапорщиком.

— Таубе, нужно бы достать муки «нулевки», — перебил его мысли Деак. Голос его был снова прежний, веселый. — И несколько больших бидонов топленого свиного сала.

— Когда?

— Срочно. У матери кончились все запасы.

— Завтра все достану, господин прапорщик.

— Спасибо.

Вошел капитан Шимонфи, он был в спортивном костюме. Деак встал, хотел отрапортовать по всей форме, но капитан махнул рукой: не нужно. Смерив взглядом Таубе, дал тому знак удалиться и только в дверях вдруг остановил его:

— Достали мыло?

Таубе с готовностью служаки щелкнул каблуками.

— Обещали завтра привезти. Вам какого: «Элиду» или «Синее-красное»?

— «Синее-красное», — уточнил Шимонфи и, повернувшись к Деаку, спросил его: — А ты себе ничего не заказывал?

— Мать ничего не говорила, значит, у нее еще есть запасы.

Шимонфи оперся рукой о край стола.

— Можете идти, Таубе.

Дождавшись, пока денщик удалится, он окинул взглядом комнату.

— Ну как тебе здесь нравится?

Деак следил за взглядом капитана.

— У меня еще не бывало таких княжеских апартаментов. Не пойму только, чем заслужил? Разреши доложить о результатах?

— Давай. А впрочем, лучше, если напишешь. Сигареты есть?

Деак обошел вокруг стола, достал из кармана портсигар и протянул его Шимонфи.

— Прошу, господин капитан.

Шимонфи закурил. Затем уселся по обыкновению на спинку кресла.

— Скажи, пожалуйста, как ты считаешь, возможно такое, чтобы русские смогли агентурно внедриться в нашу организацию?

— Не только возможно, а наверняка так оно и есть, — спокойно отвечал Деак. — Мы же внедряемся к противнику. Почему же они не могут делать то же самое? Русская разведка еще в царские времена стяжала себе мировую славу. — Он взял в руки папку с делами Ференца Дербиро. — Я изучил материалы. Никаких следов, но предположить можно, что этого Дербиро провалил какой-то агент немцев, работающий в Москве.

— Возможно, — уклончиво ответил Шимонфи. — У немцев тоже великолепная агентурная сеть.

Деак усмехнулся.

— Да, где им дают работать, там им легко. Венгерский отдел контрразведки, например, вообще не работал против немцев. Но, возвращаясь к нашим баранам, должен сказать, что многое в этом деле мне непонятно.

— Что именно? — спросил Шимонфи.

— Из Москвы прибыли двое. В Будапеште они должны встретиться. Почему московский агент не может установить, кто же второй?

— На это может быть тысяча причин, — возразил капитан. — Но в данный момент это и неважно. Дербиро сам скажет, кто его напарник. Я решил, что допрашивать его будешь ты.

— Я? — Деак удивился. — Я же не следователь. Да и не умею я этого делать.

— Научишься. Свое решение я согласовал с Мольке.

— С Мольке?

— Сегодня утром тут произошли кое-какие перемены. Руководителем группы теперь назначен майор Мольке.

Деак встал. Прикинувшись, что он ничего не знает и не понимает, подошел к Шимонфи.

— А тебя, что же, сместили?

— Еще нет, — сказал он. — Номинально руководителем оставили меня. Теперь я подставное лицо. «Тихий компаньон».

Деак решил сыграть на личной гордости капитана Шимонфи, на его тщеславии и потому небрежно бросил:

— Мольке гениальный контрразведчик. Быть его «тихим компаньоном» — уже славное дело. Внимательно все слушай, записывай и вот увидишь: у него многому можно поучиться. — Приняв затем задумчивый вид, он продолжал: — А потом, если хорошенько порыться в истории, вся она дело рук больших и маленьких подставных лиц. Так что почему и тебе не быть последовательным в соблюдении традиций нашей истории?

Шимонфи нетерпеливо поднялся.

— Тебе все шуточки, Габор.

— Я не шучу, я вполне серьезно, Золтан. На это не надо обижаться. Ты же действительно всем сердцем ненавидишь красных. И Мольке тоже. Выходит, вы оба желаете одного. Победить. Это главное. Или нет? Есть какие-то новости?

Шимонфи швырнул сигарету в пепельницу.

— Паулу обобрали до нитки.

— В Австрии?

— Сразу же на границе. Но я этого так не оставлю.

«Этого ты точно не оставишь, — подумал Деак. — А на все остальное тебе наплевать».

— Я распоряжусь привести Дербиро, — услышал он голос капитана.

— Не стоит трудов, — остановил его Деак и протянул руку к трубке полевого телефона.

Шимонфи опередил его.

— Не надо. С сегодняшнего дня арестованных доставляют к следователям только по личному распоряжению Мольке. В тюрьму тоже, кроме него, не имеет права входить никто.

Деак удивился. Эта новость была для него неожиданной и неприятной одновременно.

— Даже ты?

— Даже я. Мне тоже не доверяют. Пойду доложу Мольке, что ты вернулся. Этому Дербиро ты развяжешь язык. Его признание завтра в полночь должно уже лежать на столе полковника Германа. Чтобы заставить преступника заговорить, разрешается применять любые меры.

— А что, если он не заговорит?

Шимонфи уже у двери остановился.

— Лупи сам. Или прикажи кому-нибудь. Лупи до тех пор, пока не даст показания. После этого его сразу же расстреляют.

Деак подошел к капитану.

— Ты хочешь, чтобы я его бил?

— Пожалуйста, не бей, если сумеешь уговорить и получить показания без применения силы.

— Золтан, когда меня перевели сюда, мы о чем с тобой условились?

— Не знаю, что ты имеешь в виду. — Шимонфи положил руку на дверную скобку. Взгляд его был устремлен куда-то в пространство, мимо Деака.

— Наверное, ты просто не желаешь вспоминать, — твердо возразил Деак. — Заплечных дел мастером я не буду. И ты не заставишь меня им быть.

Шимонфи снял руку с дверной ручки и ухватил Деака за лацкан пиджака.

— Ты солдат, — негромко, но твердо сказал он. — И ты должен выполнить приказ. Это в твоих интересах, — добавил он почти шепотом. Деак пристально посмотрел на него: — Недавно один человек в генштабе при мне сказал: «Бьюсь об заклад, что этот Габор Деак никогда не ударит ни одного коммуниста», — продолжал Шимонфи.

— И что ты на это ответил?

— Ответил: «Заблуждаетесь, господа. Габор Деак убежденный антикоммунист. Если бы жив был его брат и попал к нему в руки, Деак убил бы его своею собственной рукой». Словом, поручился за тебя. Так что иди и приготовься к допросу.

Деак остался один. Значит, Анита сказала правду, капитан знает обо всем, только не смеет говорить откровенно. Шимонфи ненавидит немцев, но это еще ничего не значит, когда речь идет о ненависти к коммунистам.

Конечно, в том, что капитан Шимонфи возненавидел немцев, есть и его, Деака, доля, и если бы события последнего месяца не развивались с такой быстротой и Деак успел бы побольше заняться капитаном Шимонфи, он сумел бы убедить своего друга, что его представление о коммунистах неправильно. Но на это уже не осталось времени, и о Ференце Дербиро он должен теперь позаботиться сам.

Его терзали сомнения. Ему казалось, что и допрос Дербиро и меры, предпринятые против него Мольке, — все это для того, чтобы узнать, как и о чем будут они говорить с Дербиро во время допроса. Деак мысленно поставил себя на место Мольке и попробовал порассуждать за него. А рассуждать Мольке мог только так: прапорщик Деак — русский агент, коммунист. Ясно, что человек, прибывший из Москвы, теперь попытается каким-то образом установить связь с Дербиро. Вероятнее всего, они даже знают друг друга. Но Мольке заблуждается. Человек из Москвы знает, кто такой Дербиро, но лично они никогда не встречались. Он еще и еще перелистал следственное дело, и ему становилось все больше не по себе. Что будет, если помимо его, Деака, в допросе Дербиро примет участие кто-то из людей Мольке. Одно их присутствие заставит его применять самые жестокие меры. А он, если не хочет разоблачить себя, должен выполнить приказ. Поймет ли Дербиро, в чем дело? И знает ли вообще, что в свое время Габор пошел служить в венгерскую разведку по приказу Лаци? Обстановка дьявольская, и только теперь он почувствовал по-настоящему, какой хитрый и неумолимый враг этот майор Мольке. «Ну что ж, у меня в „вальтере“ шесть патронов: пять — для фашистов, шестой — мой. Дешево я свою жизнь не продам».