Кто хочет стать президентом? - Михаил Попов

Мистер Шеддер задумался. Настолько, что рассеянно вызвал секретаршу с чаем. Некоторое время он смотрел на едва заметные извивы поднимающегося от чашки пара.

– А что девчонка?

– Зеленая, пацифистка, антиглобалистка. А по внешнему виду, как ни странно, кукла Барби.

– Может, она успела что-нибудь припрятать, пока вы добирались до их дома?

– Маловероятно. Насколько я ее знаю – а знаю я ее с самого рождения, она не из того теста. Если бы нашла что-нибудь странное, кинулась бы за объяснениями к дяде Фрэнку.

– Ладно, ладно. – Мистер Шеддер начал карандашом размешивать чай. Не из-за внезапной рассеянности, а чтобы показать, какой бардак царит сейчас в делах и как он этим раздражен. Отставил чашку испорченного чая. – Но вы за ней послеживайте, не хватало нам тут внезапной продолжательницы отцовского дела. Бензиновой Индиры Ганди.

Фрэнк согласно наклонил голову.

– Такое впечатление, Фрэнк, что вам есть еще что сказать. Я угадал?

– Как всегда, сэр.

– И?..

– Я навел справки. Господин Винглинский является почетным членом того самого аэроклуба. Года два назад он был здесь. Даже поднимался с инструктором.

Мистер Шеддер сидел, будто остекленевший.

– Вы понимаете, что вы мне сказали, Фрэнк?

– Думаю, да, сэр.

– Думаю, нет, Фрэнк. Может статься, что это известие ничего не значит – простое совпадение, но не исключено, что в нем ответ на все вопросы.

– Многовато случайностей, сэр. И все связаны с самолетами.

– Вот именно. Теперь идите и ройте, копайте, бурите, но найдите мне информацию о том, что мистер Винглинский пытался подъехать каким-нибудь образом к нашему топливному центру.

Мистер Шеддер еще некоторое время размышлял.

– Мы могли бы прямо сейчас прищемить ему хвост, но он уже намечен как очень важная фигура в некоторых других наших планах. Больших планах, старина Фрэнк, настолько больших… И не вздумайте проговориться, я хочу умереть в своей постели, и пусть последний стакан виски подаст мне моя старуха, а не тюремный капеллан.

Глава шестая

Кандидат из-под воды

Канарские острова, о. Тенерифе

Андрей Андреевич Голодин совершал погружение в бассейне клуба дайвингистов. Он был уже почти на предусмотренной глубине, когда дело опять пошло как-то не так. Перехватывало дыхание, застучало в висках, и нос – его прекрасный, всей стране известный своей монументальной импозантностью нос – не стал продуваться, хотя все четыре инструктора утверждали, что он просто обязан на этой глубине продуться при самом небольшом усилии. Андрей Андреевич потерпел секунду и, тут же позабыв про условные знаки, предусмотренные для общения в воде, начал выделывать руками такое, что инструктор, погружавшийся непосредственно вместе с ним, предпочел дать команду на всплытие.

Оказавшись на поверхности и сорвав с лица резиновые и пластмассовые вериги, Андрей Андреевич неприязненно, хотя и с оттенком юмора, поинтересовался:

– Вы что, и вправду решили меня утопить? Инструктора переглядывались у него за спиной, и взгляды их говорили только одно: безнадежен.

Андрей Андреевич поднялся по мраморным ступенькам из бассейна, приговаривая: «Хватит, на сегодня уж точно хватит». Его плечи услужливо облек длинный банный халат с вертикально расположенной картой России во всю спину. Андрей Андреевич сел к сервированному у края бассейна столику таким образом, что его ягодицы точно пришлись на Урал. Попивая свежевыжатый сок из высокого, как его помыслы, стакана, Андрей Андреевич неприязненно косился в сторону черного скопления людей и предметов в глубокой части бассейна, где его только что пытались посвятить в волшебный мир дайвинга. Уж лучше в масоны, мысленно пошутил господин Голодин и тут же заулыбался. У него была счастливая способность легко возвращаться от неприятных эмоций в бодрое, оптимистическое состояние духа, очень облегчавшая ему карьерный рост и позволившая дослужиться до чина заместителя премьера. Когда на него кричали, он реагировал спокойно, охотно признавал ошибки, даже если признавать было нечего. Этим он импонировал начальству, которое никогда не ждало мести с его стороны, а когда понимало, что ошибается, обычно оказывалось уже поздно. Будучи украинцем по матери, он взял своим жизненным девизом изречение историка Костомарова: «Хохлы не мстительны, но злопамятны ради осторожности».

Он допивал третий стакан сока и раздумывал над тем, что бы такое истребовать себе на завтрак, когда к нему приблизился высокий сухопарый мужчина с приветливым, но одновременно чуть хищным выражением лица. Начальник службы безопасности бывшего вице-премьера российского правительства Кирилл Капустин. Человек поистине незаменимый для Андрея Андреевича. Так было и в дни высокого политического взлета господина Голодина, и особенно теперь, в дни опалы и канарской ссылки. Они знали друг друга не менее двадцати пяти лет, еще с институтской скамьи, и всегда Кирилл Капустин занимал как бы чуть-чуть подчиненное, обслуживающее положение при Андрее Голодине. Нет, слово «обслуживающее» тут слишком сильно. Просто Кирилл, учившийся, что называется, на «медные деньги», всегда отдавал себе отчет в том, что маршальский внук и сын крупного внешторгработника Андрей – человек с другими привычками, его кость белее. Точным определением своего места в пределах их дружбы Кирилл был застрахован от унижений. В начале восьмидесятых Андрей привлекал его своей, как сейчас сказали бы, «продвинутостью». Джинсы, видеомагнитофоны, Генри Миллер, настоящие «Мальборо». Кроме того, широкие возможности Андрюши притягивали к нему целые рои девиц. И часто случалось так, что приезжали они в гости к Голодину, а спал с ними Капустин. Но это уже мелочи.

Хорошо знавший английский Андрей называл Кирилла Дживзом, сам себя, очевидно, считая Берти Вустером. Капустин подтянул язык, прочитал пару романов Вудхауза и не счел нужным обижаться. Все же лакей был самым умным человеком в этих книжках. А Капустин себя даже и лакеем не считал.

– Ну, что там еще? – спросил Андрей Андреевич, предчувствуя, что начальник службы безопасности пришел с неприятной новостью.

После института они потеряли друг друга лет на пять. А потом, в самом начале политической карьеры Голодина, Капустин сам явился к нему на прием и объяснил, что хотел бы работать у него. Кем угодно, хоть шофером. Молодой «растущий», как говорят бюрократы, работник взял к себе старого товарища и никогда, ни разу об этом не пожалел.

– Придется встретиться с одним человеком.

Столь императивный тон Кирилл допускал не часто, и Андрей научился не злиться: это всегда оказывалось по делу. Как правило, Кирилл был психотерапевтом, но иногда и хирургом.

– А каким образом этот человек меня нашел? Я здесь инкогнито. В газетах не было ни слова.

– Такие люди имеют источники информации помимо газет.

Андрей Андреевич поставил стакан на стеклянный столик с явно оппортунистическим стуком.

– Я отошел от дел. На время, может быть, но отошел. Я имею право отойти от дел?

Андрей Андреевич любил иной раз выразиться в стиле старого аристократического романа. Кирилл счел нужным ему подыграть.

– Но вы же не ушли на покой.

Он всегда называл шефа на «вы», даже когда они были наедине. Это Голодину нравилось, а Капустину абсолютно ничего не стоило.

– И почему ты решил, что эта встреча такая уж важная?

В ответ начальник службы безопасности достал из кармана маленький желтый мобильник. Глаза господина Голодина удивленно-радостно округлились.

– Нина?! Она здесь?!

Капустин отрицательно покачал головой.

– Но этот номер знает только она!

Беззаветно любимая дочь, свет в окошке, человек, с которым было связано все чистое, светлое, свежее в грязноватой и затхлой душе отставного политика.

– Это не она, – спокойно и жестко ответил Капустин.

– Тогда… то есть… объясни! Впрочем… – Андрей Андреевич бессильно и покорно махнул красивой дланью. – Даже сюда пролезли. Кто мог им сказать, а, Кирюша? Кто продал? Ну ничего святого, даже вот на столечко.

Кирилл улыбнулся.

– Я думаю, здесь дело не в предательстве или в чем-то подобном. Людям, которые знают все, невозможно продать часть того, что они знают. Для меня самого этот звонок был как удар обухом. Мы даже не под колпаком, мы в голой степи на ветру.

Андрей Андреевич несколько раз глубоко вздохнул.

– Ладно. Дай хоть переодеться.

– Не обязательно.

– Он что, уже здесь? – Господин Голодин с трудом огляделся, наливая лицо кровью.

– Вон он идет.

Андрей Андреевич увидел человека, приближавшегося к нему по краю бассейна.

– Так это какой-то китаец! Нас что теперь – желтомазые покупают, да?

– Выйдемте на балкон, Андрей Андреевич. Голодин взял с собой не только свое недовольство, но и кисть винограда.

Господин Ли оказался хоть и китайцем, но вашингтонским высокопоставленным чиновником. Настолько высокопоставленным, что в его присутствии господин Голодин даже не посмел открыто наслаждаться виноградом. Сделал вид, что ему расхотелось, и сунул кисть Капустину.