К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ. - Георгий Чиж

Вскоре капитан английского корабля и два его офицера сидели с Григорием Ивановичем в Казенном доме.

Началась оживленная пантомима, разговор одними выра­зительными жестами: прибывшие знали только английский язык, а хозяева – только русский. Тем не менее сильно вспотевшие собеседники переговорили о многом: Шелихов узнал, что корабль вышел из Индии и побывал в Кантоне, что он принадлежит Ост-Индской компании, желающей завя­зать со здешними жителями торговые отношения, что на нем доставлены товары для обменной торговли с островитянами и, наконец, что фамилия капитана Петерс.

Григорий Иванович был приглашен затем на английский корабль. После обильного угощения любезные хозяева по­казали все свои товары, хотя Григорий Иванович и делал вид, что нисколько не интересуется ими. Привезенные товары ошеломили его количеством, качеством и разнообразием.

Явился и долговязый камчатский исправник, барон Иван Штейнгель, но и тут дело не клеилось: он не говорил по-анг­лийски, а немецкого не понимали приезжие. Не помогло и предложение воспользоваться латинским: англичане его не знали. Однако пантомимы до известной степени удалось избе­жать: англичане не говорили, но кое-как понимали по-французски.

В тот же день Шелиховым был скуплен почти весь груз в кредит на векселя с платежом на Москву, а после приемки закупленного условились о привозе следующих партий то­вара.

Характерная для Шелихова предусмотрительность сказа­лась на происходивших переговорах. Она насмешила Штейнгеля, но Григорий Иванович настоял на своем. Он выработал обязательный маршрут для английских кораблей к нам и об­ратно, внушительно заметив смеющемуся Штейнгелю:

– Нечего им шататься туда и сюда по нашим морям. Пусть ходят прямо по надобности.

* * *

Тюленьи торбаса до колен, поверх чулок из оленьей шку­ры; меховые штаны шерстью внутрь; лисий кукуль с длин­ной костяной бахромой; двойная меховая рубашка; еще кухлянка из толстой и мягкой оленьей шкуры, разноцветная, вышитая снизу шелками, а у ворота и на рукавах обшитая блестящим, лоснящимся бобром; четырехугольный меховой лоскут у подбородка для защиты лица от ветра и снега – таков костюм Григория Ивановича. В нем он чувствует себя легко и свободно. Если бы не тревожные мысли о судьбе жены и людей, было бы совсем хорошо. Он ловко владеет крепким оштолом и умеет переупрямить собачью упряжку хоть в пятнадцать штук (а собаки каждая с волка, а то и больше). Он смело втыкает в снег оштол, и тогда покрытые снегом легкие санки мгновенно застопориваются. Глаза рвущихся вперед собак наливаются от натуги кровью, петли ошейников душат их до полусмерти, постромки глубоко впи­ваются в тело так, что лопается кожа, но сани на оштоле – ни с места. Суровый окрик тотчас же приводит в повинове­ние зарвавшихся животных, только по недоразумению име­нуемых собаками.

Сшитые из березовой коры (каркас из реечек, связанных ремнями из тюленьей кожи), поставленные на широкие выг­нутые полозья камчадальские сани легки – в них нет и полпуда, а поднимают они от десяти до двадцати пудов клади. На этот раз на санях Григория Ивановича только продо­вольствие и охотничий припас.

За Нижнекамчатском пошло легче: снегу больше и речек меньше, но зато впереди злая непокоренная коряцкая земля и вьюжная тундра. Григория Ивановича ничто не останавливает. Стиснув зубы и раздувая ноздри, гонит и гонит он собак, мчит сломя голову.

Новые и новые преграды то и дело задерживали на труд­ном пути: проводники, несмотря на тароватые посулы, отка­зывались сопровождать этого железного человека, не знаю­щего ни страха, ни устали. За павших собак он платил, правда, щедро, но свежих было доставать так трудно...

Через пять месяцев, уже в январскую стужу, глубокой ночью, собаки беззвучно подкатили санки по глубокому сне­гу к зданию Охотской фактории Шелихова. Она была тиха и безлюдна. Никого: ни брата, ни жены, ни прислуги... «Да здесь ли она?» – думал Григорий Иванович. Все тело по­крылось холодным потом.

Наутро все стало ясно: галиот, занесенный в Охотск бу­рей, цел, хотя и потрепан, вытащен на берег, а Наталья Алексеевна с братом Василием с вечера на вечеринке, устроенной командированным сюда молодым и богатым чи­новником из Петербурга.

Грозный и настойчивый допрос прислуги многое открыл Григорию Ивановичу: молодой администратор окружил На­талью Алексеевну вниманием и поклонением. Василий же Шелихов, лоботряс и пьяница, которого Григорий Иванович приспособлял было к вождению кораблей, но отставил за непослушание и дебоши, а потом сжалился и определил на службу в Охотскую контору, чуть ли не стал сватом. Он решил выдать Наталью Алексеевну замуж...

– Что говоришь, собака? – весь багровый от душившей его злобы, Шелихов сжимал в руках тяжелую страшную плеть и наступал на ошалевшую, заикающуюся от ужаса камчадалку. – При живом муже?!

– Василь Ваныч сказала – помер ты. Хозяйка плакал, плакал...

– Сволочь! Подлец! – кричал Шелихов, бегая по избе, шумно дыша и ловя ртом воздух, потом бессильно пова­лился в кресло.

Не сходя с места, вся дрожа мелкой дрожью, неподвижно стояла перед ним потрясенная камчадалка... Шелихов вдруг вскочил и побежал к двери.

Невзвидя света, громко закричала насмерть перепуганная женщина и тоже бросилась было вон, но Шелихов, обернув­шись, с силой отшвырнул ее назад.

– Свяжу и утоплю, если хоть на шаг отойдешь из дому! Понимаешь? – прошипел он и быстро прошел в контору.

Там, несмотря на раннее утро, он застал доверенного, двух приказчиков и одного рабочего, поведал о своем горе и просил помочь.

– Кому буду жаловаться? – умоляюще глядя на них, спрашивал Шелихов. – Помогите наказать по-христиански христопродавца брата.. Век буду благодарен, не забуду... А с женой я сам разберусь.

– Поможем, Григорий Иванович, поможем, – сказал за всех доверенный и послал за виновником: – Вести хорошие есть, скажи ему, – наставлял он посылаемого работника. – А выдашь, что хозяин здесь, запорю!..

Через полчаса короткая расправа была закончена: винов­ный исполосован ударами тяжелой плети и с рассеченной ко­жей на спине и плечах, в изорванном платье стонал на полу избы.

Прошло несколько часов. Шелихов сидел в горнице, низко опустив голову, обдумывая какое-то решение. Жену он еще не видел. Испуганная, ничего не понимающая, она забилась в комнате и ждала своей участи. Наконец Шелихов встал, подошел к конурке камчадалки и приказал:

– Собери Наталью Алексеевну в дорогу.

Спустя полчаса Григорий Иванович, молча и не глядя, прошел мимо бездыханного Василия, поклонился своим по­мощникам и вышел к саням... В них ни жива ни мертва си­дела Наталья Алексеевна.