Мальчик из Блока 66. Реальная история ребенка, пережившего Аушвиц и Бухенвальд - Лимор Регев

Сначала эти меры вводились осторожно, но со временем новое отношение к евреям проступило со всей очевидностью и власти стали действовать открыто. Нам не разрешали заниматься свободными профессиями, двери университетов закрылись для еврейской молодежи, и притеснения охватывали все новые области и сферы. В первые же месяцы, последовавшие за падением Чехословацкой Республики, венгры мало-помалу изгнали евреев из всех правительственных и местных учреждений, а также из школ и больниц.

К 1940 году в городских школах не осталось ни одного еврейского учителя. Профессиональные неудобства и дискриминация распространились на многие другие сферы жизни: судьи-евреи потеряли свои должности, а число юристов-евреев, пытавшихся оставаться в профессии, неуклонно сокращалось. Врачи и фармацевты в основном работали частным образом, не афишируя свою деятельность.

Враждебность венгерского режима начала проявляться во всех сферах жизни.

Активные еще недавно молодежные движения вынужденно сокращали свою деятельность и продолжали ее в подполье, поскольку венгры не одобряли организацию молодых евреев. Знакомые и безопасные улицы города моего детства теперь несли угрозу, потому что открытый и узаконенный антисемитизм распространялся подобно лесному пожару.

Между евреями города и управлением местного образования существовало соглашение о том, что еврейские дети будут ходить в школу по субботам, но освобождаться от письма, чтобы не нарушать религиозные законы. Я помню, как один венгерский учитель пытался настоять на том, чтобы мы, еврейские дети, писали в шаббат, и как он пришел в ярость, когда мы не подчинились. Однажды этот учитель собрал все школьные сумки еврейских детей в классе, в том числе и мою, и выбросил их в окно, заявив, что нас всех следует отправить в качестве пушечного мяса для Гитлера. Это было ужасное оскорбление. Но мы все еще не понимали, к чему это приведет…

Отношение к нам наших соседей и друзей-неевреев тоже менялось не в лучшую сторону: местное христианское население демонстрировало враждебность, ограничивало контакты и в лучшем случае вело себя сдержанно. Сначала дело ограничивалось отдельными проявлениями недовольства и нежеланием поддерживать общение, но постепенно разделение и отчуждение становились все заметнее. Месяц шел за месяцем, и нам пришлось с огорчением и болью признать, что мы теряем давних друзей, которые исчезали внезапно, без какой-либо понятной нам причины. Годами мы вместе ходили в школу, вместе проводили каникулы, танцевали на одних и тех же вечеринках и состояли в одних и тех же спортивных клубах… И вот теперь, после многих десятилетий теплого и близкого сотрудничества и добрососедских отношений мы пришли к тому, что стали нежелательным меньшинством для местного населения.

Однажды этот учитель собрал все школьные сумки еврейских детей в классе, в том числе и мою, и выбросил их в окно, заявив, что нас всех следует отправить в качестве пушечного мяса для Гитлера. Это было ужасное оскорбление.

* * *

Время шло, и наше положение постоянно ухудшалось. В 1941 году власти провели перепись населения, и в следующем, 1942 году, основываясь на данных переписи, венгерские власти потребовали от евреев нашей области предъявить документальные доказательства того, что их предки жили в Венгрии в 1855 году. Те, кто не мог представить такие доказательства, подлежали депортации на восток – в Польшу.

Две старшие сестры моей матери, Мириам и Сарна, были замужем, но семьи их мужей не имели необходимых документов, подтверждающих факт пребывания их предков на территории Венгрии в указанное время. Они были депортированы в Каменец-Подольский в Польше, и поначалу мы время от времени получали от них письма. В 1942 году в районе, где они жили, появились расстрельные команды. После войны мы узнали, что маминых сестер и их семьи отправили рыть окопы, после чего всех расстреляли и захоронили в этих же окопах[17].

Никто из них не выжил.

В конце 1942 года власти издали особенно суровый указ, который затронул практически всех проживавших в городе евреев. Согласно этому распоряжению всем мужчинам-евреям в возрасте 20–45 лет надлежало записаться в венгерскую армию, где формировались еврейские трудовые батальоны. Венгрия была союзницей Германии в войне и сражалась с Красной армией на Восточном фронте.

В прошлом, до войны, евреи вместе со своими товарищами-христианами записывались в чешскую армию, но теперь в регулярную венгерскую армию вступали только христиане. Евреев мужского пола правительство принудительно направляло в «специальные» трудовые батальоны для оказания помощи венгерской армии – одних на территории Венгрии, других – на завоеванных землях. Делалось это с целью установления силового контроля и твердой власти на отнятых у России территориях. Большинство еврейских мужчин высылались из Берегсаса на Украину, где строили укрепления и выполняли трудоемкие работы для немецкой армии.

Находясь там под непосредственным наблюдением солдат венгерской армии, они подвергались жестокому обращению. Помимо прочего, командование отправляло еврейские батальоны на минные поля – на автомобилях и пешими. Зимой 1942–1943 года тысячи еврейских подневольных рабочих замерзли насмерть, пройдя примерно тысячу километров по снегу, при сильных морозах, во время отступления с фронта после массированного наступления Красной армии.

Венгерские солдаты обращались с еврейскими подневольными рабочими как с рабами, со звериной жестокостью. Призванные в армию евреи знали, что побег или дезертирство обернутся большими неприятностями для их семей в Венгрии и товарищей по призыву. В результате тем, кто оказался в составе еврейского батальона, ничего не оставалось, как только стиснуть зубы и пытаться делать то, что можно, в свете мрачной реальности.

Пережить войну удалось лишь нескольким сотням призванных евреев. Едва ли не каждая семья в городе отправила в эти батальоны своих мужчин и юношей. Для нас это был сильный удар, но по сравнению с тем, что ждало евреев Польши, нашу жизнь в то время можно назвать относительно сносной.

Некоторые еврейские предприятия в Берегсасе даже выиграли от экономического бума, и все надеялись и пытались верить, что война скоро закончится, что надо держаться, пока не минует буря.

Венгерская армия забирала в трудовые батальоны как одиноких мужчин, так и женатых, у которых были дети.

Так забрали и моего отца.

После войны мы узнали, что маминых сестер и их семьи в Каменце-Подольском отправили рыть окопы, после чего всех расстреляли и захоронили в этих же окопах.

* * *

Мне было двенадцать лет, когда отца призвали в армию. Я плохо помню, как это случилось, однако по сей день чувствую то последнее объятие, которое он подарил мне перед уходом, и помню его просьбу, чтобы мы с Арнольдом постарались не расстраивать маму и помогали ей по мере сил. Да, дети в те времена тоже могли свести с ума родителей.

В тот день, когда ушел отец, мужчиной в доме стал я. Я помогал маме, как только мог, и старался не волновать ее. Поначалу папа приезжал домой в короткие, нечастые увольнительные. Память не сохранила подробностей, кроме горьких моментов расставания.

Призыв отца на военную службу ударил бы по финансовому положению нашей семьи намного сильнее, если бы не дядя Игнац (Ицхак), деловой партнер отца. В трудовой батальон его не взяли по возрасту, поэтому семейное предприятие продолжало функционировать, поддерживая нашу семью. Мой двоюродный брат, Моше, тоже работал на фабрике, но год спустя его забрали в трудовой батальон и предприятие закрылось.

Мало-помалу политика властей привела к полному запрету еврейской деловой активности.

Каждое лето до 1942 года я ездил с матерью навестить дедушку в Добрженице. После ухода отца в армию маме пришлось оставаться дома. Родители моей тети Рози жили в Кострине, неподалеку от Добрженице. Мы с тетей Рози садились на поезд и сходили у дедушкиной деревни. Он встречал меня на станции, которая находилась рядом с его домом, а потом я возвращался домой тем же путем в сопровождении тети. Эти поездки продолжались достаточно долго, даже в то время, когда земля уже дрожала под нами…

То были последние счастливые деньки в мире, который уже рушился.

* * *

1943 год ознаменовался еще более суровыми антиеврейскими законами, изданными венгерским правительством. Эти законы до предела ограничивали нашу повседневную жизнь. Указ, больше всего отразившийся на мне, заключался в том, что нам запретили ходить в школу.

Другим серьезным ограничением был изданный венгерским правительством закон, согласно которому запрещался кошерный забой скота. Практически все городские