Лже-Петр - царь московитов - Сергей Карпущенко

- Ну же, изъясни мне те причины, что понудили вас, воров, покуситься на персону государя Руси? - багровея, с тихой затаенной ненавистью спросил царь Петр.

- Видите ли, великий государь, благополучие Швецкой земли потребовало залучить вас в вечный полон, поелику обеспокоены мы были вашим шевеленьем насчет заведения морского флота и приуготовлений, пусть покамест только в прожектах, к войне с нами. Выходит, вы сами невольно стали причиной той беды, что с вами приключилась, нас же за сей дерзостный поступок даже Небесный Судия винить не будет - мы предупредили великие страдания русского и шведского народов, коим вы своей неосмотрительной политикой могли немало споспешествовать. Принесем же во имя мирной и спокойной жизни наших соседствующих стран бескровную жертву - вас, великий государь. Неужто вы, радетель о благе Московии, станете противиться?

Петр, казалось, был озадачен ясной и твердой речью шведа. Он прежде никогда не думал о русских ратниках, проливавших свою кровь за государево дело. Под Азовом он без трепета и стыда смотрел на то, как падали и разбивались стрельцы и казаки, пытавшиеся влезть на стену. Теперь же перед ним развернули картину мирного соседства двух держав, которому он, якобы, мог помешать своим стремлением укрепиться не только на Черном, но и на Балтийском море. Но тут же змеиная хитрость, скрытая в речи Левенрота, великое лукавство, явились со всей очевидностью сознанию Петра.

- А, гнусный филин, - поднимаясь с постели, заговорил он с угрозой, наступая на шведа и протягивая к его горлу руки, - глумиться над великим государем России захотел? Мира, видишь ли, им надобно! А когда вы Ингерманландию у нас воевали, а когда допрежь сего мы с вами из-за финских и древних новогородских земель едва ль не каждый год рубились, тогда о мире помнили? А кого ж вы, канальи, заместо меня на трон посадить решили? Дурачка какого-нибудь, чтоб над ним бояре верховодили? Так ведь при боярах-то у нас стрельцы снова шалить начнут, вольностей своих искать станут, кровью, как при самозванцах, вся страна залита будет, вот тогда-то и вы из своего угла явитесь, не останетесь в спокое! Теперь уже не токмо на новогородские земли покуситесь, а на Москву пойдете! Не будет же вам, ворам, от меня ни согласия, ни прощенья! Всех вас кнутом запорю! Одной Ингерманландией от меня не откупитесь - за Выборг пойду, всю Финляндию от вас отберу, а то и Стекольный, стольный град ваш на шпагу возьму!

И огромные, костистые руки Петра сомкнулись на шее насмерть перепуганного Левенрота, принялись тискать горло, так что хрипение удушаемого шведа не замедлило послышаться, но стоявший до этого спокойно юноша в ботфортах со свистом выхватил из ножен свою длинную, не по росту и не возрасту шпагу и решительно приставил острие к вырезу рубахи русского монарха, сквозь который была видна его волосатая грудь с кипарисным большим крестом. Укол был чувствительным, показалась кровь, заструившаяся тонким ручейком по полотну рубашки. Петр взвизгнул, ощерившись, рукой отвел клинок, порезав при этом пальцы. Отпустив шею Левенрота, правой рукой облапил юношу в мундире, левой же, изловчившись, схватил за выпуклую гарду золоченого шпажного эфеса, но в комнату уже вломились стражники, и три стальных пера тяжелых алебард уперлись в грудь Петра, а юноша, весь дрожа от негодования и страха, прокричал, не забывая меж тем оправлять на шее кружевной галстук:

- Чего ждете? Вяжите его, вяжите, а то он всех вас перебьет! Защитите короля!

Скоро толстые веревки опутывали Петра, бешено, в бессильной ярости вращавшего глазами и скрежетавшего зубами, и только Левенрот, хорошо владевший русским языком, понимал, какой ужасной, черной бранью поносит шведов, Швецию и даже их обожаемого молодого короля царь варваров. Но вот уже русский Аттила, присмиревший, со слезами на глазах и в пеной в углах перекошенного рта, лежал на постели навзничь, а юноша и Левенрот стояли над ним, и первый что-то говорил старику по-шведски назидательным тоном, хозяин же замка слушал внимательно, улыбался и кивал.

- Великий государь, - заговорил он наконец по-русски торжественно и строго. - Вы, наверное, не знали, на кого изволили поднять свою хоть и царственную, но дерзкую руку. Напротив вас стоит король Швеции Карл Двенадцатый, я же - его советник и посол Левенрот. Его величество говорит, что не побоялся бы вызвать на поединок за грубость...

- Сие изрядно! - прорычал Петр. - Я бы дал вам демонстранцию, что кишки вашего короля такие же цветом и запахом, как и всякого смерда и сволочи!

Но Левенпорт пропустил мимо ушей слова Петра и продолжал:

- Его величество Карл Двенадцатый уведомляет вас, великий государь, что отныне вы - в его власти, но его величество по милости и великодушию своему не собирается содержать вас как обычного узника - самые деликатные вина, самые тонкие блюда будут услаждать ваш вкус. Лучшие музыканты королевства доставят вам приятность своей игрой. В вашем распоряжении преизрядное количество книг, хранящихся в замке, и каждая ночь вашей жизни здесь наполнится амурными утехами с самыми плезирными девицами Швеции. Раньше у вас была только Анна Монс, теперь же десятки, сотни таких Монс будут лежать у ваших ног, лобызая их, но никто из них не должен знать, кто вы такой. Да, в замке имеется православный священник, поэтому Византийский чин службы явится для вас обычным и приятным делом. Вы как бы отыщете в моем замке вторую родину, но без забот и скорбей, что связаны с необходимостью править огромной страной с полудиким народом и с опасностью за свою жизнь из-за частых бунтов. Поймите, мы дарим вам счастье.

- Паки, паки обещай! Раз уж глумиться стали надо мной, помазанником Божьим, так уж до конца казни! - уже не рычал, а всхлипывал Петр, извиваясь на постели всем телом, силясь освободиться от пут.

- Если вам прискучит женская компания, в замке имеются учтивые и образованные офицеры, с коими вы можете коротать вечера, - респект получите полный. Они же могут стать вашими друзьями для Бахусовых утех, и Немецкая слобода Москвы будто перенесется в сей замок. О державе же своей не тревожьтесь сердцем - ваше место будет занято другим царем, а посему смуты и кровопролитья вам не стоит опасаться. Повторяю, ваше пребывание в моем дворце станет залогом благополучия Московии и Швеции. Правда, ваш сын Алексей Петрович навряд ли увидит вас, а вы - его. Но, если пожелаете, вы паки сможете получить от Бога радость быть отцом, если заключите брак с одной из тех девиц, что будут вам представлены, хотя бы завтра. Зная пылкость сердца вашего, страсть натуры, я пребываю в полной уверенности, что сие желание завладеет вами зело скоро, - и Левенрот политесно улыбнулся.

Карл же, видя, что советник кончил говорить, что-то произнес по-шведски, а хозяин замка перевел:

- Их величество король изволили заметить, что царь Петр - не пленник, а высокий гость, коего ему, из-за приятности общения, хотелось бы удержать в своих владениях как можно дольше. Его величество вас будет часто навещать, чтобы поиграть в шахматы, испить вина и поболтать о том, о сем, как это любят делать все европейские монархи.

- А скажи ты своему королишке, филин, чтоб он с шахматами своими не смел ко мне соваться! А то напхаю ему их в рот да жрать с усердием заставлю, и стража не поможет! - закричал царь Петр, но Левенрот этих слов Карлу переводить не стал, и только коротко сказал, что пленник благодарит их величество за оказанное внимание, но, по причине горячего нрава, не может выразить свою благодарность спокойным и любезным тоном.

Юный Карл с победоносным видом, коротко кивнув Петру в знак прощания, быстро вышел из комнаты, - кончик ножен его длинной шпаги то и дело стукался о пол при каждом шаге.

* * *

В главной зале богатого амстердамского дома, отведенного бургомистром города для большого русского посольства, камин горел уже давно и так жарко, что пот обильно струился по щекам и шеям четырех мужчин, что сидели за столом, уставленным блюдами, графинами с вином и водкой. Кафтаны, однако, никто из них снимать не спешил, потому что сидеть в зипунах или камзолах, не говоря уже, чтоб в одних рубахах, здесь в Амстердаме, где за ними так и следили глаза голландцев и шведов, они не могли. Приходилось париться, страдать, но обиды или позора для царя неприличным поведением своим доставить не рискнули бы - чай, послы.

Меншикову и Лефорту было легче - оба брились, зато Федор Головин до Прокопий Возницын мучились от жары вдвойне с пышными усами и густыми бородами. Вспаренные, все четверо чистили ножами апельсины, жрали их жадно, так что сок струился по бородам, по подбородкам. Меншиков, сидевший ближе всех к отворенному окну, сняв кожуру, бросал её через плечо, внутренне радуясь тому, что ухитряется каждый раз попасть в окно - шлепок о воду канала, протекавшего прямо под домом, красноречиво говорил ему об этом. Все прочие поглядывали на Меншикова, не переставая жевать, молчали, но в душе завидовали ловкачу, умевшему и рыбу съесть, и чешую продать. Но вот заговорил Прокопий Богданович Возницын, человек преклонных лет, поднаторевший на делах посольских, а поэтому не слишком боявшийся безродного выскочки.