Хроники Дебила. Свиток 1. Волшебный Меч - Егор Чекрыгин

Но что мне нравилось в Лга’нхи больше всего — он был отморозком с искрой разума в глазах. И это, как я надеялся, было прямой моей заслугой. Ведь время, что мы проводили вместе, я использовал для того, чтобы малость продвинуть своего приятеля в плане прогресса и цивилизации. Раз уж папаша его в этом отношении безнадежен, так, может, хоть сынишка сумеет оценить мои идеи и предложения? Потому-то я и вешал ему на уши лапшу из историй про большие города, чудесные диковинки, летающие машины, дома высотой до неба и прочая, прочая, прочая. Приятель слушал, не знаю, верил или нет, но, наверное, хоть что-то в его голове, да откладывалось. И можно было надеяться, что когда он войдет в силу и станет вождем, то не будет настолько косным приверженцем добрых старых традиций, как его папаша. А то, что такой здоровяк, как Лга’нхи, вождем станет, я не сомневался. Тем более что и лидером он был прирожденным, и к тому времени, как ему пришло время проходить испытания, уже был признанным вожаком одной из шаек молодняка.

Когда же Лга’нхи прошел испытание и стал настоящим воином… Упс. Кажется, он застонал!

Лга’нхи действительно начал издавать тихие стонущие звуки, а потом поднял веки. Взгляд был все еще мутным и бессмысленным, но это уже было что-то. На радостях я поменял ему повязку на голове, дал напиться воды и уложил обратно. Измученный всеми этими процедурами, он быстро вырубился. А я начал думать о том, что не помешало бы раздобыть какой-нибудь еды. Ибо мой двигатель деловой активности уже начал подавать первые сигналы.

Местные, кстати, ели два раза в день — утром и вечером. Местная диета обычно состояла из различных видов мяса, молока овцебыков, необычайно жирного, надо сказать, и всяких разновидностей молочных продуктов. Конечно, о качественном сыре или йогуртах приходилось только мечтать, но вот зато всякой простокваши и творога было предостаточно.

Но в первую очередь, конечно, — мясо! Верхом местной кулинарии был бутерброд из мяса с мясом. Буквально — насадить на палку кусок овцебычатины, поверх него кусок конины или оленины и полкролика сверху. Между кусками мяса сие творение проложить жгучими травками, обжечь на костре до появления первых угольков сверху и лопать, размазывая вытекающую из непрожаренной середины кровь по бороде и усам… Нямка!!!

Вот кстати — одним из немногих подарков судьбы было то, что местные любили мыться и с удовольствием это делали! Конечно, про мыло тут и слыхом не слыхивали. Но обмазаться илом или глиной после тяжелого трудового дня, а потом смыть все это в озере или реке, благо почти каждая наша стоянка была на берегу водоема, это каждый почитал немалым кайфом… Да и когда приходится охотиться, подкрадываясь к добыче, а не стреляя в нее с расстояния, то поневоле начнешь смывать с себя лишнюю вонь. Потому-то размазанная по бороде и усам кровь не откладывалась на них очередным культурным слоем, благоухая запахом падали. И слава богу! Как представлю, что попал бы к кому-то, вроде древних монголов, мывшихся два раза в жизни — после рождения и после смерти, — начинало подташнивать…

Кстати! — великолепная идея! Вода, а в ней рыба! Местные рыбу не ели. То ли табу у них какое-то было, то ли просто ловить не умели, то ли при таком наличии мяса и молока не считали нужным. Но о мясе в ближайшее время мечтать не приходилось, а про молоко, вообще, можно было смело забыть. Да и рыбная похлебка пойдет моему приятелю очень даже на пользу. Можно сказать, диетический продукт. А наловить ее… можно сделать удочку… хотя стоп, — нет крючка. Острога? Не из чего сделать… Ага! Я вспомнил, как читал про один вариант остроги, используемой на каких-то далеких островах. Они там делали что-то вроде метелки из расщепленного бамбука и этой штукой тыкали в проплывающую рыбу. Бамбука у меня, конечно, нет. Но вчера я видел свежие ветки железного дерева. Видно, кто-то делал себе копье, а ветки срезал и бросил… Осторожненько, чуть ли не ползком, я вернулся в бывшее стойбище, подобрал ветки, нашел подходящее древко, отвязал веревку от останков чума. Да! Я уже не тот неумеха, что попал сюда хрен знает скока лет назад, — через час у меня была острога, а через два — РЫБА! Здоровенная рыба полметра длины, внешне напоминающая сома. Я шлепнул ее прямо на мелководье, пришпилив к песчаному дну своей острогой. Это была победа! В слегка побитой чаше я вскипятил воду, покрошив туда куски рыбы, а остаток запек в золе. И впервые за долгие годы отведал рыбки. Больше того, впервые за долгие годы я отведал еды, не чувствуя себя нахлебником!

Потом накормил подстывшей ухой и кусочками рыбы вновь пришедшего в себя приятеля. Он ел, глядя перед собой мутным взором. Потом его стошнило, а потом он опять отрубился. Я перекатил его на волокуши и передвинулся на другое место подальше от блевотины. За то время, что я тут жил, как-то отвык проводить две ночи подряд на одном и том же месте.

Глава 2

— Мы должны догнать их, напасть и умереть в бою!

Ну, конечно, для моего приятеля проблем выбора не было никаких, и философских вопросов «Как жить дальше?» он себе не задавал. Сначала, правда, долго не мог врубиться в создавшееся положение. Мол — «как же это так? Все племя убито. А мы остались живы». Не усваивали доисторические мозги Лга’нхи подобного положения дел. А когда усвоили, сделали немедленный и вполне логический вывод — «Раз все умерли, надо немедля бежать и умереть вместе со всеми». Впрочем, неудивительно. Своей жизни вне племени он не представлял. Не жили тут люди поодиночке. Человек без рода — мертвее мертвого. Что-то вроде призрака или нежити. Страшно представить, что бы с ним было, если бы очнувшись, он не обнаружил бы рядом меня, — наверное, сразу бы спятил, осознав, что остался один-одинешенек. А я хоть и неполноценный, но все же родович. Так что вместе мы добежим до врага, сразимся с ними и вместе умрем! Ура, товарищи!!!

Вот только я героически умирать не собирался.

Мои мысли куда больше заботил тот самый восток, откуда приходят в степь эти бронзовые ломы-мечи, и не только. Когда я толком осознал глубину задницы, в которой очутился, начал присматриваться к окружающей меня действительности. И вскоре заметил то, что раньше-то как бы видел, но не замечал. А именно — браслеты, бусы и кулоны… Многие из которых были сделаны из меди и других металлов.

Местные металлургией, даже самой примитивной, не владели. А выковать такую хрень, как ломы-мечи или все эти бусики-браслетики, — это надо было уметь. И те, кто это умел, обладали куда большим уровнем цивилизованности. И если среди наших дикарей я оказался не востребован, то, может, хоть там пригожусь и достигну более высокого положения, чем водонос или говносборщик?

Но раньше я мог только мечтать о таинственном «цивилизованном» востоке. Уговорить Нра’тху или шамана на то, чтобы племя пошло в том направлении, было несусветной фантастикой. Конечно, я мог убежать и попробовать дойти туда самостоятельно… Удерживать бы меня никто не стал. Вот только даже думать о том, что я смогу пересечь степь в одиночку, было наивным самообманом. Я еще с содроганием вспоминал те четыре дня одиночества… И содрогался каждый раз, когда воины притаскивали очередную тушу мертвого мохнатого тигра.

Но сейчас путь на восток мне открылся. Вот только билетом туда был Лга’нхи, без него мне не то что на восток — до вон тех холмов, что торчат на линии горизонта, было не добраться. Да и в конце-то концов. Хоть после того, как став воином, он почти перестал меня замечать, но все-таки мы с ним были приятели. И отпускать его на верную смерть мне не хотелось. Все-таки единственный на всем этом белом свете соплеменник и почти родня, который не станет убивать меня при встрече, исходя из принципа — «Потому что так надо». Только вот переубедить этого дуболома не лезть в драку…

— Лга’нхи, — строго сказал я ему. — Ты торопишься. А это не пристало воину.

Мягко говоря, мне совсем не по рангу было указывать прошедшему все испытания воину, что ему пристало, а что не пристало делать. За такое можно было и по роже схлопотать. Но Лга’нхи еще толком не оклемался после сотрясения, был вялым, частенько блевал, у него тряслись руки, а передвигаться он мог, только прыгая на одной ноге, опираясь на сделанный мной костыль. Я его кормил, поил и оберегал от зверей… Так что, по всем меркам, сейчас дебилом был он.

У местных, кстати, старые заслуги в счет не шли. Если воин получал травму, навечно делающую его калекой, он предпочитал уходить из племени и умирать где-то в одиночку, чем получать помощь от соплеменников. Они, конечно бы, ее оказали. Но статус был бы… — ну вот как у меня. Местные не были злыми или жестокими людьми (в смысле со своими не были). Просто жизнь в постоянном движении накладывает свой отпечаток. Не можешь ходить, значит, кто-то должен тебя тащить… а таких просто нет. Все заняты своими делами… или точнее сказать — каждый на своем боевом посту. И снимать его с поста — делать брешь в обороне, а это может стоить жизни всему племени. Да и лишних кусков как-то тут не водилось. Свой кусок мяса и чашу молока местные привыкли отрабатывать с того момента, как начинали ходить. Так что, если не можешь держать копье или махать дубиной, отбиваясь от зверья и конкурентов, таскай воду и подбирай говно на растопку… отрабатывай свои объедки.