Холодная кожа (В пьянящей тишине) - Пиньоль Альберт Санчес

Я не покинул ряды борцов за общее дело – можно сказать, что это общее дело покинуло меня. Внутри будто умерло что–то, гораздо большее, чем вера. Я потерял все значения слова «надежда». В самом деле: история Ирландии всегда была историей ее борьбы, справедливейшей борьбы. И если в Ирландии, где все было так ясно, эта борьба закончилась крахом, надежды на победу в любых других обстоятельствах не оставалось. Все говорило о том, что люди – рабы какой–то скрытой закономерности, которая заставляет все возвращаться на круги своя.

Передо мной возник вопрос: хочу ли я оставаться в этом мире, где постоянно воспроизводимое насилие делает страдания людей вечными? Я ответил сам себе: я не хочу больше жить ни в какой точке этого мира, а потому решил бежать туда, где нет людей. Сейчас я бежал не от меча правосудия. Я бежал от чего–то более грозного, гораздо более грозного.

Из Ирландии я перебрался на континент. Я не знал точно, куда ехал, – знал только, откуда бежал. Из Франции я перебрался в Бельгию, оттуда – в Голландию, туманно представляя себя вечно странствующим по свету, не зная куда и зачем я еду. Никогда бы не подумал, что мой диплом ТМЛ мог мне пригодиться.

В Амстердаме находился центральный офис международной навигационной корпорации. В то время они набирали специалистов для работы в самых разных уголках земного шара. Я записался в длиннющий список, но благодаря моему диплому, а также отсутствию других кандидатов, ждать пришлось недолго.

Набором персонала занимался голландец, на красных щеках которого просвечивала сеточка лиловатых сосудов. Им требовалось срочно найти человека на место метеоролога. Куда надо ехать? Поначалу он уклонялся от ответа. Постепенно я понял, что мне не нужно доказывать свою пригодность – мой собеседник прилагал все усилия к тому, чтобы я клюнул и согласился. В конце беседы он ткнул в карту своим розовым ногтем с глубокой ровной лункой. Мне подумалось, что ноготь заблудился: я не видел ничего, никакой нарисованной суши, никакого, даже самого маленького, пятнышка. Между тем это была самая подробная карта Южной Атлантики, какая у них имелась. Я присмотрелся получше. Остров находился в точке пересечения координат, поэтому мне не сразу удалось разглядеть его: он был так мал, что совершенно не был виден за нанесенными тушью линиями широты и долготы.

– Много ли сотрудников живет на острове? – спросил я.

– Вам придется поскучать, – ответил собеседник.

Я потребовал только одного: чтобы мое имя не фигурировало ни в каких списках. Он согласился раньше, чем я успел закончить фразу. Увидев мою подпись под контрактом, он не смог скрыть радости. Он воображал, что ему удалось меня провести.

3

Прочитав письмо, я оставил затею распаковывать ящики. Силы покинули меня. Я опустился на деревянный табурет, будто пробежал много километров. Что мне было делать? Я подумал, что сейчас неподходящее время для уныния. С грустью нельзя справиться, сидя на одном месте, а потому решил действовать энергично. Мне показалось, что неплохо было бы пройти еще раз до другого конца острова. Даже если мне не удастся помириться со смотрителем маяка, по крайней мере, я немного проветрюсь и разгоню воспоминания. Возможно, этот субъект и не был помешанным, просто в момент нашего прихода на него что–то нашло. Я был готов извинить его. В самом деле, капитан бесцеремонно вторгся в его жилище и наскочил на него с наглостью крикливого петуха. К тому же мы застали его спящим. Всякий ответственный смотритель маяка спит днем, а работает ночью, наблюдая за тем, чтобы не отключился свет. На корабле мы привыкли к постоянному контакту с другими людьми; это было неизбежно и иногда переходило границы приличий. Он не привык к такой фамильярности. И, вероятно, изумился, когда перед его глазами возникли незнакомые люди – там, на краю света.

Единственной отдушиной острова был лес. Но чем дальше я углублялся в его заросли, тем больше он казался мне проявлением какой–то замершей жизни, возникшей случайно, несмелой и нелепой. Кустарники, например, протягивали вперед толстые ветки, которые казались очень твердыми. Но когда я сгибал их, отводя от лица, они ломались как морковки. Если наступит зима, мороз расплющит все эти деревья своим молотом. Лес наводил на мысли о войске, которое расписывается в своем поражении прежде, чем начать битву. На половине пути я немного задержался, увидев большую мраморную плиту, из которой выходил бронзовый желоб. Она была покрыта по краям черным мхом, и рядом с ней лежал огромный валун.

Других возвышений поблизости не было, и за плитой скапливалась вода. Струйка непрерывно стекала по желобу в большое жестяное ведро, переливаясь через край. Второе ведро, пустое, ждало рядом своей очереди. Я понял, что передо мной был источник, который снабжал маяк водой.

Интересно, каким образом мы выбираем объекты, па которые направляем свой взгляд? Когда я в первый раз шел по этой тропинке с капитаном, источник остался незамеченным. Мы не обратили на него внимания, потому что искали нечто более важное. Но сейчас я был в одиночестве, в полном одиночестве, и бронзовая трубочка, изрыгавшая воду, представляла для меня огромный интерес. Я подошел поближе и прямо над ней увидел слова, написанные корявыми буквами. Надписи гласили:

Батис Кафф проживает тут.

Батис Кафф построил этот источник.

Батис Кафф написал эти слова.

Батис Кафф умеет постоять за себя.

Батис Кафф – властелин океанов.

Батис Кафф имеет все, что желает, и желает лишь того, что имеет.

Батис Кафф – это Батис Кафф, и Батис Кафф – это Батис Кафф.

Dixit et fecit [1].

Я ему посочувствовал. Прощайте, надежды на жизнь в мире и согласии. Плита говорила мне о расщепленном сознании, которое невозможно было восстановить. Я не придумал для себя никакого более полезного занятия, а потому продолжил свой путь по дорожке, которая вела к маяку. Когда я оказался у подножия башни, дверь оказалась заперта.

– Эй, эй! – прокричал я, подражая капитану. Никто не ответил; до меня доносился только шум

волн, которые накатывались на камни у самого берега. Я подумал о надписи над источником. Мне показалось, что этот человек обладал завышенным самомнением, раз все предложения начинались с его имени. Была ли причиной тому ничтожность его личности или самовлюбленность – эти недостатки достаточно часто сопутствуют друг другу – одно было ясно: он во что бы то ни стало хотел самоутвердиться. Я решил действовать по–другому и несколько раз позвал его по имени.

– Батис! Батис! – прокричал я, сложив руки рупором. – Батис, Батис! Эй, Батис! Эй! Откройте, пожалуйста. Я новый метеоролог!

Никакого ответа. На высоте шести или семи метров над дверью был балкон. Я смотрел туда в надежде увидеть его фигуру. Этого не случилось, однако мой пристальный взгляд отметил некоторые интересные детали. Например, я увидел, что вокруг балкона были добавлены какие–то колья. Во время прошлого визита я подумал, что это кое–как сколоченные леса для ремонта. Я ошибался. Сооружение не воспроизводило структуру металлических прутьев, которые соединяли стену маяка и основу балкона. Колья были очень острыми. На самом деле эта конструкция закрывала весь балкон, превращая его в подобие защитного укрепления. Подул ветер, и до меня донесся металлический перезвон. По земле у самого подножия я заметил веревки, закрепленные на толстых штырях. На веревках были подвешены пустые жестянки, во многих местах по две рядом. Ветер ударял их друг о друга и о стены; звук напоминал звон коровьего ботала. Другие детали также не поддавались объяснению: промежутки между камнями кладки были забиты гвоздями, причем шляпки прятались в щелях, а острия торчали из стены. Повсюду щетинились гвозди и осколки стекла, несметное число осколков. Тщедушное солнце заставляло их отбрасывать зеленые и красные отсветы. Чуть выше стекол и гвоздей не было. Начиная с высоты, на которую мог бы подняться человек, используя лестницу средних размеров, щели между камнями были заделаны какой–то самодельной замазкой: это придавало маяку сходство с постройками инков, с их гладкими стенами. Даже ноготь ребенка не смог бы здесь за что–то зацепиться. Я обошел маяк: все здание было укреплено этим нелепым способом. Когда я снова подошел к двери, то увидел на балконе Батиса. Он целился в меня из двустволки. В первую минуту я растерялся, но быстро взял себя в руки.