Рекрут - Рудаков Алексей

Хм… В голове рождается образ магазинчика, где на вывеске красуется девица, в руках которой сверкающая пустота.

«Ни-че-го» – гласит вывеска, а ниже появляется примечание: – «Мы ни-че-го не продаём! Спешите! Ограниченная партия идеального ни-че-го!».

– Бррр… – мотаю головой, пытаясь выбросить вот этот бред, но нарисованная красотка, соскочив с вывески, принимается танцевать, придерживая край платья, под которым, действительно ничего нет. Чёрт… Мне нужен отдых. Сначала в баре, а потом… потом…

Стоп!

Вывеска! И Пол говорил, что местные бандиты с нами могут договор на оформление витрин заключить. Так…так… Теплее… Оформление. Нарисовать… Блин! Ван Гахен! А кто, как не я его самый преданный эээ… последователь и подражатель?!

Идея окончательно формируется у меня в голове и я, вернув на лицо победную улыбку, щёлкаю пальцами, подзывая к себе Пола:

– Эмм… эээ… Пол, да? – Выпятив нижнюю губу, смотрю сквозь него: – А налей-ка ты всем чего покрепче, милейший. Мне – абсцента. Стакан. Нет, – шевелю в воздухе пальцами, рисуя сложные фигуры: – Нет. Лучше два, или… Ааа… Неси бутылку!

– Сэм?! Командир?! Мой…Мой Император? – Пятится он прочь, и я готов биться об заклад, что Свенн, не менее встревоженный чем он, уже вызывает сюда Никера – нашего врача.

– С вами всё в порядке? Командир? – Голос главмеха звучит на фоне попискивания, сопровождаемого набор текста на коме: – Эээ… Командир?

– Господа! – Поднявшись на ноги хлопаю в ладоши, заставляя всех замереть: – У меня есть план, господа! План, посредством которого мы, – сбиваюсь. Чёрт. Общаясь с такелажниками напрочь отвык от витиеватых фраз, присущих истинному ценителю искусств.

– Короче, народ! – Грохаю кулаком о стол, в зародыше гася начавший зарождаться шум: – Есть у меня идея – выкрутимся. И да. Каждому своя роль будет. А пока, – киваю Полу, замершему рядом с бутылкой в руках, причём держит он её так, что не поймёшь – хочет он ей огреть меня по голове, или наполнить стакан: – Пол! Наливай! Не могу же я вернуться в погрязшее в конформизме общество, трезвым?!

* * *

Прежде чем набрать номер уважаемого и известного мэтра Симил, того самого эксперта, подтвердившего подлинность картин многострадального Гахена, нам всем пришлось изрядно потрудиться. Выбрав одну из пустующих кают нашего крейсера, мы провели более суток обдирая отделку её стен, но когда работа была закончена, то любому, увидевшему спартанский антураж, сразу бы стало ясно, что владелец сего места либо испытывает серьёзные финансовые затруднения, либо – и это было моей целью, напрочь и полностью презирает мирские блага, отдав себя служению Мельпомене, всегда благосклонно относившейся не только к актёрам, но и к художникам.

Но не только стенам, полу, потолку и прочему пришлось принести себя в жертву искусству. Сменив капитанскую форму на вытертый комбез, с пятнами от масел и смазок, я, входя в образ, разлохматил себе причёску, а затем, отобрав у Пола бутыль с пронзительно зелёным содержимым – местным аналогом абсцента, сделал крупный глоток, пояснив коку, что мне, как гению, пусть и ещё не признанному, необходим определённый блеск в глазах, который должен будет подчеркнуть…

Что именно подчеркнуть, Пол, которому тонкое чувство прекрасного было явно чуждо, дослушивать не стал, предпочтя ретираду моей речи.

К слову сказать – местный абсцент оказался весьма и весьма заборист, быстро направив мои мысли в нужное русло.

* * *

Набираю номер и на экране появляется симпатичная девушка в строгом офисном костюме.

Ничуть не смутившись моему виду, судя по всему непризнанные гении стучались в эти ворота с завидным постоянством, она быстро проворковала стандартную фразу о крайней важности моего звонка и о ещё более крайней занятости мэтра. Секретарь уже была готова прервать связь, когда я, подняв в воздух два пальца, заставил её на секунду смолкнуть.

– Ван Гахен.

– Рада знакомству, господин Ван… – счастливая улыбка, рождённая на её лице часами тренировок, сначала застыла, а после, неуверенно сползла с отполированного слоями косметики, личика.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Вы… Ван… Гахен? – Неуверенно переспросила она: – Но он же… То есть вы…

Так. Я мысленно поставил красотке плюсик – специфику работы хозяина знает. Значит – не дура, что при такой очаровательной внешности – редкость. А может и не редкость – увы, но подобные дивы упорно обходили меня своим вниманием.

К немалому моему сожалению, разумеется.

– Это всё слухи, – отмахнулся я от слов: – Преувеличение и сплетни кредито… эээ… Завистников. Передайте старине Туринку, что…, – я махнул рукой: – Просто скажи, милая, мол Гахен, тот, что Ван, звонит. Хорошо?

Неуверенно кивнув она включила заставку, на которой красовался сам мэтр, держа перед собой «Корни», ту самую, последнюю, или предпоследнюю работу сгинувшего мастера.

* * *

Как и ожидалось, долго любоваться картиной, некоторое время висевшей в кают-компании моего Созвездия мне не дали.

Вернее, не дал. Ага, Симил, он самый.

Возникнув на экране, он внимательно посмотрел на меня не спеша начинать разговор. Ну да ладно, мы не гордые. В определённые моменты, конечно.

Вот в такие, как сейчас, например.

Отсалютовав ему стаканом, и немедленно влив в себя добрый глоток зелёного огня, я поморщился, а после, занюхав рукавом, расплылся в улыбке:

– Кого я вижу! Старина Туринк! Чем обязан? Чего хотел-то?

– Разве это не ты мне звонишь? – Поморщился метр, торопливо оглядывая крайне нищенское убранство каюты: – Денег одолжить не могу, эээ… Сэм? Сам – в крайней нужде, – развёл он руками и на его запястье сверкнули тусклым золотом часы, ценой так в пару сотен тысяч монет.

– Ты в нужде?! Ты? Мой старый друг?! – Постарался совершенно искренне возмутиться я, что, впрочем, было несложно при виде часов и той секретарши:

– Туринк! Сколько тебе надо, старина? – Я влил в себя ещё одну порцию ракетного топлива, почему-то менявшего цвет. То оно было зелёным, то жёлто-оранжевым.

– Так ты не за деньгами? – Неуверенность, отчётливо прозвучавшая в его голосе, придала мне наглости, отчего я расхохотался, на сей раз совершенно искренне.

– Я?! За деньгами? За этой плесенью, пожирающей наш мир?! Что ты! Совершенно… – на несколько секунд мне пришлось смолкнуть, пропуская наружу рвавшиеся из глотки газы и Симил заметно расслабился, понимая отсутствие угрозы его финансам.

– Я это… Ну… Как оно, – заводил я рукой над столом, словно желая поймать порхавшие там слова: – Да. Я тебе их дать хотел. Плесень эту. У меня её, – выдвинув ящик стола, я вытащил наружу сразу несколько пачек банкнот: – Есть в общем.

– А как же это? Стены обшарпанные, мебели нет, – показал он на мою обстановку, явно видя её несоответствие тугим пачкам денег.

– Это? Это тлен! Ван Гахен жил так же, так к чему… момент, – я принялся наполнять стакан, но пролив приличную часть мимо, прямо на деньги, махнул рукой и отхлебнул прямо из горла.

– Понимаю, – закивал эксперт, не отводят взгляда от мокрых купюр: – Так ты мне ссудить хотел?

– Денег? Туринк! Ты что – обидеть хочешь?! – Моё возмущение было тоже искренним. Ну, я на это надеялся:

– Тебе? Моему другу и эту отраву? – Я взмахнул рукой с бутылкой и немедленно поправил себя: – Не эту. Это – хорошо. Я про другую. Про…как их… А! Про деньги. Бабло, капуста, сечёшь?

– Ты извини, Сэм, – он покосился на часы, те самые, дорогие: – Но ты не мог бы покороче? Мне скоро на паперть идти – моё окно, чтобы милостыню просить, будет. Так о чём ты?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Эх… Тяжко тебе, – вытираю слезу, выбитую этим прохвостом: – Ну да ничего, Туринк, ничего. Сейчас всё переменится. Знаешь, что у меня есть?

– Что? – Интерес, даже намёк на него полностью отсутствует в его голосе, но всё разительно меняется уже через несколько секунд, когда я, отвечая на его вопрос, произношу всего три слова:

– Личные вещи Гахена.