Страшный Тегеран - Мортеза Каземи

Целуя ее руки, Ферох спросил:

И это верно, дорогая? Я могу верить твоим обещаниям? Ты моя, а я твой?

Нежели нужно еще повторять? В эту ночь я подтверждаю тебе свою клятву. Верь мне, милый, — я люблю тебя, я твоя, я считаю тебя своим мужем.

И Ферох, не зная больше сомнений, крепко обнял Мэин. Звук поцелуя раздался в тишине лунной ночи. Дыхание влюбленных слилось в одно. Ветер играл их спутанными кудрями.

Наконец Мэин сказала:

— Милый, ведь уже поздно. Меня могут хватиться... Жди меня послезавтра вечером в то же время.

Но Ферохом овладело такое волнение и тревога, что он не мог и подумать о том, что Мэин сейчас уйдет. Он без конца прижимал ее к груди, целовал ее лицо, волосы и тихо говорил:

— Мэин, побудь со мной. Не уходи! Смотри, как здесь хорошо. Я не знаю, что со мной, мне так грустно, я так несчастен. С нами случится что-то дурное... Побудь еще, дай насмотреться на тебя. Я не хочу, чтобы ты уходила, не хочу...

— Чего же ты беспокоишься без причины, — тихо успокаивала его Мэин. — Пусти меня. Ведь послезавтра я снова буду здесь. И, может быть, мне удастся узнать, о чем они говорили. Ну, пусти же, милый.

И тихо скользнула вниз по лестнице. Очутившись на земле, она повернулась к Фероху и рукой послала ему поцелуй.

Долго смотрел ей вслед Ферох, и, как только изгибы дорожки и ветви деревьев скрыли ее от глаз, его вновь охватило такое странное и непреодолимое волнение, что он едва не спрыгнул внутрь сада, чтобы побежать за ней и снова хоть один раз взглянуть в ее прекрасное лицо.

Он спрашивал себя:

«Что со мной? Что происходит у меня в мыслях? И отчего так бьется сердце? Ведь она поклялась, что не согласится иметь другого мужа, кроме меня. О чем же я тревожусь? Отца ее я так или иначе уговорю, чего же мне бояться?..»

Он бесшумно спрыгнул со стены и удалился, полный надежды, что скоро вновь увидит здесь любимую.

Глава седьмая

СОПЕРНИК

В тот же самый вечер в юго-западном квартале Тегерана, известном под названием Дервазэ-Казвин, то есть квартала Казвинских Ворот, в одной из комнат великолепного особняка оживленно беседовали два человека.

Комнаты особняка были устланы дорогими коврами и уставлены роскошной мебелью. Обстановка комнаты, в которой разговаривали эти двое, состояла из дубового письменного стола и нескольких дубовых стульев. На стенах висели таблички с образцами письма лучших мастеров каллиграфии. Входящий в эту комнату сразу чувствовал, что находится в рабочем кабинете.

Оба собеседника были молоды. Тот, кто сидел, лениво и бесцеремонно развалившись в кресле перед письменным столом, был совсем юн; ему было, может быть, года двадцать два. На его смуглом, почти темном лице видны были легкие следы когда-то перенесенной оспы. У него были круглые блестящие глаза и прямой нос, на верхней губе пробивались усики. Ростом он был довольно высок.

Юноша этот был Сиавуш-Мирза, сын шахзадэ К... Отец Сиавуш-Мирзы считается одним из самых богатых людей в Тегеране, в то время как у него почти ничего уже нет и все его имения заложены.

Стоявшего перед ним человека каждый сразу определил бы, как пишхедмета, — камердинера. Среднего роста, с маленькими, бегающими глазками, очень тонкими губами и острым орлиным носом, с лицом оливкового оттенка — он был олицетворением хитрости и лукавства. Звали его Мохаммед-Таги.

Оба они так были увлечены разговором, достигшим в эту минуту высшего интереса, — как говорится, «перья летели», — что, казалось, ничего вокруг не замечали.

Перед Сиавушем-Мирзой на подносе из «варшавского металла» стоял хрустальный графинчик, наполненный на две трети какой-то светлой жидкостью, и рюмочка, а рядом с ними чашка маста с накрошенными огурцами. Время от времени Сиавуш наливал и опрокидывал в себя рюмочку этой светлой эссенции, то есть, как, вероятно, догадывается читатель, виноградной водки — арака. Он был весел и улыбался. Глядя в лицо Мохаммед-Таги подвижными блестящими глазами, он говорил:

— Так, говоришь, есть хорошенькие?

— Да, барин, — отвечал Мохаммед-Таги, — как я вам уже докладывал, после того вечера, с месяц тому назад, когда ваша честь изволили туда пожаловать и выразили неудовольствие, хозяйка решила, чтобы заслужить одобрение у вас и у таких гостей, как вы, произвести там полную реформу, и вчеpa прислала мне сказать, чтобы я пришел посмотреть. Действительно, барин, не могу и доложить вам, до чего красивые девицы там у ней собраны. В особенности одна, — ну, прямо прелесть.

Сиавуш-Мирза улыбался. Расхваливания Мохаммед-Таги привели его в странное состояние.

Проглотив рюмочку, он вдруг сказал:

— Ну вот что, Мохаммед-Таги. Ты меня этими разговорами раздразнил, а когда же мы туда поедем?

Мохаммед-Таги, которому хотелось еще больше подогреть Сиавуша, сказал:

— Во всякое время, когда хезрет-э-валя будет угодно. Я готов служить.

Совершенно побагровев от охвативших его желаний, Сиавуш сказал:

— Ну и отлично, значит, сейчас и поедем.

А потом прибавил:

— Впрочем, я сначала хотел с тобой о другом поговорить... Так как тебе, Мохаммед-Таги, известны все мои секреты, то... Знаешь, что отец насчет меня задумал? Вчера вызывает меня к себе...

«Время уж, — говорит, — выбрать для тебя подругу жизни и жену...» Как я ни отказывался, сколько ни говорил, что пока еще не хочу, не могу жениться, он ответил, что все это чепуха. Я, говорит, уж нашел для тебя одну особу, красивую, изящную, богатую. Если возьмешь ее, разбогатеешь. А следовательно, и дела отца придут в порядок, а то они в последнее время пошатнулись. Ну, я тоже говорю себе, раз дело так обстоит, тогда отчего же? Возьму девушку и, как говорится, одной стрелой в три цели попаду: во-первых, свою страсть с этой красавицей успокою, во-вторых, с ее состоянием досыта нагуляюсь с другими красавицами, и, в-третьих, помогу отцу, который совсем разорен. Ну, вот я и согласился. А ты как думаешь? Плохо я сделал?

Мохаммед-Таги почтительно ответил:

— Прекрасно сделали, барин. Жениться таким образом, как вы решили, не плохо. А не узнали вы, что это за девушка? И какое у нее состояние?

Задавая этот вопрос, Мохаммед-Таги думал о своем. Он был из числа тех слуг, которые умеют извлекать пользу из своих господ, занимаясь разными побочными делами, больше по части сводничества. С тех пор, как Мохаммед-Таги поступил в дом принца К., он извлекал выгоду из Сиавуша-Мирзы, которого таскал по публичным домам; там, получая от него крупные суммы, он давал малую толику хозяйке, а остальное клал себе в карман. Одним словом, как теперь говорят, он умел «обставить» молодого барина. Слуга думал теперь о том, сколько и как можно будет получить от молодого барина или от других господ в связи с этим браком.

Попыхивая папиросой с золотым мундштуком и выпуская густые клубы дыма, Сиавуш продолжал:

— Отец об этом ничего не сказал, как я ни настаивал. Ну, да через несколько дней, конечно, все скажет.

Не думайте, что так рассуждает только Сиавуш-Мирза. Так женится, пожалуй, большинство персидских молодых людей. Они не могут видеть женщину, которая волею судьбы становится женой. Они часто не знают даже, как выглядит та, что будет разделять с ними ложе в течение долгих лет, румяна ли она или бледна, худа или полна, высока или низка ростом. Окружающие же, рассчитывая получить какую-нибудь выгоду, или просто наесться до отвала на угощении у жениха, или покушать сластей на свадьбе, рассказывают о ней жениху то, что соответствует его вкусам. Выпив подряд несколько рюмок, Сиавуш вскочил:

— Ну, ладно. Теперь пойдем.

Быстро надев черное суконное пальто европейского покроя и маленькую черную меховую шапочку, взяв в руки стек с кожаной петлей на конце, он вышел и, сопровождаемый Мохаммед-Таги, спустился по лестнице в сад. Было светло, месяц заливал все ярким светом. Пройдя короткую аллею, по сторонам которой были клумбы цветов и душистых трав, они двинулись к воротам. Лица их были оживлены: у одного нетерпением и похотью, у другого — алчностью. Живший у ворот в пристройке старик-сторож отпер им калитку.

Было два с половиной часа после захода солнца.

Едва они вышли, Сиавуш спросил:

Придется, значит, всю дорогу пешком идти?

Мохаммед-Таги ответил:

— Она сказала, что мы должны быть там в три часа после заката. Сейчас два часа, и если мы потихонечку пойдем — в такую погоду отлично прогуляться, — то будем вовремя.

И они двинулись. Прошли Хиабан Дервазэ-Казвин, дошли до перекрестка Гасан-Абад. Здесь взгляд Сиавуш-Мирзы упал на какую-то женщину, шедшую по направлению к Дервазэ-Баге-Шах

— Пойдем за ней, — сказал Сиавуш, — и если что-нибудь выйдет, сегодня туда не отправимся.

Мохаммед-Таги, хотя в душе был зол, не сказал ничего. Сиавуш пошел за женщиной. Не доходя до Хиабана Истахр, он начал уже заигрывать с ней, как женщина вдруг сказала: