Отель "Калифорния" - Наталия Медведева

— Ты смеешься, Настька! А ведь он это для тебя сделал.

— Да, он все для меня делает! — Настя молниеносно проглотила полпорции пельменей.

— Если ты будешь так на них налегать, то из мисс Твигги превратишься в Мисс Пигги[29]. — Друг, смачно причмокнув, выпил водку и отправил в рот пельмень в сметане. — Да! Арчи мне все объяснил. Он сказал, что после обрезания — тихо, тише! — член становится менее чувствителен и можно долго не кончать. Молчи, Настька, хохотушка. То есть он сможет тебя дольше трахать!

Друг сам хохотал. Они с Настей склонялись над столом и касались друг друга лбами, вздрагивая от смеха.

— Дольше в твоей пипиське сможет находиться. Чтобы тебе приятно было, понимаешь? Он о тебе заботился.

— Слушай, ну какой он мудак все-таки. Я понимаю, был бы он болен, инфекция была бы у него какая-то все время… Но у него все в порядке там было, он и ебался очень даже неплохо.

— Настенька, а ты попробуй сейчас. Он обещает, что во много раз лучше будет!.. Ему сто сорок долларов заплатили, кстати.

— Вот, дал бы мне! Он только забирать все может. Он через Люську потребовал вернуть ему все украшения, им подаренные.

— Настенька, ну пойди к нему теперь. Может, теперь он тебе что-нибудь даст. После обрезания.

— Обрезки от своего хуя! Я ему верну его подарки. Пусть ему будет стыдно. Если не сейчас, то когда-нибудь. Тем более, покупал он их мне с расчетом на продажу в эмиграции. В Союзе ведь все считали, что здесь невероятно ценятся наш янтарь, нефрит, ха-ха!

К Маше заходили и американские клиенты. В основном старые люди, когда-то вывезенные из Львова, Киева и, конечно, Одессы. Они любили поговорить с новыми эмигрантами, спросить, как им нравится их новая Родина. Некоторые не скрывали своего удивления: «Вы только полгода, как приехали?.. Ай-яй-яй, а мы были такими бедными… Но вы посылаете деньги в Израиль? Надо помогать нашему народу». Эмигранты, которые, «только» приехали, обзаводились своими такси, кулинариями, но в Израиль денег посылать не торопились.

— Ты знаешь, Друг, я была единственной русской в группе улетающих в Вену. Как они все плакали, причитали. А мы с матерью, как две белые вороны, смеялись. Она мне все большой палец показывала, имея в виду, какая я красивая, как хорошо выгляжу.

Друг «выжал» из бутылочки, все так же обернутой в бумагу, последние капли водки.

— Как она тебя все-таки одну отпустила, в семнадцать?

— А-а-а, после того как Арчи меня выдал за себя замуж — это ведь устроить через горисполком надо было, в шестнадцать — мама подумала, что хуже уже ничего не произойдет. Потом, мы такие дураки были. Она вот сейчас мне пишет письма, чтобы я возвращалась. Куда? И ты, и я, и все они — предатели Родины!

Друг торжественно выпил водку: «И нет нам пощады!»

— А в Вене вся моя группа не захотела ехать в Израиль. Они меня пихали, чтобы я объяснила по-английски представителям этой еврейско-сиаэйской[30] организации, что они хотят только в Америку. Комедия! Тридцать дней назад они скандировали в Москве: «Отпусти народ мой! Даешь Израиль, родину наших предков!»

Выйдя из «Маши», Друге Настей обнаружили, что его машина блокирована зеленым — эмигрантским — такси. Друг посигналил, и шофер выбежал с соленым огурцом в руке и переставил свою машину.

— Совсем как в Одессе, правда? Шофер заехал в забегаловку на обеденный перерыв. Там водку тоже под столом разливают. Единственное, чего им не хватало в Одессе, это непа. Какая к черту, Друг, свобода слова!..

— Ничего Настенька, те, кто там остался, постепенно к нэпу и придут.

— Помнишь, у Гоголя известный пассажо Руси, которая как тройка несется?

— Да, лапочка. «Русь, куда ж несешься ты? Дай ответ. Не дает ответа».

— Если там будет нэп, ответ очень прост — за Западом. Чтобы нельзя уже было продолжить гоголевское — о том, как сторонятся и дают ей дорогу другие страны, народы и государства. Чтобы стать, как все.

2. Lover-boy

На низком столе из прессованных опилок валялись наполовину выкуренная пачка сигарет, скомканная пятидолларовая бумажка и раскрытая записная книжка. На диване, придвинутом к двум окнам, обитом золотистой тканью в тон штор, сидела русская модель Настия. Сидела и ждала звонка от агента. Бензина в машине оставалось ровно на столько, чтобы доехать до gas station[31].

Одиночная камера — называла Настя свой single. Квартира, впрочем, не состояла из одной комнаты. Была кухня с местом для завтраков, обедов и ужинов, ванная комната с душем и туалетом. Коридорчик со стенным шкафом… Три дня стоили пять долларов.

В дверь робко постучались. Настя с дивана спросила: «Who?» За дверью что-то проамериканировали, и она встала открыть. Это был менеджер. При виде официальных лиц Насте казалось, что внутренности ее завязываются в узел. Она боялась, что из-за своего слабого английского что-нибудь не то скажет, не поймет что-то и влипнет в неприятности.

Менеджер извинялся и просил о следующем: не могла бы она пойти в его квартиру и потушить свет. Настя извинялась, что не понимает. Но менеджер повторил то же самое. В конце концов он дотронулся рукой до своей ермолки. «Им даже свет нельзя тушить в пятницу!» — Настя пошла за ним.

Как и в Настиной квартире, они сразу оказались в комнате. С улицы прямо на кровать. На кровати, кстати, сидела жена менеджера в платочке. Настя посмотрела на выключатель. Менеджер кивнул, и она потушила свет. Ей казалось, что должно будет произойти что-то необычное. Но ничего не случилось — комнату теперь освещали заранее зажженные белые свечи. Все. Больше от Насти ничего не требовалось. Она пошла к себе. «Поэтому он и постучал в дверь, а не позвонил», — сделала она для себя еще одно открытие.

Вернувшись, она поставила пластинку Гатто Барбьери «Европа». Сакс вытягивал кишки, и становилось грустно-тошно. Настя налила вермут в стакан, взятый еще у Арчи. Высокий, толстого стекла, с нарисованной розовой хрюшкой и надписью «Porky-Pig»[32]. «Неудивительно, что именно этот стакан достался мне от него», — с усмешкой подумала она и побежала к телефону.

— Тебя взяли! Взяли, Настия! О, я знала! — кричала в трубку Джоди.

— Это невероятно! О, Джоди, как здорово!

— Да, дорогая. Но он меня обманул. Они смотрели модели и в «Лиз Абрамз» и в «Моника Вайт» агентствах. Но взяли тебя. Я не сомневалась!

Фразы «я знала! я была уверена! я не сомневалась» можно было бы выгравировать на надгробной плите Джоди.

— Ты уж постарайся. Привезешь мне квитанцию после работы. Агентство завтра открыто.

— Не волнуйся, Джоди. Все будет tip-top. До завтра.

«У-р-р-а!» — закричала Настя. За рекламу нижнего белья платили двойную ставку.

Предположив, что проработает завтра минимум два часа, Настя сделала небольшой подсчет на листах прошедшей недели в календаре. Выходило, что после Джодиных 15 процентов, у нее останется 256 долларов. Через десять дней — плата за квартиру. Она подумала, что обязательно придет счет за телефон и электричество. «Shit[33], где мои деньги? В этом моделинг[34] больше тратишь, чем зарабатываешь!»

Манекенщица должна была иметь много пар обуви. Колготки рвались после одной носки. Косметика таяла на глазах — и в прямом, и в переносном смысле. От жары она таяла в косметичке, а с лица исчезала от смывающего ее лосьона. Оставаться с мэйк-апом после fashion show было бы вульгарно и безжалостно по отношению к своему лицу.

Остановив беззвучно крутящегося Гатто Барбьери, Настя сменила его Хором Красной Армии До десяти вечера можно было включить громко, что и сделав, она промаршировала в закуток между ванной и стенным шкафом.

Vanity-room[35] — шутя называла она зеркало в стене, стол и табурет. Стол был покрашен прямо с ящиком, так что выдвинуть его было нельзя. Лампочка так и болталась на проводе. «Арчи бы починил», — разыграла Настя несчастную и покинутую женщину, но, тут же добавив: «Мудак», — принялась за сто взмахов расческой по совету королевы Марго…

Стена напротив дивана состояла из дверей. Когда Настя въехала, стеклышки-квадраты в дверях были прозрачными, и за ними виднелись пружины вертикально стоящей кровати. Прогрессивное изобретение для бедных. Настя закрасила окошечки акварельными красками, копируя летающих людей Шагала из толстых книг по искусству, присылаемых из Москвы.

Она раскрыла двери. Надо было потянуть за верхний край рамы. Кровать медленно и со скрипом стала опускаться. Надо было как следует надавить на нее, чтобы она вдруг не рванулась обратно. Вначале Настя так и думала: «Лягу, а она захлопнется!» Но даже ее 51 килограмма хватало, чтобы удерживать кровать. К ее весу часто прибавлялось то 70 кило, то 160 паундов. Сейчас из-под подушки выпал медвежонок. Чаще Настя спала с ним.