Война мертвых - Евгений Прошкин

– А что с операторами? – насторожился Тихон.

– То же, что и с тобой. Сейчас я тебя отключу, и пойдешь обедать.

В подтверждение своих слов Игорь откинул крышку капсулы и подал Тихону руку.

– Оператор в отличие от конкура никогда не умирает. Ну, разве что от старости. Как голова? Не кружится?

– Ничего, терпимо. – Он осмотрелся и, убедившись, что Анастасии нет, тихо спросил:

– А вот эта бабулька, она... тоже?

– Возраст и сила роли не играют. Ты ведь и сам боец не ахти. – Тихон смутился, но лейтенант этого демонстративно не заметил. – Чтобы лежать в кабине и воображать себя танком, физического здоровья не требуется. В каком-то смысле даже наоборот. Обычный человек на это не способен. Капитан, например. То, что ты пережил, когда влип в КБ, ему не выдержать.

– Выходит, мы какие-то особенные?

– Точно, – с грустной улыбкой кивнул Игорь. – Особенные. Те, кому среди нормальных людей делать нечего. Отправляйся, курсант, на обед. Не заблудишься? Поешь и можешь вздремнуть немного, отдых тебе не помешает.

– Немного – это сколько?

– Я тебя разбужу, – пообещал лейтенант. – И вот что. Читал твою психокарту. Понравилось. На должность оператора ты годишься, даже слишком годишься. Поэтому не делай глупостей.

– Ты о чем?

Сам знаешь. Иди. Курсант! – окликнул лейтенант, когда Тихон уже вышел за створку. – Соберешься вешаться – позови меня, я тебя лично пришибу. Ясно?

– Да вроде не...

– Это я так, на будущее.

Цифры на полу привели Тихона к кубрику, идти по стрелкам оказалось совсем несложно. Пообедал он лужей морковного пюре и стаканом уже знакомой белой воды – добиться от печки чего-либо другого ему не удалось. Впрочем, как Тихон понял, на голодном пайке его держали неспроста: в кабине он забывает о собственном теле и, возможно, в чем-то перестает его контролировать.

Глотая приторную массу, он невольно водил глазами по стенам – жизнь без часов выглядела неестественной. Отсутствие в кубрике привычного циферблата смущало Тихона сильнее, чем недавнее превращение в танк. Поймав себя на этом, он крепко задумался, но так ни к чему и не пришел. Кажется, он действительно особенный. И Марта особенная, и Зоя, а уж про Анастасию и говорить нечего. А Филипп... черт его знает. Филипп, наверно, недостаточно... Чего недостаточно? Недостаточно особенный, что ли...

Тарелка выскользнула из его рук и прокатилась по полу, оставляя розовую морковную дорожку. Тихон пару раз клюнул носом и медленно завалился набок. Это был первый случай, когда он заснул сидя.

Проснулся он сам. Полежал, тупо глядя в потолок, и, не дождавшись вызова, поплелся умываться. Дневной сон – хотя само понятие “день” в Школе было довольно условно – выбил Тихона из колеи и окончательно расстроил ориентацию во времени.

Приняв душ, он вернулся в кубрик и с недоумением уставился на экраны. Если в ближайшие полчаса его не вызовут, то останется... снова лечь? А досуг? Сидя в четырех стенах, недолго и свихнуться. Не это ли имел в виду Игорь, когда говорил про повешение?

Тихон бестолково побродил по комнате и улегся на кровать. То, что он так ценил в Лагере – одиночество, – вдруг начало его тяготить. Теперь, когда за одиночество не нужно было бороться, оно утратило всякую ценность.

– Новости, – потребовал он, и на экране высветился активный каталог. Тихон просмотрел разделы и сказал. – Школа.

– Школа. Нет допуска, – любезно отозвался экран.

– Война, – попросил Тихон.

– Война. Нет допуска.

– Земля.

Одна из ячеек каталога выросла и рассыпалась новым меню: Наука. Культура. Воспитание. Граждане. Спорт.

– Граждане, – выбрал Тихон.

Ему вдруг пришло в голову то, о чем он раньше никогда не думал, да и остальных воспитанников Лагеря эта странная идея также не посещала. Тихону захотелось найти своих родителей.

О родителях он знал только одно: это были мужчина и женщина. Тихон не имел ни малейшего представления о том, являлись ли они супругами, любовниками или, как часто бывает, матери пришлось зачать его от анонимного донора. Тихон слышал, что даже самым ярым мужененавистницам в конце репродуктивного возраста приходилось рожать – в этом вопросе государство поблажек не давало. Однако Тихон предпочел бы появиться на свет в результате обоюдоприятного занятия, а не от механического оплодотворения. Впрочем, особой разницы нет. Главное, чтобы женщина выполнила свой долг перед обществом – родила двоих детей, а что за способ она выберет, никого не касается. Так же как и ее мало волнует дальнейшая судьба ребенка – для этого существует институт Лагерей.

Ходили слухи, что на Земле еще осталось несколько стариков, воспитанных индивидуально, то есть в семье, но этот факт был скорее из области исторических казусов. В отряде данная тема не поднималась. Сверстники предпочитали смотреть не в прошлое, а в будущее – все ждали двадцатилетнего рубежа, когда срок обучения закончится и начнется самостоятельная жизнь.

Почему Тихону захотелось выяснить свое происхождение, он не знал и сам. Ему было скучно.

– Требуется установить дату и место рождения, – он назвал свой личный код.

– Обратитесь в архивную базу, – немедленно ответил экран.

– Почему в архив?

– Разыскиваемый погиб, – сказал голос и, будто спохватившись, добавил. – Сожалею.

Тихон закусил губу и с минуту сидел, вяло теребя подушку. Ему вдруг подумалось уж совсем невероятное: а что, если родители, или хотя бы мать, вот так же захотят его найти и получат такой же ответ? Ну и что, одернул он себя. Вот глупость! Шестнадцать лет не вспоминали, а теперь...

– Архивная база, – против воли выговорил Тихон. Он не заметил, как створ поднялся и впустил двоих военных. Он даже не успел разглядеть их знаки отличия – тот, что допрыгнул до кровати первым, нанес ему прямой удар открытой ладонью, и Тихона отнесло к санблоку. Второй перевернул его на живот и, прижав шею коленом, завел ему руки за спину.

За ними вошел Игорь. Прежде чем обратиться к Тихону, он снял допуск со всех программ, включая спортивные новости.

– Без интервидения поживешь. Да, талантливые дети – это беда. А я ведь тебя предупреждал. Зачем ты полез в базу?

– Хотел найти.

– Кого? У тебя, кроме Школы, ничего нет. И никого, ясно?

– Себя хотел найти.

– Себя?! Это красиво.

– И родителей.

– Родителей? – изумился Игорь. – На черта они тебе?

– Так просто.

– Молодец. Достойный ответ для солдата. Закрыли все, что могли: и платформу, и каналы связи, так нет, нашелся умник, начал посылать какие-то подозрительные запросы. Может, ты шпион?

– Что, не похож? – разозлился Тихон. – Вон, посмотри на заднице – третья нога растет.

– Ценю чувство юмора. Кару получишь со скидкой: всего четыре балла. Это мало, в следующий раз будет больше.

Молчаливые парни с сержантскими шевронами подняли Тихона за локти и вынесли из кубрика. Его поволокли по стрелкам в сторону восемьдесят девятого прохода. В коридорах оказалось неожиданно много народа – у каждого был желтый штамп курсанта, и все, как один, смотрели на Тихона. Он пытался разглядеть в их лицах поддержку или хотя бы сочувствие, но их глаза не выражали ничего, кроме любопытства.

На восемьдесят седьмой стрелке Игорь свернул вправо, и конвоиры последовали за ним. Курсанты неторопливо шли сзади, из боковых проходов к ним присоединялись все новые и новые люди, и вскоре из них образовалась целая толпа. Если б не униформа, их можно было принять за обычных граждан, среди которых попадались и девушки, и дряхлые старики.

Где-то в самом углу, у последних четных коридоров, лейтенант остановился и приложил ладонь К гладкой панели. Широкие ворота раздвинулись, и Тихона втащили в большую комнату, залитую ярким светом. Помещение было пустым, лишь в центре, на круглом возвышении, стояла плоская койка с четырьмя вертикальными мартами по углам.

Курсанты вошли и расположились амфитеатром, оставив узкий проход от ворот к несимпатичному ложу. Тихоном овладела смутная тревога. Несомненно, кровать предназначалась для него, однако едва ли наказание сводилось к прилюдному сну или чему-то в этом роде, да и металлические столбы выглядели жутковато.

– Я ни в чем не виноват, – запротестовал он, заранее зная, что это бесполезно.

– Курсант Тихон, кубрик сорок три – семьдесят четыре, в Школе с две тысячи двести девятнадцатого года, – представил его лейтенант. – Совершил действие, противоречащее здравому смыслу. С учетом глубокого раскаяния... – Игорь вопросительно взглянул на Тихона и вновь поднял голову к потолку. – ...раскаяния и обязательства не повторять подобных поступков назначается кара в четыре балла.

Сержанты подвели Тихона к возвышению и, силой уложив на кровать, тут же отскочили в стороны. Мачты издали угрожающее гудение, и он осознал, что не может подняться. Невидимая сила прижала его к холодной поверхности и прошла вдоль тела упругой волной. За ней прокатилась другая, быстрее и плотнее, потом третья и четвертая – волны превратились в свинцовую рябь, сдирающую кожу и дробящую кости.