Честь смолоду - Аркадий Первенцев

И, наконец, когда обо всем наиболее важном было переговорено, я почувствовал себя вполне подготовленным к беседе с комиссаром и спросил отца:

– Да где же комиссар? Извещен ли он о моем приходе?

– Извещен, извещен, Сергей… А как же… Лелюков – командир точный.

– А где же он?

– Перед тобой.

– Как передо мной?

– Да я-то и есть комиссар, Сергей.

– Отец, ты шутишь?

– В таких делах не шутят.

– Мне называли другую фамилию…

– Кличка, Сергей, кличка. Работаем незримые.

– Значит, мне придется с тобой говорить?

– О чем?

– О делах.

– Так мы уже обо всем поговорили. – Отец уже без улыбки всмотрелся в меня, притянул к себе, поцеловал куда-то в плечо, отвернулся и сказал: – Иди к Лелюкову. Теперь ты ему нужен. Возвращайся сюда, вот это тебе и кровать.

– А ты как же?

– Я пойду с обходом. До утра меня не жди.

Отец быстро собрался и ушел, прихватив подмышку связку газет.

Выйдя из шалаша вслед за отцом, я нашел своих парашютистов на опушке леса, окруженных тесной толпой партизан, желающих узнать новости с Большой земли.

Парамонов доложил, что люди устроены и накормлены.

Подошел Дульник.

– С новой формой, товарищ гвардии капитан!

Теперь вместо комбинезона на мне были шаровары из плотного хаки, сшитые из гондолы грузового парашюта, стираная военная рубаха и безрукавка из цыгейки. Шлем пришлось заменить кубанкой из мелкорунного барашка – подарок отца. На кубанке наискось была пришита кумачевая лента.

– Разместились хорошо? – спросил я Дульника.

– Отлично. – Дульник отвел меня в сторону: – Камелия здесь.

– Неужели?

– Клянусь, Сергей.

– Говорил с ней?

– А как ты думаешь? Конечно. Ты знаешь, я ее еще больше обожаю… А как она бросилась ко мне!

– Поцеловала?

– Нет, – Дульник вздохнул очень глубоко. – Что нет, то нет. А что поцелуй? Внешнее проявление привязанности. Главное – внутри, душа.

– Верно, Ваня, – грустно сказал я.

– Ты куда?

– К Лелюкову.

– Нашел отца? Виделся?

– Да.

– Нам рассказывал адъютант Лелюкова о твоем отце… Какую они подстроили штуку, а?

– Вас иль разве тоже знает?

– А как же!..

На поляну выехал верхом на лошади какой-то распоясанный человек, с курчавыми волосами, без шапки, в кожаных штанах. Это был старшина Гаврилов, исполнявший при штабе должность, примерно соответствующую начальнику хозчасти. Гаврилов был цыганом, хотя сам всегда называл себя сербиянином. Горбоносый, с хриплым голосом, Гаврилов глубоко сидел в седле, бросив стремена и отвернув носки в стороны, что изобличало в нем человека, незнакомого с уставной кавалерийской посадкой. Лошаденка местной горной породы, с хвостом, захватанным руками при крутых подъемах, ловчилась освободиться от трензелей, пережевывала их, перехватывая то на одну, то на другую сторону рта. Гаврилов хлопал ее пятками под бока, но из шага не выводил, что злило лошаденку и прибавляло ей бодрости.

– Муштрует, – сказал кто-то из партизан, неодобрительно наблюдавший Гаврилова, – ну, любую тебе лошадь муштрует, даже какую в котел.

– Такой характер, – рассудительно сказал второй партизан, заросший по глаза бородой, – его тоже нельзя судить, такая нация. Он на козе и то норовит…

Гаврилов отпустил поводья, гикнул. Лошаденка ринулась к просеке, ко всадник направил ее по кругу: «муштровка», похожая на представление, началась.

Возле пещеры, у мангала с горящими углями, сидел на корточках Василь, переворачивая шампуры с насаженными на них кусками баранины. Рядом с ним на траве стояла медная чашка с солью. Когда угли вспыхивали, Василь брал соль, бросал па огонь, забивал его. Запахи жареного мяса и чад от стекающего на угли жира дразнили аппетит.

Василь увидел меня, кивнул головой б сторону пещеры, и я зашел к Лелюкову.

В пещере по-прежнему ярко горели дрова, возле огня сушили на палках кожаные постолы с поржавевшими крючьями на подошвах. Возле очага был устроен стол из ящиков, приготовленный к ужину. Лелюков же и присутствующие здесь командиры сидели на кровати – надгробии, накрытом буркой.

– Присаживайся, Лагунов, – пригласил Лелюков, – мы тебя с места в карьер посвятим в дела… текущие дела… И знакомься, с кем незнаком.

У Лелюкова были известные мне Кожанов, Семилетов, которые меня не узнали, а я им не стал напоминать о себе. Яша тоже был здесь и, пригласив меня присесть возле него, подвинулся.

– Насчет вывозки раненых, – пояснил Лелюков, указывая на карту-двухверстку, лежавшую на бурке. – Мы надоели с этим делом Большой земле, но что поделаешь – есть война, есть раненые.

Яша держался солидно, с полным достоинством, не робел. То, что из командиров отрядов один он присутствовал на обсуждении очередной операции, заранее доказывало: опять Молодежному отряду предстояло задание. Поэтому Яша внимательно слушал, по своему обыкновению собирая на лбу морщинки гармошкой.

Лелюков развернул карту и ознакомил меня с тяжелым положением его соединения, – к зиме оно снова ухудшилось. Против Лелюкова действовал некто Мерельбан, эсесовский полковник, специально натренированный на партизанской войне.

Круги блокады неотвратимо суживались вокруг гор. Партизаны отмечали сожженные деревни красными штрихами, похожими на вспышки огня. Эти вспышки окружали эллипс партизанского района.

– Видишь, куда нас загнали, – Лелюков медленно обвел эллипс карандашом, – коричневое. – горы, зеленое – леса, похоже на дыню-зимовку. Вот на этой «дыне» мы и кукуем… Вытащили сюда провиантские базы, будем пока жить, пока, – а пополнять нечем. Как правило, боевые операции поглощаюг меньше людей, чем продовольственные.

– Приходится уходить и отбиваться с грузами, – пояснил Семилетов.

– А как с боеприпасами?

– В обрез, конечно, не на вес золота, потому – золото у нас не в цене, натуральное хозяйство… А на вес крови, – добавил Семилетов.

– Это уже Кожанову больше известно, – взглянув на начальника штаба, сказал Лелюков, намекая на последнюю операцию, о неудаче которой говорил мне отец.

Кожанов смолчал. Жесткий, нечесаный чубик спускался на его лоб, немецкая серая куртка была расстегнута, на шаровары насыпался пепел от толстой самокрутки.

В отличие от начальника штаба, Семилетов был гладко выбрит, одет в защитную гимнастерку, и ничего немецкого – ни обмундирования, ни оружия.

Приступили к обсуждению операции по вывозу раненых.

Соединение испытывало нужду в боеспособных людях, и выделить сильный конвой было трудно. Лелюков попросил меня ограничиться для сопровождения парашютистами моей группы, которым все равно надо возвращаться на материк.

– Мы дадим своих на возврат, ну, сколько, Яков? Человек пятнадцать?

– Вывозить тяжелых будем вьючным транспортом, – сказал Лелюков.

– Лошадьми?

– Да.

– Лошадки местной породы, – сказал Семилетов, – неказистые на вид, но цепкие, как кошки.

– У нас есть в запасе, в пещерах-конюшнях, в первой бригаде румынские кони, – сказал Лелюков, – окорока, как у раскормленных кабанов, но… – он развел руками, ухмыльнулся, – лучше придержать на шашлыки.

Лелюкову было известно мнение отца о маршруте вывоза раненых. Он также подтвердил, что лучше ориентироваться на участок между Коктебелем и Ка-радагской научной станцией. Точнее – избрали район мыса Мальчин, куда и решили требовать присылки катеров. Пароль мне был дан на Большой земле на память, а пункт и время встречи надо было согласовать.

Несмотря на то, что решались вопросы чисто штабные, Кожанов молчал, изредка пикировался с Семилетовым и держался нарочито отчужденно от товарищей. Шифровку набросал Семилетов, и он же отправился к Асе, чтобы передать по радио.

Лелюков пожурил Яшу за то, что он рискнул двумя лучшими разведчиками – Шуваловым и Кариотти – для неясной комбинации с выручкой молодого радиста.

– Они выполнят задание, – сказал Яша.

– Смотри, – погрозил Лелюков, – а в другой раз соображай. Нельзя, брат ты мой, наваливаться все на одних и тех же. Выдвигай новые кадры для подобных операций. Кстати, что с Фесенко?

– Где-то отстал, – уклончиво ответил Яков, – проверяем.

– Вот его я не советовал бы таскать в операции.

– А что же с ним делать?

– Приковать хотя бы возле нашего сербиянина – Гаврплова. У того глаз – пластырь. Приклеит – не оторвешь. Да и пистолет в свободной кобуре. – И, повернувшись к Кожанову, сказал начальнически строго. – А тебе, Петр, нечего гимназистку разыгрывать. Пока тебя от твоих обязанностей никто не освобождал… С хозяйственной стороны всю экспедицию поручи сербиянину. Пусть подберет вьюки, пересмотрит ковку, лошадей выдаст, какие получше, а не кляч.

– Слушаю! – сказал Кожанов. – Можно итти?

– Разрешу – уйдешь… Василь! – В пещеру вошел Василь. – Как у тебя шашлыки?

– Готово, товарищ командир. На сколько?

– На всех присутствующих, да не забудь комбрига, да Гаврилова позови сюда, да… Лагунов, с тобой кто-то прибыл?