Москва футбольная. Полная история в лицах, событиях, цифрах и фактах - Александр Савин

Немало московских футболистов сложило свои головы на полях мировой, а затем и гражданской войны. Среди них председатель правления МКЛС Федор Морозов, Александр Григорьев, Иван Воронцов (лучший левый бек Москвы), Андрей Акимов (он умер от ран в действующей армии), Николай Кынин, Иван Новлянский (футболист и первый секретарь Союза старшин КСО), прапорщик Борис Гозь (Сходня, СКС, МКЛ), игравший за КФС и «Кунцево» Николай Степанов, член правления ЗКС А. М. Ефремов, вратарь 2-й команды ОЛЛС и Останкино А. В. Косупко, В. Степанов (СКЗ), форвард команд «Девичье поле», КЛИФ, СКЗ и ОЛЛС, отличный легкоатлет Петр Соколов – старший брат первого вратаря сборной СССР Николая Соколова, из чувства патриотизма ушедший на фронт вольноопределяющимся, члены ЗКС Г. И. Горохов (летчик-доброволец), прапорщики Л. И. Петри, И. Ф. Семенов, Г. Д. Филатов и М. П. Петров, инициатор создания спортивного кружка «Гладиатор» в Крестовской слободе подпоручик Н. В. Марышев.

На боевом посту погиб один из пионеров быковского футбола, брат игрока сборной России Леонида Смирнова, 25-летний Константин Сергеевич Смирнов. Он окончил Морской корпус и в 1912 году был произведен в мичманы. Служил на Черном море, на минном заградителе «Прут», который 29 октября 1914 года был расстрелян у Севастополя немецким линейным крейсером «Гебен». На предложение немцев сдаться, капитан 2 ранга Быков, приказав команде покинуть судно, открыл кингстоны, иллюминаторы и портики, взорвал подрывные патроны и корабль, под развевающимся на сломанной мачте Андреевским флагом начал медленно опускаться в пучину… Один из сопровождавших «Гебен» миноносцев, став по носу «Прута», начал бессмысленно стрелять из своего орудия, но снаряды ложились за кормой, где еще находились шлюпки и плавали люди. Одним из этих снарядов и был убит бросившийся в воду мичман Смирнов. Место его гибели – примерно в 10 милях к западу от Фиолента. Не вернулись с полей войны и многие другие московские футболисты и судьи…

Еще больше было раненных и контуженных: Н. Петров, Н. Шашин-Свифт, В. Савостьянов, прапорщики В. Тараскин (в конце 20-х годов Василий Трофимович входил в президиум МОСФК, был членом конькобежной секции ВСФК РСФСР), С. Бабыкин, М. Соколов, В. Филатов и др. Ослеп после тяжелого ранения прапорщик А. Орлов. Многие эмигрировали в годы революции (Г. Найденов, Л. Варенцов и др.). В 1915 году получили похоронку и родственники известного унионовца Владимира Павловича Миндера. Но произошло чудо. Вскоре из Австрии пришло известие, что Миндер жив, хотя и тяжело ранен. Его бездыханное тело случайно обнаружили австрийские санитары среди погибших и срочно переправили в госпиталь. Похожая история произошла и с вратарем сборной Москвы Ильиным. В Москву пришло извещение о его тяжелом ранении и смерти в госпитале, а в это время он, живой и невредимый, находился по служебным делам в Перми. Погиб же его однофамилец и полный тезка – Николай Викторович Ильин. У бедняги даже звание было такое же – поручик.

И еще об одном памятном событии 1914 года, оказавшем заметное влияние на дальнейшее развитие московского спорта. К началу XX столетия из всех иностранных колоний в Москве самой многочисленной была немецкая (свыше 20 тысяч человек). В это число входили и этнические немцы – подданные Российской империи. Немцам принадлежало заметное место в структуре городской экономики. Они весьма преуспели в торговой, промышленной и предпринимательской деятельности. Среди московских немцев были и владельцы крупных состояний, собственники банков, акционерных обществ, заводов, фабрик, магазинов, недвижимости. Всего же, к началу войны в городе насчитывалось около 250 крупных германских и австрийских фирм и до 500 средних и мелких предприятий, принадлежащих частным лицам.

С началом военных действий по всей стране начинается массовая депортация подданных противоборствующей стороны. Причем, высылали не только немцев, австрийцев или венгров, но и поляков, евреев и др. (исключение делалось чехам, сербам и русинам, давшим подписку «не предпринимать ничего вредного» против России). Считалось, что немцы и австрийцы, как граждане России, так и иноподданные, являются «готовой базой для германского нашествия». Кроме того, им вменялось пособничество врагу, шпионаж в пользу Германии, революционная агитация и организация забастовок. Их выселяли в глубокий тыл – Вятскую, Вологодскую и Оренбургскую губернии. Со второй половины 1915 года к местам принудительного переселения добавились зауральская часть Пермской губернии, Тургайская область и Енисейская губерния.

28 июля 1914 года московский градоначальник Адрианов подписывает Обязательное постановление, основанное на законах Российской империи, которое гласит, что: «Все без исключения проживающие в пределах Московского градоначальничества германские и австрийские подданные мужского пола в возрасте от 17 до 45 лет считаются военнопленными, ввиду чего они должны явиться к уездному воинскому начальнику в Крутицкие казармы 30 сего июля, в 10 часов утра, со всеми документами о личности и об отношении к отбыванию воинской повинности…

Настоящее обязательное постановление не распространяется на австрийских подданных чехов и славян и на германских подданных эльзас-лотарингцев, получивших надлежащие удостоверения от французского консула».

Всего, согласно данным московской полиции, к началу войны в Москве проживало примерно 7500 подданных Германии и Австро-Венгрии. Значительная часть из них не попадала под действие указанного постановления по причине возраста или этнической принадлежности (славяне, итальянцы, эльзас-лотарингцы). По распоряжению МВД в число военнопленных не включали больных, а также лиц, чью лояльность могли подтвердить местные власти. Не входили в категорию военнообязанных и женщины. В итоге, к декабрю 1914 года из Москвы были высланы, по разным данным, от 1500 до 3000 человек.

Решением Совета министров от 3 декабря 1914 года разрешалось оставить на прежнем месте жительства германских и австрийских подданных, родившихся в России и проживших в ней свыше 25 лет, либо такой же срок занимавшихся педагогической деятельностью или иным личным трудом. Не подлежали высылке те, кто до начала войны заявил о желании перейти в российское гражданство и их просьбы находились в стадии рассмотрения, а также ближайшие родственники военнослужащих армии и флота. По подсчетам немецких историков, более 300 тысяч немцев, подданных Российской Империи, сражалось в рядах Русской Армии против армий Германии и Австро-Венгрии. К лету 1914 года из 1,5 тысяч генералов Русской Императорской Армии этнических немцев было более 20 %. Треть командирских должностей в Гвардии занимали также выходцы из немецких знатных родов. Традиционно высокий уровень занимали немцы среди командного состава Императорского Флота (около 20 %). Даже в Свите Государя Императора из 117 человек 37 было немцами.

Следует также отметить, что немалую часть московских немцев составляли подданные России, принадлежавшие к Православной церкви. Например, до 1905 года, по законам Российской империи, детей, рожденных в смешанных браках, в обязательном порядке крестили в православие. Если же рассматривать сосуществование немцев и русских на бытовом уровне, то все точки соприкосновения не поддаются подсчету. И даже традицию под Новый год ставить и украшать в домах елки москвичи переняли именно от немцев.

С момента объявления войны московские немцы сразу же превратились в объект неприязни, а со временем и открытой ненависти. Первым отчетливым проявлением германофобии стало изгнание австрийцев и немцев из различных общественных организаций. Славянский клуб, Купеческий клуб, Архитектурное и Фотографическое общества, Кружок правильной охоты, Общество взаимопомощи оркестровых музыкантов, Вспомогательное общество коммивояжеров, любители аквариума и комнатных растений – дня не проходило, чтобы то или иное сообщество не объявило об исключении из своих рядов подданных вражеских государств.

А в конце октября изгнание граждан враждебных России государств из общественных организаций получило официальный статус. Главноначальствующий над Москвой издал распоряжение, согласно которому руководство всех общественных союзов должно было не только провести чистку своих рядов, но и представить властям соответствующий отчет. На этот раз, кроме немцев и австрийцев, изгнанию подлежали турецкоподданные. Мало того, всех детей подданных Австро-Венгрии и Германии поголовно исключали из средних и высших учебных заведений, а абитуриенты 1914 года без всяких объяснений получили обратно свои прошения о приеме на учебу. Даже студенты Духовной академии обратились к властям с требованием исключить представителей «вражьего стана», а освободившиеся стипендии передать русским…

«В одно мгновение изменилось положение немцев России, обитателей русских городов, торговцев, ремесленников, литераторов, гордых культурными достижениями своими и своих отцов, не особенно любимых русскими, но все-таки уважаемых. В одну ночь они превратились в гонимые парии, людей низшей расы, опасных врагов государства, с которыми обращались с ненавистью и недоверием. Немецкое имя, прежде столь гордо звучавшее, стало ругательным выражением. Многие добрые друзья и знакомые среди русских прервали с нами всякое общение, избегали наших визитов и приглашений к себе в гости и даже не отвечали на приветствие при встрече на улице…» – писал в своих мемуарах Фридрих Штайнман.