В лабиринте миров - Татьяна Любушкина

— Ава-арию?

Бабки переглянулись и принялись обсуждать мою персону по своей давней, милой привычке, так, будто меня здесь не было.

— Вот вся семья у них неудашная. И папаша такой был. Все, бывало, выпьют и ничего, а этот непременно с табурета сверзится и рожу разобьёт. И Женька видать в него.

Я подивилась логике бабок. Это что же выходит, все кто попадают в аварии, благополучно избегают печального исхода, и пострадала только я, носитель дурной наследственности? Однако.

— Как мама? — постаралась я сменить тему.

— Ой, пьёт её Василий. Давеча я иду по переулку, а он сидит под забором, никакой. Мается мать-то, Женька. Ты б съездила к ней, навестила.

— Так пусть уходит от него.

— Эко вы молодые на расправу скорые! Ей уж, поди, пятый десяток, легко ли мужика найти?! Уйдёт и снова одной куковать?

Спорить я не стала.

Разложила в комнате стол, вытерла с него пыль и достала скатерть.

— Баб Вер, посуду доставать?

— А то как же… и тарелки и рюмки. Рюмки в серванте возьми, да оботри их, небось пыльные.

Затрезвонил звонок, и в комнате появилась тётка Марья: высокая, с завитыми и выкрашенными хной волосами. На губах тётки Марьи лежал слой оранжевой помады, на морщинистых веках — ярко-синие тени. Для меня всегда было загадкой, где тётка Марья приобретает такие весёлые оттенки?

— Женя, здравствуй, дочка, — тётка Марья умильно улыбнулась и цепко осмотрела мою разбитую физиономию.

— Кто ж тебя так?

— В аварию попала.

Тётка Марья принялась было охать, но тут на пороге появилась тётка Тамара и про меня забыли.

На сковороде жарилась курица, селёдка была порезана, красиво уложена в длинную фарфоровую посудину и пересыпана кольцами лука. Картошка, щедро усыпанная зелёным укропом, дымилась на столе. Бабка Вера достала запотевшую бутылку водки и дамы решили выпить по маленькой, пока готовится курица.

— Вот укропчика купила, — бабка Вера продемонстрировала зелёный островок на желтоватом фоне варёной картошки. — Сейчас витаминов мало — надо зелень есть!

Дамы согласились и, выпив по рюмке, принялись обсуждать пользу здорового питания.

— А вот по телевизору сказали, для желчи нужно сало есть, не много, а так… для желчи полезно.

— Ох, я ж сало-то привезла! Женька, нарежь-ка.

На столе появилось сало. Старушки выпили под сало и продолжили разговор.

— Что не говори — здоровье важнее всего. Его не купишь.

— Это верно! Что и говорить. Я вот себе каждое утро настойку делаю. Помогает!

— Что за настойка?

— Берёшь черемшу, смородины сушёной три столовой ложки, пятьдесят граммов спирта…

— На спирту?

— А на чём ещё настаивать? Можно и водки, но там примесей много.

— Ну, вот эта без примесей, я проверяла.

— А от чего помогает?

— Да от всего. Всю хворобу, как рукой снимает.

— Давайте-ка, девки, выпьем за здоровье.

«Девки» выпили за здоровье, и беседа зажурчала с удвоенной силой.

— Да что ты мне всё про телевизор, там всё врут!

— Ну, так уж и все, что ж ты тогда его смотришь?

— Чтобы знать чего мне врут.

— Так тебе и сказали.

— Да кто скажет? Президента и то найти не можем. Во всей стране выбрали двоих и вот тебе тасуют их с места на место.

— Так пенсию, говорят, прибавят.

— На три рубля? Стало быть, опять цены поднимут.

— Это верно.

Глаза мои стали слипаться, и я кивнула носом.

— Женька, ты спишь что ли, Жень? Ложись вон на раскладушку-то, умаялась.

— Эк ей рожу-то раскроило!

— Да уж и без того неказиста…

Фразы перепутались в моей усталой голове, и отдельные слова долетали, словно из-за стены.

— Путин…

— Давление скачет…

— Внучка? Да разве…

— Пенсия…

По моей спине мягко протопал Тотошка и улёгся под бок, вытягиваясь всем телом. Чего это он? Не замечала за ним таких нежностей.

— А я сказала, пощады не будет!

Слова раздались в комнате жёсткие, как камень и разом согнали сон из моей головы. Кто это сказал? О чём?

— Ты не права, Марья. Силы не равны. Убьёшь этого постзема сегодня — завтра тысячи ринуться из Бездны. Их прорыва нам не сдержать.

Ничего себе. Я затаила дыхание и, изображая беспокойный сон, повернулась на другой бок, так, чтобы старухи были в поле моего зрения. Незаметно приоткрыла глаза, и увидела мирную картину: накрытый стол; седые головы склонились над тарелками; красные от выпитого, морщинистые лица. Бабка Вера выкладывает из сковороды курицу.

— Вот, Тамара, бери этот кусочек, пожирнее, ты любишь.

— Передай-ка мне селёдки, Маша.

Сморщенные губы улыбаются, блестят перемазанные жиром. Беззубые рты открываются и выдают ничего не значащие фразы, а вот глаза…да они разговаривают глазами!

Я постаралась не слушать пустой разговор, но ловила каждый взгляд, стараясь себя не выдать.

— Я знаю. Конец наш близок. Так ведь, мы знали, на что шли. (Вот у вас в деревне картошка вкусная, а в соседней, прямо, как мыло).

— Тамара, не горячись. Надо всё обдумать. (Так мыло и есть. Какая там картошка?)

— Нет времени думать. Постземы полсотни лет не покидали своих нор. (А мне Обама нравится. Хоть и чёрный).

— Я предлагаю просить помощи у Веерных. Пора и им встать на пути у Бездны. (Так он тоже, говорят, изменяет жене, с этой, как её…)

— Веерные? Я девчонкой была, слышала легенду про них. Кто видел Веерных? Живы ли они? (Это они с жиру бесятся. Сталин бы такого не допустил).

Тотошка спрыгнул с моей раскладушки, противно взвизгнув, и старухи разом замолчали, повернув ко мне удивлённые лица.

— Где ты, Женька, страхолюдку-то такую нашла? Прямо монстра какая-то…

Тотошка был в ярости.

Он хлопал себя тонким хвостом по бокам, как плетью. Его оскаленная пасть, была куда больше самой головы и остро отточенные зубы сверкали грозно и неумолимо. Кожа на загривке сморщилась, лапы подогнулись готовые к прыжку.

— Чего это она? — Бабка Вера заметно встревожилась. — Женька, угомони свою скотину!

— Испугались маленького зверька? Странно для тех, кто готов встать на пути у Бездны.

…Надо сказать, что во мне тоже кипела злость. Как могли старухи провести меня?! Как я не увидела в них… а кого я не увидела?!

— Да кто вы такие?!

— Слышь, девки, а Женька-то слышит нас, — тётка Тамара безмятежно ковыряла вилкой в зубах.

Бабка Настасья жевала бутерброд. Вид её был недобрый.

Бабка Вера подпёрла щёку кулаком, задумчиво разглядывая меня и кипевшего злобой Тотошку.

— Ишь ты… проныра. Прознала-таки наш секрет.

Тотошка отступил на шаг назад, прижимаясь к моим ногам, я напряглась, готовая к драке, но в эту секунду свет в квартире потух, под потолком громыхнуло, и комната вновь осветилась ровным светом, не успела я и глазом моргнуть. Что-то в обстановке бабкиной гостиной неуловимо изменилось, но передо мной сидели четыре старухи-ведьмы и мне было не до мелочей.