Записки рядового радиста. Фронт. Плен. Возвращение. 1941-1946 - Дмитрий Ломоносов

В середине дня, после завершения в лагере обеда, нам выносили его остатки: рис или картофельное пюре, служившие гарниром, куски хлеба, котел с остатками горохового или бобового супа с мясными консервами. Начинался «праздник желудка». Хлеб, а иногда попадался даже сыр, набирали с собой. Курильщики меняли его в лагере на табак.

Старшим конвоиром был пожилой штабс-фельдфебель, говоривший по-польски. Первые дни он и его подчиненные конвоиры лишь наблюдали, как мы пожираем остатки английского обеда, затем, бросив стеснение, присоединялись к нам. Особенно их радовало, когда был отварной рис, тогда они набивали им свои котелки.

От штабс-фельдфебеля я узнал о порядках в лагере. Внутри лагеря действовала собственная администрация, и немцы не вмешивались в ее действия. Взаимоотношения между администрацией лагеря и немецкими властями регулировались правилами, разработанными на основе Женевской конвенции и соблюдавшимися как немцами в отношении военнопленных стран-союзниц, так и союзниками в отношении немцев, оказавшихся у них в плену.

Военнопленные англичане, как мне уже ранее рассказывал французский армянин, периодически получают повышения в звании, обмундирование, а на родине им начисляется жалованье. Получая пособие от Международного Красного Креста и посылки из дома, они не только не голодают, а питаются так, что им завидуют охраняющие лагерь постовые немцы.

Это положение было действительным для всех, кроме советских военнопленных. На положение военнопленных из разных стран влияло лишь благосостояние их родины. Естественно, лучше всего было англичанам, американцам и отчасти французам — на продовольственном положении в их странах менее сказалась война.

Нам было обидно и стыдно перед союзниками за нашу страну, так отнесшуюся к своим военнопленным.

На работу к английскому лагерю мне пришлось ходить несколько раз, пока не вырыли траншею. Работая там, пару раз я наблюдал, как высоко в небо с огромной скоростью уходил след от ракеты. Где-то на северо-востоке от нас запускали ракеты Фау-2, ничем другим это явление объяснить было невозможно.

Другая удача — работа в Форте-16. Здесь я получил, однако, весьма предметный урок. Но об этом — по порядку.

Форт-16, находившийся неподалеку, представлял собой хорошо сохранившееся и даже по меркам современной войны весьма внушительное оборонительное сооружение. В глубине холма были выкопаны многочисленные подземные ходы, соединявшие между собой полуврытые в землю бункера и галереи. Холм с этой «начинкой» был окружен шестиугольной формы в плане глубоким (не менее 6 метров) рвом, вертикальные стены которого облицованы кирпичом. За стенами шестиугольника с внутренней стороны на уровне дна были проложены сводчатые галереи, из которых открывались узкие бойницы, так что, в случае нужды, внутреннее пространство рва могло простреливаться сплошным кинжальным огнем. Через ров были перекинуты легкие деревянные мостики.

В казематах, внутри огороженного рвом островка, был лагерь для англичан и французов, были также и канадцы. Во рву начали строить из силикатного кирпича одноэтажную пристройку к стене, возможно с целью расширения карцера, который уже был там.

Мы таскали кирпич, песок и работали в качестве подсобников у каменщиков из числа военнопленных англичан.

Руководил работами крикливый ефрейтор, без конца оравший: «Los, los, Mensch, Pfaulebande, Verfluchten Hunde! Schnell, schnell!»

Здесь, так же как и у английского лагеря ранее, после обеда мы получали остатки пищи, куски хлеба, галеты. В этом и состояла ценность командировки.

В уже готовой части одноэтажного строения сидели, отбывая наказание, пленные. Они не голодали: к ним спускался повар в белом колпаке, неся на подносе вполне ресторанные блюда — тарелки с котлетами и гарниром. Правда, курить им не было разрешено. Когда я проходил мимо, они показывали знаками, что просят огня, прикурить сигарету.

Как-то раз я, не устояв перед просьбой, передал в окошко зажженную сигарету. Это увидел зловредный ефрейтор, засветил мне оплеуху. Но этим дело не закончилось. В наказание меня засадили в карцер, но, конечно, не к англичанам, а в подземную галерею, что выходила бойницами в ров. Оказывается, там уже находилось несколько соотечественников. В галерее, так чтобы нельзя было дотянуться до бойницы, были сооружены деревянные клетки, решетчатое дно клетки приподнято над бетонным полом, потолок клетки ниже человеческого роста, нельзя встать, чтобы разогнуться, длина и ширина — нельзя вытянуться. Несмотря на лето — сыро и холодно. И вдобавок — блохи. Если опустить руку ладонью к полу, они, прыгая, стучали в ладонь. Вонь от параши, которую не выносили неизвестно сколько дней.

Сидел там три дня, показавшиеся мне вечностью, без пищи и воды. Издали через узкий просвет бойницы видел своих, работавших. Кричал им, но они, даже если и слышали меня, подойти не могли.

Есть у меня мечта — попроситься к полякам, побывать в Торуне, посетить Форт-16, так же как и другие памятные места, и осмотреть стены камеры моего недолгого заключения в этом карцере. Дело в том, что от нечего делать я тщательно выцарапал на стене найденным на полу гвоздем из М. Ю. Лермонтова:

Молча сижу у окошка темницы,Синее небо отсюда мне видно.В небе летают вольные птицы,Глядя на них, мне и больно и стыдно.

Нет на устах моих грешной молитвы,Нету и песни во славу любезной.Помню я только старинные битвы,Меч мой тяжелый да панцирь железный.

В каменный панцирь я ныне закован,Каменный шлем мою голову давит,Щит мой от стрел и меча заколдован,Конь мой бежит, и никто им не правит.

Быстрое время — мой конь неизменный,Шлема забрало — решетка бойницы,Каменный панцирь — высокие стены,Щит мой — чугунные двери темницы.

Мчись же быстрее, проклятое время,Душно под новою броней мне стало,Смерть, как приедем, подержит мне стремя,Слезу и сдерну с лица я забрало!

Писал по памяти, по прошествии многих десятилетий не ручаюсь за точность. Однако проверять по первоисточнику не буду, пусть будет написано так, как это сохранилось в моей памяти. Думаю, не обиделся бы Михаил Юрьевич.

Выпустили из карцера, и больше мне уже не удалось побывать в этом злополучном Форте-16.

Время шло к осени. Фронт все ближе придвигался с востока, немцы переселяли к нам все больше военнопленных из лагерей, оставляемых на Территории, освобождаемой советскими войсками. Прибывали и новые. Так, кажется в августе, поступила большая группа только что захваченных в плен где-то под Варшавой.