Запретное знание - Стивен Дональдсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ты изменился.
Ты – Джошуа.
Это твое имя.
Это твой код доступа.
Все ответы, которые ты захочешь узнать, доступны для тебя. Твое имя дает тебе доступ к ним. Все, что тебе нужно – это назвать свое имя. Подумай об этом. Прими его.
Джошуа.
Скажи это.
Нет.
Скажи его.
Не буду.
Скажи!
Мощным рывком Ангус освободил правую руку из ремней. Яростно ударив, сшиб с ног одного из докторов, разбил монитор, расшвырял все оборудование. Он мог бы преуспеть в нанесении себе членовредительства. Если бы кто-то не нажал кнопку управления шизо-имплантатом, отключая его.
Связь между его мозгом и компьютером осталась неактивированной.
Черт бы его побрал, пробормотал доктор. Как он может сражаться? Он недостаточно пришел в себя. Ему можно было бы внушить все что угодно, словно ребенку.
Но Ангусу не было нужды приходить в себя, чтобы разбудить свой страх перед кошмарами. В конце концов различные полные насилия страхи его жизни слились в один страх, один огромный барьер ужаса, который растягивался от его поведенческой поверхности до метафизического ядра. Он никогда не колебался, чтобы сражаться с чем угодно, разрушать все что угодно, что могло угрожать открытием пропасти…
дремлющей в его колыбели
…все, за исключением Морн Хайланд. Но это было потому, что извращенная логика насилия и обладания диктовала ему, что она принадлежит ему, точно так же как ему принадлежит «Смертельная красотка». Так же как «Смертельная красотка», она стала необходима, хотя эта необходимость делала ее, без сомнения, более опасной…
со своими маленькими кистями и лодыжками, привязанными к прутьям
…но они уничтожили его корабль. С Морн все было по-другому. Они забрали ее. Сейчас, так же как и его страх, она была где-то, где он не мог контролировать ее, она могла быть где угодно…
пока его мать наполняла его болью
…она могла быть где угодно, преследуя его, и в ее руках была его судьба, подталкивающая его к открывающейся под его ногами…
вталкивая твердые предметы ему в зад, в глотку, пытаясь открыть его пенис с помощью иголок
…так, чтобы он начал свое долгое погружение в ужас и никогда не смог выбраться наружу, никогда бы не смог избежать полной, бессильной агонии, которая разрывала его из самой середины его существа…
и смеялась
а после пыталась успокоить его, словно любила его, а не вид красного распухшего тела и приглушенные крики его рыданий
И потому что ему некуда было больше идти, Ангус Фермопил нырнул в самого себя, чтобы убежать от себя.
Но доктора не позволили ему сбежать. Сном они спутали ему дорогу побега; и как только он потерял дорогу, они снова подтолкнули его к сознанию, используя новые лекарства, новые стимуляторы.
Ты изменился, сказали они.
Ты – Джошуа.
Это твое имя.
Это твой код доступа.
Все ответы, которые ты захочешь узнать, доступны для тебя. Тебе лишь нужно назвать свое имя.
На этот раз страх перед тем, что он помнил или мог помнить, был сильнее, чем страх перед принуждением. В конце концов, все страхи одинаковы; но пока он не достиг конца, он мог делать выбор. И правильный выбор мог отдалить пропасть.
– Мое имя, – прохрипел он, вздрагивая от боли в своих голосовых связках, – Ангус.
И в то же самое время другое имя сформировалось в его мозгу, словно ключ.
Джошуа.
Выбор. Чтобы осталась возможность, что в один прекрасный день у него появится возможность делать другие выборы.
Линия была активирована.
– Готово, – раздался голос вдалеке. – Он включился. Сейчас мы можем начать работать.
«Работа», в данном случае означала интенсивную физиотерапию и долгие часы тестов, как, впрочем, и новые дознания. И у Ангуса не осталось никакого выбора.
Шизо-имплантаты позволяли докторам полностью управлять его телом. Они могли вызвать сокращение любого его мускула по своему желанию; они могли заставить его идти, или бежать, или браниться, или поднимать тяжести; они могли заставить его выдержать их бесконечные тесты. Они ошеломляли его и вызывали его ярость. Тем не менее, когда он понял, насколько полно они могут контролировать его, он начал выполнять их инструкции до того, как они заставляли его выполнять их. Для него подчиненность была худшей пыткой, чем физические или душевные мучения. Послушание всего лишь заставляло его выть про себя от ярости и жаждать реванша; беспомощность снова порождала кошмар.
Его доктора не догадывались, что он воет от ярости. На своих мониторах они могли видеть повышение интенсивности нервной активности, но они не могли понять, что это такое. Поэтому они не стали программировать компьютер так, чтобы он воспринимал эту активность как тревожный сигнал. Если электрохимические пики и всплески стали бы слишком интенсивными, компьютер использовал бы шизо-имплантаты, чтобы приглушить их. Но до тех пор, пока Ангус подчинялся, они оставляли его в покое в его мозгу.
Допросы были совсем другим делом.
Это не имело ничего общего с обращением Милоша Тавернье на Станции. Вопросы задавались внутри него. Фактически, когда компьютер устраивал допросы, в человеке не было нужды. Компьютер просто задавал вопросы и фиксировал ответы.
Это делалось с помощью обычного, хотя и сложного, чередования боли и удовольствия. Пока работали программы допроса, в его голове, казалось, открывалась щель и множество ограничений и возможностей появлялись в его мозгу. Он думал об этом как о лабораторном лабиринте для крыс, хотя стены и проходы не существовали в физическом смысле и их даже нельзя было увидеть. Если он нарушал ограничения, стимулировались его болевые центры; если он удовлетворял ожидаемое удовольствие переполняло его.
Естественно, ограничения были связаны не с контекстом ответов, а с их физиологической правдивостью. Если бы он мог лгать физиологически не выдавая себя ничем, его ответы принимались бы. Но его компьютер и шизо-имплантат четко фиксировали все симптомы. Они могли измерить любое гормональное изменение; они могли провести мгновенный анализ норадреналина и катехоламина в каждом из его нейронов. На практике любая ложь тут же обнаруживалась.
Ангус сопротивлялся допросам довольно долгое время – день или два, а может быть, даже три. Компьютер не мог контролировать его разум, как контролировал его тело; он мог лишь увеличивать давление, а не подчиненность. А Ангус всегда мог противостоять давлению. Милош Тавернье никогда не смог бы сломать его. Скрипя зубами, безжалостно ругаясь и потея, словно свинья, он пытался выдержать допросы, словно они были психотическими эпизодами, вызванными комбинацией стима и ката; словно ужасы были знакомы ему, и потому их можно было выдержать.
К несчастью, плоть предала его.
По контрасту с физиотерапией, которая демонстрировала его мысленную беспомощность, его допросы опирались на слабости тела. Его мозг был физическим органом; он ненавидел боль и любил удовольствие на клеточном уровне, совершенно независимо от воли. Его автономность отвечала лишь на ощущения. Инстинктивно он восставал против такого количества боли, когда можно было получить такое количество удовольствия.
Используя шизо-имплантаты и компьютерную цепь, допрашивающие сломали Ангуса Фермопила. Они сделали это довольно просто.
Единственное, что он был способен сделать для своей защиты, это раскрываться не полностью – отвечать на вопросы так, чтобы умолчать о некоторых фактах.
Что случилось с «Повелителем звезд?»
Саморазрушение.
Кто совершил это?
Морн Хайланд.
Почему?
Межпространственная болезнь. От сильного m она сходит с ума.
Значит, вы лгали, когда обвиняли Станцию Ком-Майн в диверсии?
Да.
Почему?
Я хотел, чтобы она осталась со мной.
Почему «Повелитель звезд» использовал сильное m?
Чтобы преследовать меня.
Почему?
Потому что я убегал. Я знал, что они полицейские. Как только я увидел их, то начал убегать. Они бросились вслед за мной.
Это была правда. Так же, как и в информационном ядре «Смертельной красотки», здесь было всего лишь два умолчания. Он был известным нелегалом; его порыв сбежать от полицейских не требовал объяснений.
Откуда вы знали, что они полицейские?
Полевая проба. Я видел их корпус. Никто, кроме полиции, не может позволить себе такой корпус.
Как вам удалось договориться с Морн Хайланд?
Мне были нужны продукты. Мои воздушные фильтры были отстрелены. Вода испортилась. Когда «Повелитель звезд» взорвался, я отправился на спасение. Нашел ее живой.
Она была полицейским. Почему вы оставили ее в живых?
Мне была нужна команда.
Как вы заставили ее работать на вас?
Как вы заставили ее остаться с вами?