Лоенгрин, рыцарь Лебедя - Юрий Никитин

Она замялась, Эльза тут же насторожилась.

– Что?

– Да так, не обращай внимания.

– Нет, Ортруда, ты мне скажи! Я хочу знать все, что касается моего мужа. А это ведь касается его, не так ли?

Ортруда ответила уклончиво:

– Касается, но… ты не волнуйся, это его нисколько не порочит.

– Так что же?

– Отец Каллистратий как-то обронил, что так ведут себя великие грешники, что раскаялись и ведут праведную жизнь. Они стараются возместить все то зло, которое совершили, своими добрыми и благородными поступками. Потому Лоенгрин готов отдавать все свое, ничего не требуя взамен, потому что… – прости, это не я говорю, это говорил отец Каллистратий! – потому что когда-то он все отнимал вместе с жизнями…

Эльза спросила мертвым голосом:

– Но ведь отец Каллистратий говорит о нем хорошо?

– С восторгом, – воскликнула Ортруда. – Для отца Каллистратия это пример, что даже самые великие грешники могут раскаяться и жить даже праведнее, чем остальные люди! Отец Каллистратий относится к нему с великим уважением. Даже с величайшим!

Эльза закусила губу, мозг ее работал с лихорадочной скоростью. Наконец она сказала с загадочной улыбкой:

– Да, это многое объясняет…

Глава 18

Лоенгрин прошелся с Перигейлом по замку, выбирая, где разместить на ночь двенадцать рыцарей и двенадцать оруженосцев. При обилии помещений удалось, хоть и не сразу, выбрать самые удаленные друг от друга и так, чтобы выходы постоянно под присмотром замковой стражи.

– Вот теперь точно муха не пролетит, – сказал Перигейл с облегчением. – Да еще братья Мюнтенфэринги прибудут…

– Отлично, – сказал Лоенгрин. – Ладно, я пойду принимать присягу Тельрамунда. С таким зверем это надо делать только в главном зале и сидя на троне…

Перигейл понимающе улыбнулся. Лоенгрин пошел вниз, на лестнице к нему бросилась сияющая Эльза.

– Дорогой, – прошептала она и прижалась к нему, – ты зря от меня скрываешь прошлое. Как бы ни были твои преступления в прошлом велики, но если даже отец Каллистратий считает тебя хорошим христианином…

Он удивился, отстранил ее на вытянутые руки и внимательно посмотрел в глаза.

– Постой-постой. Что там насчет великих преступлений?

Она пересказала весь разговор с Ортрудой, добавила:

– Дорогой, я сразу хочу сказать, что я люблю тебя, какие бы великие преступления ты ни совершил.

Он помолчал, пробормотал:

– Ага, вот в чем дело. Меня подозревают в великих преступлениях…

– Но, дорогой, – воскликнула она обиженно, – не мог же ты совершать мелкие…

Он кивнул.

– Ну да, мелкие унижают. А великие… они даже и не преступления, если очень великие. Мелких стыдятся, великими преступлениями гордятся, верно?

Она сказала с облегчением:

– Верно. Так что не стыдись своего прошлого.

Он помолчал снова, наконец улыбка скользнула по его губам.

– Не стыжусь.

– Дорогой…

– Да?

– Я что-то могу сказать Ортруде?

Он взял ее лицо в ладони и внимательно посмотрел в чистые и честные глаза.

– Эльза, неужели ты не понимаешь, что эта женщина вбивает между нами клин?

Она ответила после паузы:

– Она завидует мне, однако… старается быть мне полезной. Теперь у меня вся власть, потому она старается держаться ко мне поближе.

– А ты?

– Что? – спросила она с неудовольствием.

– Что заставляет тебя держать ее в подругах?

– Она не подруга!

– А кто?

Она пожала плечами.

– Женщина, которая бывает мне полезной. Лоенгрин, у фризов женщины свободнее в обществе, потому она знает намного больше меня о мире, о королях, о придворной жизни, о новых платьях и разных хитростях, к которым прибегают женщины, чтобы понравиться мужчинам. Это так увлекательно! Я слушаю ее с большим удовольствием. Нет-нет, я знаю, что ты думаешь, но я не под ее влиянием. Нет, просто слушаю и… запоминаю. Что-то для меня совсем неприемлемо, но какие-то мелочи могут пригодиться. Разве я поступаю неверно?

Он сказал невесело:

– Мудрец пьет мудрость из всех источников, но, боюсь, у тебя еще нет старческой мудрости, чтобы определить, что нужно запомнить, а что не следует даже слушать.

Она спросила с обидой:

– А ты? У тебя есть?

– И у меня нет, – ответил он. – Но у меня были мудрые наставники.

– Ах, Лоенгрин! Ты мой наставник!

Она бросилась ему на шею, он подхватил ее на руки, Эльза счастливо вскрикнула и закрыла глаза, чувствуя, как ступеньки и стены закружились вокруг нее.

– Так слушайся, – сказал Лоенгрин настойчиво. – Ты разве не понимаешь, что требуешь от меня, чтобы я отказался от звания паладина! Увы, Эльза, опуститься до простых… людей – просто. Подниматься всегда трудно. Я это ощутил на себе, да-да. Ты уже не однажды в той или иной форме требовала, чтобы я рассказал о своем происхождении, а я, глупец, старательно делал вид, что не так тебя понял! На самом деле все уже произошло, Эльза. Мне нужно было уйти еще раньше…

Эльза вскрикнула в ужасе:

– Лоенгрин, что ты говоришь!

– Но я медлил, – сказал он с мукой, – потому что уже ощутил эту ядовитую сладость власти над Брабантом! Мне нравится, что спину гнут купцы и ремесленники, а простой люд опускается на колени везде, где я появляюсь. Даже гордые лорды Брабанта смиренно опускают взоры и клянутся выполнять мою волю строго и неукоснительно. Я – верховный лорд. По мановению моей длани поднимаются тысячи людей и двигаются, куда укажу… Я властен над их женами и дочерями…

Эльза воскликнула шокированно:

– Лоенгрин! Не вслух же о таком…

Лоенгрин бледно усмехнулся.

– В этом замке я выдержал самую великую битву в своей жизни. Надеюсь, второй раз так больше никогда не придется. Сил может не хватить.

Она вскрикнула:

– Лоенгрин!.. Но тебе нужно лишь сказать правду!

Он побледнел, в глазах появилась боль.

– Все-таки, – проговорил он потерянно, – взял верх элемент земли… Видишь, кто я, видишь мои поступки, разве этого мало, чтобы судить обо мне? Но тебе надо знать… что тебе надо знать? Какого цвета был мой щит и какой девиз на нем был раньше?.. Эльза, но разве мы не меняемся ежечасно? Разве ты не говорила мне, что стала со мной совсем другим человеком?

Она в отчаянии заламывала руки, женское чутье подсказывает, что делает не только глупый шаг, но и опасный, однако мысль, что Лоенгрин уже накрепко привязан к ней и к трону герцога, как сам только что признался, заставила сказать:

– Дорогой, но ты же обо мне знаешь все!.. Скажи и ты!

Она ахнула, когда он резко повернулся и вышел из комнаты. Инстинкт велит броситься вслед, расплакаться и умолять, что сделала глупость, прости, поддалась женской слабости, больше никогда-никогда, однако вспомнила уроки Ортруды, что она не только дочь великого и славного подвигами герцога Готвальда, но ведет род через множество поколений от самого Фарамунда, надменно вздернула носик, напомнила себе слова мудрой Ортруды, что теперь уж этот блистательный рыцарь от нее никуда не денется, и осталась в комнате, только не удержалась и бросилась к окну.

Во дворе раздались грубые мужские голоса. Она укрылась за кисейной занавеской, да не увидит он, что она обеспокоена, а то еще возомнит нечто.

Во дворе никого, кроме слуг, люди Тельрамунда и он сам в нижнем зале за столами, и, не выдержав ожидания, она пошла вниз и почти сразу наткнулась на Лоенгрина, он стоит у окна и смотрит вдаль, суровый, одинокий и печальный.

Она выпрямилась и, помня, что женщина должна быть твердой, только тогда получает то, что желает, вскрикнула:

– Но почему ты мне совсем не доверяешь?.. Почему ты хранишь от меня эту тайну? Разве я предам тебя?

Лоенгрин повернулся к ней, бледный, как сама смерть, в глазах смертельная тоска, лицо побледнело и осунулось.

– Эльза, – проговорил он с мукой, – ты самый лучший и самый дорогой и драгоценнейший для меня человек на свете. Никому больше я не доверяю, и никого больше я не ценю…

Она закричала громко и сама чувствовала, как некрасиво искривила рот и стала в этот момент просто безобразной:

– Ну так почему же?

Он сказал с такой болью, что побледнел еще сильнее, а ладонь его опустилась на левую сторону груди и помассировала сердце.

– Эльза… я же сказал, ты – самый дорогой для меня человек на свете…

– И что?

Он взглянул на нее со скорбью.

– Но есть, – прошептали его бледные губы, – нечто выше, чем этот свет. Есть Господь, вера, честь, истина… Их нельзя предавать ради земного. У рыцаря выше любви ничего нет, но не у паладина.

Она завизжала:

– Ты мне голову молитвами не забивай! Скажи, что скрываешь?.. Кто, кто твой отец?.. Чей ты сын?.. Почему отказываешься сказать правду о своем происхождении?

Он поднялся, лицо его стало смертельно бледным, а глаза погасли. Двигаясь, как тяжелобольной, он пошел к выходу из комнаты, оглянулся и так вздохнул, что у Эльзы едва не разорвалось сердце, но она стиснула челюсти и выше задрала голову, чтоб он видел: она не отступит, она добьется правды!