Я никогда не была спокойна - Амедео Ла Маттина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зиновьев. «Исполком решил, что вы должны подчиниться требованию ЦК: вы должны ехать в Туркестан».
Балабанова. «Я не поеду».
Зиновьев. «Партийная дисциплина…»
Балабанова. «Что такое партийная дисциплина, я знаю, и я ее не нарушу, но вы, товарищ Зиновьев, пожалеете о том, что вы сегодня сделали».[465]
Зиновьев не боится гнева Анжелики: он пользуется полным доверием Ленина, а ее судьба решена. Теперь все ясно: от нее хотят избавиться, потому что она слишком много знает и слишком часто выражает несогласие. Это говорил ей Джон Рид, а она никак не могла в это поверить.
Нервная система Балабановой уже на пределе. Она не выдерживает, когда ей сообщают, что она уволена, хотя и формально, из секретариата Коминтерна за нарушение субординации. Зиновьев даже не удосуживается сообщить ей об этом решении. «Я думал, Троцкий тебе сказал…», – отвечает он, когда Анжелика требует объяснений. Все революционеры, и прежде всего Ленин, глубоко разочаровывают ее. Она жертвовала своей жизнью, оправдывала разорение и смерть своих родных, а теперь, когда утопия становится реальностью, проклятие матери вновь является перед ней как шекспировский призрак.
Она впадает в депрессию, которая вскоре перерастает в тяжелый нервный срыв. В течение многих недель она не выходит из своего номера в гостинице «Националь», не принимая посланных от Зиновьева и Троцкого. В конце концов Ленин приходит ей на помощь: он поручает ей принимать и сопровождать иностранные делегации. Анжелика выходит из своего болезненного состояния, но начинает думать о том, что в этой России для нее больше нет места.
Пока Анжелика ждет итальянцев, она знакомится с девушкой, которая станет ее лучшей подругой. Когда Джон Рид сообщает ей, что с ней хотят встретиться два известных американских анархиста, Балабанова не проявляет особого энтузиазма: у нее нет желания заводить новые знакомства. Кроме того, она не выносит крайнего критицизма анархистов, которым никогда ничего не кажется правильным. Но Рид развеивает ее предубеждения, рассказывая историю Эммы и Александра, ярых антимилитаристов, попавших в тюрьму за протест против войны и высланных из США в декабре 1919 года. У Александра Беркмана солидная революционная биография. В конце XIX века он был приговорен к двадцати двум годам тюремного заключения за покушение на крупного питтсбургского предпринимателя, который создал отряды для расправы над рабочими и жестоко подавил забастовки в своей компании. Эмма Гольдман не настоящая американка. Она, как и Анжелика, происходит из еврейской семьи. Она родилась в Литве в 1879 году, в русско-немецкой провинции Курляндии, где ее отец работал на царское правительство. До тринадцати лет она училась в Пруссии, в Кенигсберге, городе Иммануила Канта; затем вместе с родителями переехала в Петербург. Здесь ее увлек вихрь нигилизма и анархизма, и в семнадцать лет она решила стать независимой от семьи: поступила работать на фабрику. Она активно участвовала в самых радикальных группах российской столицы, а до того, как попала в Сибирь, она поехала вслед за старшей сестрой Еленой в США. Балабанова соглашается встретиться с ними.
В начале февраля оба анархиста приезжают из Петербурга в Москву. Они приходят навестить больную и измученную Анжелику. Уже при первой встрече в гостинице «Националь» между женщинами возникает сильная симпатия. Балабановой нравится сила духа Эммы, природное, а не только интеллектуальное, стремление к свободе и справедливости. Именно этот инстинкт дал ей понять, что в России не все в порядке. Гольдман видит, в каких условиях находится осажденная и изолированная страна; она уверяет, что не будет протестовать или рассказывать миру о том, что видела и слышала: это было бы «недостойным поведением». Но разве можно терпеть, когда первая рабочая республика расправляется с честными революционерами и отправляет в тюрьмы анархистов? В ее словах столько отчаяния, что неожиданно она начинает рыдать. Анжелике тоже хочется плакать, но она старается взять себя в руки, объяснить «трагическую необходимость» революции, произошедшей в отсталой стране.
Балабанова понимает, что ее слова звучат фальшиво, что она все еще возлагает большие надежды на будущее. В конце разговора Эмма спрашивает, можно ли ей встретиться с Лениным. Обычно Анжелика с неохотой отвечает на подобную просьбу, но для этих своих гостей она делает исключение. Она пишет письмо Ульянову, вложив туда антивоенные брошюры, которые написали Гольдман и Беркман. Владимир Ильич сразу соглашается на встречу, и на следующей неделе Анжелика, Эмма и Александр являются в Кремль, где их вводят в кабинет коммунистического вождя.
Он проницательно смотрел на нас своими слегка раскосыми глазами. Обстановка, казалось, вполне соответствовала человеку, известному своей строгостью и практичностью. Все вокруг отличалось простотой. <…> Не менее удивительной была его манера радоваться всему, что он считал любопытным в себе или в своих посетителях. Особенно если ему удавалось прижать человека к стенке: тогда великий Ленин так хохотал, что все невольно начинали смеяться вместе с ним…[466]
Ленин забросал их вопросами об американском движении. Он не понимал, почему его гости не пытаются вернуться в США и не захотели остаться там, пусть даже сидя в тюрьме; они могли бы продолжать там свою «подстрекательскую работу». Гольдман объясняет, что их главное желание – внести вклад в построение социализма. Пользуясь случаем, она обращается к председателю Народных комиссаров с просьбой. Они с мужем хотят создать союз «Друзья американской свободы» и выпускать газету. Но по выражению лица Ленина Анжелика понимает, что эта идея ему не нравится.
Беседа длится более часа, и когда они уже собираются уходить, Беркман спрашивает об анархистах, сидящих в российских тюрьмах. Большевистский вождь яростно отрицает, что арестованные сидят в тюрьмах за свои взгляды. Они, мол, «вне закона», «террористы». «Анархисты? Что за чушь! Кто вам рассказал эти сказки? У нас в тюрьмах сидят только бандиты и махновцы, а не идеологические анархисты». Эмма отвечает, что даже в капиталистической Америке анархисты делятся на две категории: преступники и философы. Балабанова понимает, что дискуссия приобретает не лучший оборот, особенно когда Эмма спрашивает «красного царя», верит ли он в свободу слова. Его ответ ставит американцев в тупик:
Свобода слова – буржуазный
