Последний день Славена. След Сокола. Книга вторая. Том второй - Сергей Самаров

– Согласен! – гневно сказал Оливье, которому все эти известные условия казались простым затягиванием времени.

– Я согласен, – сказал и де Брюер. – Кто будет маршалом поединка?

Маршал поединка Божьего суда следил за тем, чтобы рыцари не нарушали правила.

– Не знаю. Король кого-то назначит. Он уже идет…

Карл, в самом деле, вышел из палатки, и ему тут же подали коня. Подали коня и князю Годославу. Вдвоем они приблизились к импровизированному ристалищу.

– Ваше величество, – обратился шевалье де Жерен к королю, – мы ждем, когда вы назначите маршала поединка Божьего суда.

Годослав тем временем чуть поддернул повод, и оказался рядом с графом Оливье. Сняв кольчужную рукавицу, протянул графу руку для рукопожатия. Оливье снял свою рукавицу, и с улыбкой пожал протянутую ему руку.

– Мне рассказали, граф, что ты вчера дрался с Веславом. И рассказали, как трагически закончился этот бой. Кто-то винит тебя, но я считаю, что твоей вины в несчастье воеводы вагров нет. Ты вел себя достойно и во время схватки, и после нее. Я называл Веслава своим другом. При этом надеюсь, что и твоей былой дружбы я не потерял. И хочу выразить тебе свое уважение.

– Благодарю тебя, принц, – Оливье наклонил голову. – Мне очень важно твое уважение и твоя поддержка. Я сейчас стою перед Богом в поединке Божьего суда. Я знаю, что Бог справедлив, и отдаст мне победу. Но в схватках всякое бывает. Если со мной что-то случится, еще раз попроси от моего имени прощения у Веслава.

– Обещаю, граф, хотя уверен в твоей победе не только в силу преклонения перед твоим оружием, а еще и в силу уважения к твоей чести и честности. Я знаю, что ты не будешь обманывать. Значит, правда восторжествует.

– Что вы там шепчитесь? – спросил король. – Князь Годослав. Когда ты участвовал в турнире в Хаммабурге, то граф Оливье был маршалом турнира. Сейчас он выехал на поединок Божьего суда, а маршалом поединка я назначаю тебя.

– Я протестую, ваше величество, – сказал де Брюер капризным голосом. – Принц Годослав является другом графа Оливье, и не может быть беспристрастным судьей.

– Ты протестуешь против моей воли? – Карл свел брови в одну линию. А у меня нет оснований не доверять честности князя. Кроме того, он не судья, он только маршал поединка. А судья над поединщиками, только один – Господь наш во святой Троице. Поэтому поединок и называется поединком Божьего суда. Я не принимаю твой протест, де Брюер.

– Но, ваше величество… – хотел было сказать де Брюер еще что-то, помня свое еще совсем недавние влияние на Карла, но увидел сведенные королевские брови, и бессильно опустил голову. – Я согласен…

Младшие герольды взяли коней поединщиков под уздцы, развели их по разным сторонам площадки, и поставили перед цветными лентами, как перед ограждением. Со стороны палаточного лагеря двигалась еще одна большая толпа рыцарей и дам, присутствующих в лагере. Толпа торопилась. Все желали посмотреть поединок Божьего суда, и, оглянувшись на эту толпу, князь Годослав не спешил дать сигнал. Перед ристалищем уже собрался целый полк зевак, когда князь увидел, как через этот полк, возвышаясь над франками своим ростом, пробивается волхв Ставр в окружении трех стражников. Стражники старались вежливо раздвинуть придворных, Ставр же шел, словно не замечая их, готовый даже растоптать неповоротливых.

– Ваше величество, пока люди пребывают, чтобы увидеть проявление воли Бога, я хотел попросить у вас разрешения обменяться несколькими словами с человеком, который, вижу, ищет меня. Его ведут сюда ваши стражники.

Король оглянулся.

– Да, князь, конечно. Помнится, я видел этого человека где-то…

– На турнире в Хаммабурге, ваше величество. Это именно он нашел тогда и выкупил с помощью золота, которое ваше величество пожаловало победителю турнира стрельцов, наследника норвежского престола. А потом на пиру по случаю завершения турнира Ставр принес мне весть о том, что князь-воевода Дражко за один день дал два сражения, и уничтожил две армии данов.

– Надеюсь, он и сейчас принесет хорошую весть. Иди. Только поторопись.

Годослав направил коня прямо на толпу придворных, которая сразу расступилась, и легко проехал до Ставра.

– Я так понимаю, что ты меня ищешь? – спросил Годослав.

– Я не настолько любопытен, чтобы смотреть поединок, результат которого решает чужой мне Бог. Я принес тебе, княже, интересное известие, касаемое короля.

Они разговаривали на славянском языке, и никто из окружающих, стоящих вплотную, не понимал их. И потому можно было говорить, и ничего не опасаться.

– Я слушаю.

– Там, внизу, еще один обоз прибыл. К королю просятся послы Византийской императрицы Ирины[71]. Они прибыли после нас. Да они и не могли прибыть раньше, пока искали одну вещь, потерянную женщиной, которая приехала вместе с посольством…

– Я понял, о ком ты говоришь. Так это, значит, было византийское посольство?

– Так они себя назвали. Через чужие земли пробирались инкогнито. Но мои люди прибыли одновременно с ними. Они с них глаз не спускали. Конечно, когда послы переоделись в тожественные одежды, узнать их стало трудно. Но их все же узнали…

– Еще что-то о них известно?

– Гюльджи – рабыня-танцовщица. Она сама из Хорезма. Императрица прислала эту рабыню в подарок Карлу. Другие данные мне вот-вот должны доставить из Рарога. Мои люди похитили одного из тех парней, что возвращались за ножом. Его должны были допросить…

– Это посольство приехало не к нам, и, по большому счету, мне до него мало дела. Однако нож танцовщицы внушает мне опасения. Не зря же они так долго искали этот нож. Должно быть, он имеет какое-то важное значение. Ой, мне кажется, не зря… Однако, мне уже делает знак король. Он назначил меня маршалом поединка. Что узнаешь еще, приходи ко мне. Я спешу к королю. Пора начинать поединок…

Так и не сумев разговорить сотника Волынца, и вообще не зная, о чем с ним разговаривать, воевода Славер сначала оглянулся, словно бы проверяя, какой порядок поддерживается в растянутом строю, потом придержал своего коня, демонстрируя желание перебраться ближе к середине полка. Воевода обязан не только об одной сотне заботиться, а обо всех, и даже обязательно обо всех, и потому в этом его желании ничего странного не было.

Когда с ним поравняется срединная сотня, Славер так и не дождался. Вроде бы, коней не придерживали, тем не менее, ехали медленно, хотя и гнать лошадей в самом начале пути тоже не хотелось. Путь долгий и трудный, и всякое может впереди случиться. Потому силы и свои, и лошадей, следовало беречь. А тут с воеводой поравнялись два давно ему хорошо знакомых немолодых дружинника – Боживой с Верещагой, которые сопровождали Славера в поездке в Славен. Воевода приветственно кивнул им, и пристроился рядом. Какое-то время ехали молча, потом Славер все же спросил:

– Вы нового сотника первой сотни знаете?

– Волынца-то? – переспросил Боживой.

– Его самого.

– Знамо дело! Как не знать, ежели он раньше в нашей сотне служил, – за двоих ответил Верещага. – Быстро так в сотники шагнул. Наверное, за дела, нам не ведомые.

– Вам многое не ведомо, – согласился Славер. – Что он за человек, никак я не разберусь до конца. Вроде бы человек неплохой, но какой-то скрытный.

– А что… Толковый вой. И в сече не робеет, и с головой дружит. А скрытный – так что ж, характер такой ему боги дали. У каждого свой характер, – Боживой, кажется, относился к Волынцу с явной симпатией.

– Только вот друзей у него в сотне не было. Всегда один. И на привале один, и на перегоне – один. Ни с кем словом не обмолвится, мнения не спросит, – Верещага, в отличии от товарища, с таким доверием к новому сотнику не относился. – Одно слово – байстрюк. Говорят, дразнили его в детстве, оттого он и не дружил ни с кем.

– Его, говорит, дед с бабкой воспитывали.

– Да, я тоже так слышал, – сказал Боживой. – Деда его я не знал, но видел раз, как он на ярмарке коня на спор на себе таскал по кругу. Несколько кругов по площади сделал. Силен старик был, хотя в годах уже…

– Богатый был дед-то?

– Откуда… Все штаны в заплатках…

– А конь этот, Ветер, у Волынца откуда? Такой конь пару деревенек со смердами стоит.

– А это еще одна задача, – сказал Верещага. – Он тогда уже в нашей сотне служил. Только-только взяли. А тут кто-то ему сразу и доспех привез, и коня этого, на которого князю сесть не стыдно. Прислали с посыльным. Подарили, стало быть. А за что – про что, никто не знает. Только сам Волынец не удивился, и даже, помню, не улыбнулся. Все, как должное принял. Я как раз там тогда был. Все сам видел. Мы его стали спрашивать, а он не говорит, отмахивается. Вообще он с нами как-то свысока держался всегда. Никогда ничего не попросит.