Пламенем испепеленные сердца - Гиви Карбелашвили

Действительно, жестокость шаха Аббаса едва не погубила Кахети: страна обезлюдела, запустели сады и виноградники, приостановилась торговля… Картли потеряла важные для обороны страны крепости и села — Бамбаки, Татири, плодородные земли вдоль берегов Храми и Куры, где селились с некоторых пор кочевники-иноземцы, Борчалу, Демурч-Асанлу, окрестности Алгети, Саджавахо и окраины Сабаратиано… Были вырублены фруктовые сады и виноградники, уничтожены тутовники, почти прекратился такой древнейший промысел, как шелководство.

В Картли зачахла; торговля, спокон веков приносящая стране огромную прибыль, ослабела власть, заглохло начавшееся было оживление в культурной жизни страны, везде насаждались кизилбашские обычаи и нравы.

А кто перечислит раны, нанесённые Кахети! Страна обескровела до такой степени, что не могла уже дать отпор захватчикам. Берегами Иори завладела пустота, в Энисели поселились пришельцы, в Белаканах без всякого стеснения обосновались захватчики, ибо некому было гнать их с чужой земли. Отряды разбойников, селившихся у подножия Кавкасиони, рыскали по кахетинской земле, как в своих собственных владениях, ибо уже некому было им препятствовать. Набеги горских разбойников приносили урон не меньший, чем походы кизилбашей.

Зловещая роль шаха Аббаса в истории Грузии была столь ужасна еще и потому, что его цель — заставить Грузию изменить своей вере или стереть ее с лица земли как последнюю христианскую опору на кавказской земле — станет для его наследников истинным заветом, свято чтившимся в Исфаганском дворце.

— Многие сейчас шепчут, а впредь, может, и горланить будут, глядя с высоты веков на прошлое Грузии, что, если бы не строптивость Теймураза, Грузия не сказалась бы в столь бедственном положении, — продолжал свою мысль Теймураз. — Многие непременно осудят меня за то, что я боролся с могущественным шахом. Невежды скажут — дескать, прояви Теймураз больше мудрости и дальновидности, он сумел бы найти общий язык с шахом. Но эти болтуны пусть не забывают и о том, что Луарсаб жизнью заплатил за попытку найти с ним общий язык… Язык шаха — это язык его веры, и ничего более, ибо цель у него была одна — растоптать, раздавить Грузию, затесавшуюся среди правоверных, каковыми он считал и себя, и своих единоверцев — завоевателей и грабителей нашей земли.

— Истину молвишь, государь, — откликнулся младший Ундиладзе, ибо понял, что Теймураз откровенно высказал перед ним затаенную боль свою. — Люди пестры, всем не угодишь, а тот, кто ловко старается судить других, уподобляется болтливой, капризной женщине: мелет языком что заблагорассудится. Да, могут быть и такие, что не станут вспоминать о той великой жертве, которую ты и твоя мать принесли ради блага и пользы родины. Я был свидетелем мук и страданий царицы цариц Кетеван. Я видел обоих твоих сыновей незадолго до их кончины… Их несчастье разбудило спавшего во мне грузина, навеки вселило великий гнев в мою душу.

Дауд-хан подробно рассказал о своих беседах с царицей Кетеван, о том, что пережил и передумал он сам за последнее время, а в заключение сказал:

— Еще в Исфагане и Ширазе я твердо решил при первой же возможности стать на защиту родины моих предков, поддержать тебя, государь, в твоей борьбе, ибо без борьбы — и пусть впредь будут знать это все глупцы и невежды — враги сожрут, проглотят страну нашу. И еще скажу тебе, царь Теймураз, — Дауд-хан понизил голос, — особенно бесили и будут бесить Исфаган твои попытки сдружиться с Россией!..

— Взбесившихся псов следует забивать палками или камнями! Жаль, что у нас не хватит пока на это сил. Только с помощью единоверных христиан — русских мы можем спастись, и если не сегодня, то завтра обязательно союз этот принесет свои плоды.

— Твоя правда, государь. Шах Аббас никого не боялся и султана ни во что не ставил, но Московский двор лишал его покоя и сна. Ты прав, если сегодня или завтра Московский двор не протянет нам братскую руку помощи, то послезавтра, когда царь укрепится в Приазовье и подойдет к берегам Черного моря, чтобы успокоить султана, ему придется припугнуть кизилбашей. Московский двор и сегодня много делает, чтобы угомонить этих двух волков, только делает это незаметно, исподволь… Это хорошо понимал шах Аббас, потому-то и подбросил он первому визирю султана письмо, якобы адресованное Георгию Саакадзе, в котором сообщалось, что…

— А тебе откуда известно содержание этого письма? — насторожился Теймураз, так как понял, что Дауд-хан приступил к главному.

— Лазутчик, который вез это письмо, попал к курдам. Они письмо переписали, а гонца отпустили… Курды без моего ведома никогда ничего не предпринимают.

— Что же было в том письме?

— Шах Аббас будто бы писал Георгию Саакадзе, что если моурави убьет великого визиря и самого султана, то получит большое войско от кизилбашей, чтобы изгнать Теймураза из Картл-Кахети и самому там взойти на престол. «Я тебе и Имерети пожалую, если ты поможешь мне расправиться с султаном», — писал ему шах.

— А зачем ему это понадобилось? — недоверчиво спросил Теймураз.

— А затем, что великий визирь, прочитав такое письмо…

— Все ясно, — прервал Дауд-хана царь, — шах Аббас, вступив в борьбу с султаном, хотел избавиться и от своего кровного и сильного врага Саакадзе, имевшего влияние при султанском дворе… Кроме того, он наверняка лишал османов разящей десницы. Нет на свете справедливости, ей-богу! И полководцам славным не везет, и царям судьба не улыбается!

— Судьба наша отныне в наших руках, государь! Когда шах Сефи воссядет в Исфагане, он и Картл-Кахети в покое не оставит, и братьям Ундиладзе жить не даст, ибо еще шах Аббас задумал весь наш род извести, а нынешний наследник наверняка не изменит дедовским заветам.

— Что ты предлагаешь?

— Твое царство изматывают мелкими набегами горские ханы и чужеземные захватчики, так же как вы с Саакадзе в свое время изматывали войска кизилбашей. Если мы поклянемся друг другу в верности, станем большой силой, иноземных пришельцев разобьем… Кроме того, разбив Гянджу и Карабах, ты обогатишь свою казну… Шах Сефи, которого поддерживает брат царя Баграта Хосро-Мирза, спасалар[70] шахского двора, несомненно укрепится в Исфагане и во всей Персии и из страха перед османами сейчас ничего против нас предпринимать не будет. Надо учесть также и то обстоятельство, что Хосро-Мирза при Исфаганском дворе далеко не одинок. У, него много сторонников: Бежан Амилахори, сын Давида Эристави с сыновьями, братья Павленишвили — Роин-кляча и Бахута, Тамаз Мачабели, Папуна Цицишвили, Турман-бег Турманидзе, моурави Имерети Чхеидзе, Теймураз Бараташвили, армянский атабег Мелик со своими братьями, Кахи Андроникашвили, Отиа Кахабери… Они сделают все для того, чтобы шах Сефи сговорился с султаном и повернул свои силы против Грузии, дабы посадить Хосро-Мирзу на престол и укрепиться самим.

— Хосро-Мирза и Имам-Кули-хан враги? — вмиг сообразил Теймураз.

— Он скорее со мной враждует, чем с братом моим, но не это главное. Московский двор не признает тебя, если не убедится в твоем могуществе и богатстве. Неимущего и бедного не любит никто, бедный родственник — и тот обуза тяжкая, дружить и родниться с бедняком, ты сам знаешь, мудрый человек не станет. Поход на Гянджу и Карабах обогатит тебя, ты получишь богатство неиссякаемое, оружие, доспехи и боевую славу — всему этому цены нет, и без всего этого даже свои подданные подчиняться царю не желают. И то должен учесть, что тюрки, гянджийцы, карабахские племена шахиншахов недолюбливают. Народ трудовой везде одинаков — поработителей нигде не любят, страх, и только страх заставляет его служить им. Но кто захочет покорять или истреблять другие народы, постоянно восседая на коне, проливая кровь чужую и собственную ради прихотей персидских шахиншахов? И то не забудь, что твоя родня, царь имеретинский, больше будет тебя уважать, и воины твои не с пустыми руками из похода вернутся. А захватив сокровища, ты и пушки без труда сможешь заполучить.

— А тебе какая выгода от всего этого? — спросил Теймураз, прищурив глаза. Он понимал, что Дауд-хан не для него одного старается.

— Я знаю, что если шах Сефи получит власть, а этого не миновать, то Хосро-Мирзе сначала необходимо будет убрать обоих братьев Ундиладзе, а потом, только потом, замахнется он на Картл-Кахети, и шах Сефи ему в этом не откажет. На Грузию он не осмелится пойти, не расправившись с нами, ибо мы могли бы пошатнуть его влияние на Исфаган. Дело в том, что, когда шах Аббас занемог в Мазандаране и лекари оказались бессильны, он призвал Хосро-Мирзу и именно через него завещал престол внуку своему Саам-Мирзе. Придворный звездочет объявил ему, что расположение звезд предрекает, что царствование Саам-Мирзы продлится всего восемнадцать месяцев, не более. Умирающий огорчился, наследники закопошились, но Аббас все-таки заупрямился и настоял на своем — пусть царствует, сколько сумеет, только пусть, мол, получит власть, которая его отцу была предназначена волей аллаха… А отец его, как ты помнишь, убит был по велению самого Аббаса… Перед смертью пожелал, видите ли, восстановить справедливость. Поэтому-то и призвал Хосро-Мирзу, что грузинская кровь в нем течет и высокое положение при дворе дает ему возможность выполнить последнюю волю шахиншаха. Ты лучше моего знаешь, что дедом Хосро-Мирзы был Луарсаб Первый, а отцом — Давид, создатель грузинского лечебника «Иадигар-дауда», мать же его — дочка цавкисского крестьянина… Сам Хосро-Мирза в свое время при Георгии Саакадзе подручным состоял. Оттого и получил пост правителя Исфагана и возвысился, забрав в свои руки шахскую гвардию, самых ловких и смелых воинов во всей Персии.