Оскал зверя (Пес-2) - Nik Держ

Профессор вновь открыл сумку и извлек из нее грубый каменный котел, сплошь покрытый руническими письменами. Некоторые символы тускло светились в полумраке камеры.

— Дьявол! — выдохнул штандартенфюрер, боязливо прикасаясь к древнему артефакту.

— Чувствуешь, как покалывает кончики пальцев? — заметив реакцию Вольфрама, спросил профессор.

— Да! — потрясенно ответил Зиверс. — Это чудо! Настоящее чудо! — не сдерживаясь, воскликнул Зиверс, прикасаясь к чаше и второй рукой.

— Обрати внимание на внутреннюю поверхность чаши. Видишь, чем ближе к донышку, тем темнее камень. Мы взяли пробу вещества, окрасившего камень. Это кровь…

— Человеческая? — Вольфрам оторвался от созерцания артефакта.

— Очень похожа, но не принадлежит ни к одной известной группе. — Это кровь Бога, Вольфрам! Легенды, как обычно, не врут!

— Неужели кровь иудейского Христа?

— Вольфрам, Вольфрам, — укоризненно покачав головой, произнес Хильшер, — даже беглого взгляда на эту посудину достаточно, чтобы понять — она намного древнее не только пресловутого назаритянина, но и Вавилона с Шумерами вместе взятых. Старик Виллигут считал, что в ней хранилась кровь прабога Криста, чье имя нагло узурпировали первохристиане. Отсюда и путаница!

— Как она работает? — Зиверс поставил чашу на стол, нехотя отрывая руки от нее.

— Увидишь, — загадочно пообещал Хильшер. — Эта чаша вкупе с табличками старика — убойная вещь!

— Можно я взгляну? — Вольфрам потянулся к фолианту.

— Конечно! — Хильшер с готовностью подвинул книгу к ученику.

Зиверс взял увесистый том в руки и раскрыл его наугад.

Разговор вновь вильнул в сторону от интересующей Мистерчука темы. Они обсуждали предположения Германа Вирта насчет общего праязыка, расовые исследования доктора Хирта, общность родовых табличек Виллигута и пресловутой Влесовой книги.

— Ладно, — опомнился профессор, — времени у нас в обрез! А дел невпроворот.

— Фридрих, ты думаешь, что мне еще можно как-то помочь?

— Надеюсь, — положа руку на сердце, ответил профессор. — К тому же не ты первый…

— В смысле? Кто еще? — вскинулся Вольфрам.

— Старик.

— Виллигут? Но ведь он мертв!

— В каком-то смысле — да, — согласился Хильшер, — мертв. Тебе тоже осталось всего ничего…

— Но… я думал… как же тогда… — Вольфрам вновь потерял надежду на спасение.

— Твое тело умрет! — жестко обрубил блеяние Зиверса профессор. — А твоему духу мы подыщем новое вместилище! — Хильшер отточенным движением взмахнул рукой, указывая мизинцем вверх.

Петра Семеныча заинтересовал этот необычный жест.

«Нужно будет спросить у батюшки, что он означает», — подумал он.

— Ты уверен, Фридрих, что у тебя получится?

— У нас, Вольфрам, у нас! — Хильшер по-отечески обнял Зиверса за плечи. — Вспомни, с чего мы начинали? И чего достигли?

Приятели вновь углубились в воспоминания, пытаясь определить переломный момент, когда их светлое будущее накрылось «медным тазом». Петр Семеныч с улыбкой на губах слушал, как немцы перемывают косточки Гитлеру, Гиммлеру и прочим прихлебателям из котла Третьего Рейха.

Наконец Хильшер достал из изрядно похудевшей сумы два матерчатых свертка. Небрежно встряхнув тряпки, он разложил на лежанке желтые одеяния Тибетских жрецов.

— Переодевайся! — приказал он ученику. — Снимай все, вплоть до исподнего, — заметив недоумение Зиверса, уточнил он. — Это важно!

Для довершения маскарада Хильшер выудил из сумки две пары зеленых перчаток. Затем наступил черед всевозможных стеклянных колбочек, наполненных разноцветными жидкостями. Две связки тонких художественных кистей вместе с десятком черных стеариновых свечей присоединились к колбам чуть позже. Вскоре вся поверхность небольшого тюремного стола была завалена разнообразным хламом — сумка, наконец, опустела. Хильшер удовлетворенно покачал головой и тоже принялся за переодевание.

Петр Семеныч невидимкой наблюдал за действиями главных оккультистов падшего Рейха. Наконец-то они перестали болтать языками и занялись делом! Хильшер, заставив Вольфрама старательно выводить на ноздреватом бетоне символы древнего языка, освободил стол, бережно свалив ненужные принадлежности на лежанку. Вскоре стол украсил нарисованный на досках круг с правостороней свастикой внутри. В центр круга Хильшер поставил каменную чашу Отто Рана. Заполнив магическими символами свободную поверхность стола, профессор бросил короткий взгляд в сторону западной стены. С удовлетворением отметив, что дела у Зиверса идут как надо — больше двух третей стены было заполнено светящимися мертвенно-зеленым светом символами — Хильшер расставил вокруг чаши свечи и зажег их. Закончив со столом, профессор присел на лежанку. Вскоре освободился и штандартенфюрер. В изнеможении он упал на нары рядом с Хильшером.

После небольшого отдыха Хильшер взял книгу и перекинул несколько дощечек. Наконец он нашел нужное место и, глубоко вздохнув, начал читать заклинание, водя указательным пальцем по резным строчкам. Неожиданно ярко вспыхнули голубым светом колдовские символы, начертанные профессором по углам стола. Огоньки мгновенно расплавившихся свечей заставили полыхнуть пожарищем круг со свастикой. Жаркие язычки пламени неутомимо лизали бока раскалившейся каменной чаши, возрождая к жизни забытые символы. Еще недавно лишь едва видимые, сейчас они переливались в темноте рубиновыми углями преисподней. Издав резкий горловой звук, Хильшер замолчал. Мистерчук с удивлением заметил, что пустая прежде чаша более чем наполовину заполнена темной вязкой жидкостью.

— Кровь… — тяжело дыша, каркнул профессор, отвечая на не заданный вопрос некромага. — Кровь Бога. Чаша всегда полна…

После он популярно объяснил Зиверсу суть обряда, начальный этап которого был известен Петру Семенычу. Эти сведения он выудил из головы покойного Густава Альтхайма.

Показав ученику

круглый металлический медальон на шнурке, профессор пояснил Вольфраму, что к этой штуке он привяжет его душу, освободившуюся от тела после смерти. На железном кругляке была выбита руна Кай, такая же, как и на оборотной стороне эсэсовского перстня Альтхайма.

— Надевай! — Фридрих протянул медальон Зиверсу. — Не снимай его до самого конца! — проследив, как Вольфрам накидывает на шею шнурок, предупредил он. — После казни я заберу медальон, твоя душа будет в надежных руках.

Устроившись на табуретке поудобнее, Петр Семеныч с любопытством наблюдал за представлением, устроенным в камере профессором Хильшером. Что и говорить, зрелище было эффектным: горели магические огни, плавились каменные стены, свистел ветер и бушевал ураган, на все голоса завывали потусторонние демоны, когда в маленькую клетушку распахнулся темный зев тоннеля в «Серые Пределы». Но, несмотря на всю зрелищность магического действа, оно было не эффективнее обряда, практикуемого для привязки души самим Мистерчуком. Больше всего Петра Семеныча интересовал заключительный этап подселения освобожденной от тела души в новое вместилище. Позабавил Мистерчука неподдельный испуг толстенького вертухая-надзирателя, заглянувшего в камеру утром. Незримой тенью Петр Семеныч наблюдал за казнью штандартенфюрера Зиверса. Видел, как профессор Хильшер снял с мертвого тела металлический кругляш и спрятал его в карман. Некромант чувствовал, что бессмертная душа штандартенфюрера Зиверса намертво привязана к амулету. Первая часть обряда подошла к концу. Осталось дождаться второй части «марлезонского балета». Теперь у Мистерчука имелся ориентир — неупокоенная сущность казненного нациста. Петр Семеныч сосредоточился и принялся сминать пространственно-временной континуум тонкого мира словно туалетную бумагу, двигаясь к тому моменту, когда душа Вольфрама вновь обретет тело.

Стремительный бег времени остановился в ярко освещенном отделанном белым кафелем помещении. Постаревший Хильшер стоял перед большим прозекторским столом на котором покоилось поджарое смуглое тело молодого парня. Лицо профессора избороздили глубокие морщины — некромант понял, что с момента казни Зиверса пролетел не один десяток лет. Эту догадку подтвердил цветной календарь, висевший на стене в дальнем углу прозекторской. Судя по дате, шел декабрь 1970 года.

Старик медленно обошел стол, закрепляя руки и ноги парня в специальных кожаных фиксаторах, затем пробежался взглядом по веренице колдовских символов, украсивших смуглое тело. Знакомая Петру Семенычу по предыдущему разу колдовская книга Виллигута лежала на прозекторском столе рядом с неподвижным телом. Старик, тыча пальцем в деревянные таблички, скрупулезно сверил последовательность символов с закорючками, нанесенными на тело. Убедившись, что все сделано верно, Хильшер, по-стариковски кряхтя опустился на карачки и принялся вычерчивать на полу кособокую пентаграмму. После этого он достал из несгораемого сейфа металлический кругляш. То, что амулет находится в этом сейфе, Петр Семеныч почувствовал с первой минуты. Но помимо амулета с сущностью Зиверса, в сейфе находился еще один артефакт. По всей видимости, с духом колдуна Виллигута, так же ожидающего процедуру воскрешения. Хильшер тем временем приподнял голову паренька — амулет с привязанной к нему душой Вольфрама занял свое место. Затем старик глубоко вздохнул, взял в руки книгу, встал в центр пентаграммы и гортанно запел. На этот раз обошлось без разрушений. Лишь полыхала огнем, нарисованная на полу пентаграмма. Через десяток минут хриплых песнопений старика, привязанное тело паренька выгнулось дугой. Он громко скрипел зубами и бился в припадке. Изумрудный огонек медальона с каждой секундой увеличивался в размерах. Наконец, карикатурно повторив очертания смуглокожего парня, зеленоватое облако слилось с его телом. Парень испустил жуткий вопль, а из его рта полезла пена. Старик в пентаграмме побледнел, стремительно теряя силы. Громкий прежде речитатив превратился в едва слышный хрип. Просипев последнюю ноту, Хильшер рухнул на пол и затих. Привязанный к столу парень тоже перестал дергаться, он лишь мелко вздрагивал загорелым телом, покрытым липким вонючим потом, и нервный тик еще некоторое время терзал его сведенное жуткой гримасой лицо. Обессиленный профессор лежал на полу в центре затухающей пентаграммы, раскинув в стороны руки. Он тяжело дышал, судорожно хватая раскрытым ртом задымленный воздух лаборатории. — Дьявол, моя голова сейчас лопнет! — прошипел сквозь судорожно сжатые зубы паренек. — Провались оно все в преисподнюю!