Семейные портреты - Тамара Михайловна Афанасьева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Думаю, проблема трудового воспитания, столь остро вставшая в последнее время, по преимуществу проблема мужского воспитания.
Нынче произошел некоторый перекос, противоположный тому, о котором писал Н. Пирогов: теперь нередко из сыновей готовят людей вообще без профессиональных интересов. И забыли: многие человеческие свойства развиваются, тренируются в определенной деятельности, в процессе овладения деловыми навыками. И в определенном возрасте. И нередко получается: глядя на отца, не знающего, с какой стороны за топор взяться, как кухонный нож наточить, сын воспроизводит его неумение в домашнем хозяйстве. А приученный к сидению за партой, он нередко и дальше желает иметь дело только с такой же «непыльной», тихой, безопасной работой, с чем угодно, только не с тем, что требует физических усилий.
«Главное, по-моему, в том, чтобы в детском сознании хорошее не отождествлялось с приятным и тем более легким. Пусть с малых лет человек поймет, что хорошее — плоды труда, творение рук и ума. Хорошее — это трудное. Даже наслаждение красотой природы не дается без труда».
Это одна из многих мыслей В. А. Сухомлинского. Ее он записал в книге «Как воспитать настоящего человека» в том месте, где рассказывал о подготовке сыновей к труду, серьезному, мужскому.
Нашим милым мальчикам не должно быть легко в жизни, им должно быть в ней хорошо, честно, смело.
Видимо, надо признать, что уменьшением в мужской половине рода человеческого специфических свойств мы во многом обязаны тому, что из маминых добрых рук мальчик попадает в руки тети-воспитательницы в яслях-садике, затем тети-учительницы в школе. Оттого так настоятельно звучат призывы к отцам — включиться в дело воспитания сыновей. Правда, это будет иметь пользу, только если мужчина сам может строить отношения с сыном на общем мужском деле.
Особенно осложняется ситуация с сыновьями из-за того, что большинство детей — единственные. А единственный сын — это не сын, а чадо, дитя вроде существа «среднего рода». Ведь опекать его, ограждать от трудов и забот, от шишек и порезов рьяно берутся уже оба родителя. Надо бы посоветовать в этом случае маме и папе запереть на замок свои эмоции и позволить мальчику испытывать себя почаще на силу, отвагу, самостоятельность. Но ведь услышишь непременно: а вдруг беда, несчастье?.. Как тут быть, если иначе не получится сын?
Объективные условия многое могут объяснить в наших успехах и промахах по воспитанию будущих мужчин. Но они не должны снимать с нас личной ответственности за то, каким гражданином, работником, мужем и отцом станет тот, кого мы сейчас зовем нежно — сынок.
Я рассказывала о том, что означает для дочери «отчий дом». Попыталась выяснить, что он такое и для сыновей. С этой целью стала расспрашивать всех подряд, и старых и юных. Среди них были: крестьянский сын — 65 лет, шахтерский — на десяток лет моложе, сын летчика — около 40 лет, сын инженера — 28 лет. Были и многие другие собеседники, но я здесь расскажу лишь об ответах, полученных у этих людей, потому что они мне показались наиболее типичными.
Итак, что для них значит отчий дом? Прежде всего они считают, что выросли в нормальных семьях, без тяжких осложнений, хотя ничем: ни холодом, ни голодом, ни болезнями, ни потерями — судьба их не обошла, кроме самого молодого. На этом и кончается сходство, во всем прочем мало похожего.
Старший, из крестьян, вспоминал дом как что-то непогрешимо-радостное, так и сказал он: святыня! Это при том, что сам признавал: отец был ровен, справедлив, но строг. Ему не приходилось ни руку поднимать, ни голос повышать — в доме все принимали его просьбу, как принимают приказ. Не от страха, а из любви и уважения, веры в его мудрость и силу подчинялись ему сыновья. Такие же отношения сохранились до конца дней отца, когда дети сами стали взрослыми.
Я вспомнила при этом «программу» сторонника патриархальных порядков и спросила моего собеседника: как он смотрит на предложение возродить абсолютную власть отца?
— А в нашем доме царил не патриархат, царили любовь и справедливость. Вот этот порядок я бы считал полезным для любого времени и века. Отец действительно был сильней и умней всех своих домочадцев и никогда не использовал силу в унижение нам, но лишь помогал подняться до его высоты.
У шахтерского сына все было не так, хотя и у него в доме отец был «хозяином». Но родительский дом был первой мастерской, где ему пришлось освоить массу всяческих дел как старшему в многодетной семье. Учитель в этой «мастерской» был у него требовательный и не очень-то сдержанный и чуткий — отец. Он вызывал уважение своим умением все приладить, смастерить, своим трудолюбием. Но не характером. Сглаживала отметины обид мать, выдержанная, вдумчивая. Для сыновей летчика, инженера понятие ДОМ во многом абстрактно из-за частых переездов семьи, частых командировок отцов. Отцы здесь были скорее дорогими гостями, чем хозяевами. Работа обычно съедала у них все время, силы, заполняла мысли и сердце. И чем выше был профессионализм отца, тем меньшее место в его жизненных интересах занимали семья, жена и дети. Хотя отцы эти любили, заботились о своих домочадцах, могли, наверное, здоровье и жизнь за них отдать… Но… не могли пожертвовать лишним часом, оторванным от ДЕЛА. Сыновья это видели, впитывали такой стиль поведения. И усваивали нередко: дом не главное для мужчины.
От мальчишек требовалось послушание и помощь матери по хозяйству. Сыновья только и годились «поднять да бросить». Согласитесь, работа непривлекательная, мало дающая уму и сердцу. И бежали они от нее подальше, в ребячьи хороводы. Улица, проклятая и благословенная, нередко восполняла дефицит мужского присутствия, обучала ребят товариществу, праву сильного, риску, ловкости, смекалистости. Кого-то эта «школа» калечила, кого-то лечила.
Однако, как говорили почти все участники «исследования», отца они слушались больше, чем мать. Смотрите, как странно: его почти не видят, с ним изредка общаются по делу, а уважают порой не
