И аз воздам - Надежда Попова

Девица запнулась, вперившись взглядом в людей перед собою; мгновение прошло в молчании, потом ее взгляд сместился к Знаку на груди Курта, к истерзанному телу на полу, и гостья завизжала, с неожиданной прытью отскочив назад и бросившись прочь. Вурцель метнулся за нею, и Курт перехватил его за локоть:

— Не стоит. Она тут явно не при делах, а о смерти вашего парня все равно вскоре узнали б.

— Да, но не застукали бы меня над его трупом! — злобно огрызнулся тот; Курт передернул плечами:

— Об этом не тревожься. Прикрою. По-моему, она толком и не поняла, кто здесь был, и единственное, что привлекло ее внимание — мой Сигнум. Посему — давай-ка, делай отсюда ноги и не забудь, что я сказал: выясни, кто из твоих людей впервые узнал о Маусе в тот вечер.

— А у вас-то самого проблем не будет? Если вы понимаете, о чем я… — с сомнением осведомился Вурцель, и Курт нарочито широко улыбнулся:

— Я следователь с особыми полномочиями. В случае необходимости я и впрямь могу любого скрутить по рукам и ногам и порезать на клочки; в крайних ситуациях — даже местного обера. Но благодарю за заботу.

Хозяин пивнушки на его улыбку не ответил, передернувшись, точно от холода, развернулся и поспешно вышел прочь.

Глава 13

Дом убитого Курт покидать не стал; вместе с Нессель, притихшей и безмолвной, он обошел остальные комнаты, исследовав жилище Мауса скорее для очистки совести, нежели и впрямь надеясь отыскать нечто полезное, и вышел на улицу, уже снаружи дождавшись явления магистратских следователей. Оба явившихся городских деятеля на изувеченное тело смотрели с заметным испугом, вопросы майстеру инквизитору задавали осторожно и явно опасаясь ляпнуть лишнее, и вскоре, перемежая речь извинениями и запинками, дозволили оному удалиться.

В комнату трактира Курт и Нессель вошли уже в глубоких сумерках; ведьма по-прежнему молча зажгла светильник на столе и, с видимым раздражением сорвав с головы крюзелер, швырнула его на табурет. Курт запер дверь на засов и, пройдя по всем комнатам, закрыл ставни; отстегнув кинжал, сунул его под подушку, меч пристроил в изголовье, а арбалет, вынув из чехла — на стол.

— Не думаю, что сегодня нам что-то грозит, — пояснил он в ответ на пристальный взгляд ведьмы. — Но предпочитаю поостеречься. Паранойя губит куда реже, чем беспечность.

Нессель не ответила, лишь вздохнув и неопределенно поведя плечами, и Курт нахмурился, подойдя ближе и заглянув ей в лицо:

— Что с тобой? Тебя все это настолько напугало? Брось, я скорей всего преувеличиваю опасность; вряд ли он полезет в трактирную комнату, кем бы он ни был… Прости, что втянул тебя в свои дела.

— Я сама напросилась, — возразила ведьма тихо. — И меня мало волнует собственная судьба. Сегодня я поняла, что не уверена в судьбе дочери.

— В каком смысле?

— Ты сказал, что не оставишь меня ни на минуту, — тихо произнесла она, и Курт запнулся, не сразу найдясь с ответом. — Ты говорил, что глаз с меня не спустишь, а сам оставил одну. Он мог убить меня там, у этой двери, пока тебя не было рядом. Меня защитил какой-то головорез, а не ты.

— Я понимаю, — осторожно подбирая слова, ответил Курт, наконец. — Но пойми и ты: я должен был войти и узнать, что происходит, и я не мог потащить с собою тебя — ты помешала бы мне и оказалась бы в опасности сама. Да, я виноват в том, что упустил его, не сумел задержать еще там, в доме…

— Ты просто пробежал мимо меня, — все так же тихо, но напряженно сказала Нессель. — Ты не остановился, чтобы узнать, почему я закричала — просто испугавшись или потому, что он меня ранил.

— Я успел увидеть, что с тобой все в порядке.

— Ты видел меня спереди, — возразила Нессель. — А если бы он ранил меня в спину?

— И ты не хотела бы, чтобы я поймал того, кто сделал бы это? — так же тихо спросил он. — Ты хотела бы, чтобы я бросил преследование и… Что я должен был сделать, по-твоему?

— Я не знаю, — обессиленно выговорила ведьма. — Я понимаю, что ты исполнял свой долг, и ты должен был делать то, что делал. Я и раньше знала, понимала, что иначе ты и не можешь, иначе не умеешь и уметь не хочешь, и я не могу упрекать тебя за это. Но теперь — теперь я это увидела и почувствовала. И я не знаю; если со мной что-то случится — я не уверена, что ты не бросишь поиски Альты, что отнесешься серьезно не к тому, чтобы поймать своего старого врага, а чтобы освободить мою дочь. Что ты не пробежишь мимо нее так же, как мимо меня сегодня, бросив ее, быть может, в опасности.

— Я обещал, что…

— … что сделаешь все возможное, — перебила Нессель, — я помню. Это очень хорошо сказано, потому что твое возможное — это все, что остается за пределами твоей службы. Те остатки тебя, что не заняты твоим долгом — это и есть все то, что ты можешь отдать другим. И даже себе ты ничего не оставил.

Курт помолчал, глядя в ее осунувшееся за этот вечер лицо, и, наконец, произнес, все так же аккуратно, точно острые бритвы, подбирая слова:

— Я не могу иначе. Здесь ты права. Но зато все, что от моей службы останется — оно все твое в этот раз. Что ты хочешь, чтобы я пообещал? Что для тебя и твоей дочери сделаю исключение?

— А ты можешь дать такое обещание? — спросила Нессель и, помедлив, уточнила: — Не солгав при этом?

Он не ответил, по-прежнему глядя ей в лицо и понимая, что любую ложь эта женщина увидит сейчас, поймет, почувствует, да и нет никакого желания эту ложь произносить…

— Значит, Альте конец, — чуть слышно подытожила ведьма, обреченно опустив голову.

— Я сделаю все возможное, — произнес он твердо и, шагнув к Нессель, обнял ее, прижав к себе и повторив с расстановкой: — Всё. Возможное. Поверь. Даже если это будет стоить мне жизни; в конце концов, эта самая жизнь и так взята у тебя в долг, посему это будет честно.

— Я не хочу ценой твоей жизни, — глухо вымолвила та, вжавшись в его грудь лицом. — Ничьей жизни. Я просто хочу, чтобы мне вернули дочь. Неужели я так много прошу? Неужели я столько зла совершила в своей жизни, что меня надо было карать именно так? — Нессель подняла голову, требовательно взглянув в его лицо и явно всеми силами удерживаясь от того, чтобы заплакать. — Ты, инквизитор, скажи мне — чем я заслужила это? Что такого сделала, какой грех?

— Ничего, — возразил Курт негромко. — Будь все человечество хоть вполовину так же благочестиво, как ты — и в раю не осталось бы места для людских душ. Таких страданий ты не заслужила ничем, и происходящее с Альтой и тобой — несправедливо. Почему так случилось? Я не знаю. Потому что случилось. Потому что люди злы и подлы, и человеческую низость не интересуют твои добродетели. Потому что справедливости не существует, а милосердие — красивая сказка.