Ярость - Карин Слотер

— Я не… — Джон не знал, как это сказать. — Я не помню, чтобы видел вас на похоронах.

— Я была там, — заверила она, и в ее глазах он заметил напряжение. — Ваш отец не слишком хорошо воспринимал наши отношения с Джойс.

— Конечно, — сказал Джон. — И не должен был.

Ричард был твердо убежден, что знает разницу между правильным и неправильным, хорошим и плохим. Тех, кто переступал эту черту, он легко отсекал от своей жизни, словно раковые опухоли, которые удалял в операционной своей клиники.

— Мне очень жаль, что так вышло, — счел необходимым заметить Джон. — Он всегда любил Джойс.

Кати внимательно посмотрела на него.

— Вы пытаетесь защитить отца?

— Мне кажется, если я попытаюсь понять его точку зрения, разобраться, почему он думает именно так, это мне поможет.

Кати прошла через комнату и открыла дверь. Джон думал, что она ведет в туалет, но это оказалась гардеробная или кладовка, вдоль стен которой стояли три шкафа с картотекой. Наверху каждого аккуратными стопками лежали блокноты, штук пятьдесят.

— Это копии документов предварительного слушания вашего дела в суде, до отказа в изменении места слушания, до последней апелляции. — Она указала на несколько выдвижных ящиков. — Здесь все ваши медицинские освидетельствования. — Она положила руку на верхний ящик ближайшего к Джону шкафа. — Ваша первая передозировка в неотложке, ваше признание, когда они арестовали вас, и… — Она остановилась, но взгляд не отвела. — Информация из лазарета «Коустел».

Джон судорожно сглотнул. Зебра. Они знали про Зебру.

— Здесь доклады совета по досрочному освобождению, — продолжала Кати, открыв ящик, в котором лежало шесть или семь толстых папок. — Джойс получила копию последнего из них приблизительно месяц назад.

— Но зачем? — спросил Джон, думая об этих томах документов, которые хранила Джойс. — Зачем ей все это нужно?

— Они принадлежали вашей матери, — сказала Кати. — Эти блокноты… — Она наугад взяла один. — Это ее записи. Она знала ваше дело вдоль и поперек.

Джон открыл блокнот и начал читать. Во времена, когда Эмили училась, каллиграфия имела большое значение. Почерк у нее был великолепный, строчки струились по странице, словно вязь из цветов.

Смысл слов, впрочем, таким красивым не был.

«Спидбол = героин + кокаин +??? Почему брадикардия? Почему асфиксия?» Джон перевернул страницу. «Следы укусов соответствуют отпечаткам зубов?» И еще: «Сперма не обнаружена. Где презерватив???»

— В самом конце, — сказала Кати, — она пыталась получить в округе физические улики.

— Зачем?

— Она хотела провести анализ ДНК на ноже, чтобы доказать, что это ее кровь, но образец был таким маленьким, что они смогли сделать только митохондриальный анализ. — Когда он непонимающе покачал головой, она объяснила: — Митохондриальная ДНК передается от матери, так что нельзя было исключать, что эта кровь также могла принадлежать и вам. Или Джойс, так что это все равно не помогло бы делу.

— «Следы укусов»? — прочитал он.

— Она думала, что они смогут доказать, что ваши зубы не соответствуют следам этих укусов, но был один прецедент, одно дело, рассматривавшееся в Верховном суде, где доказательство в виде несовпадения следов укусов было признано неприемлемым. — Она помолчала, а потом добавила: — Но она думала, что это может помочь в смысле… отсечения.

— Что?

— Стоматолог штата в суд не вызывался. Примерно за три года до смерти Эмили подала ходатайство о предоставлении ей всех доказательств по вашему делу, всех папок. Она была намерена просмотреть их еще раз, проверить, ничего ли не пропустила. Она нашла один рапорт, где эксперт штата по стоматологии высказывал предположение, что язык… что он был откушен, а не отрезан.

— Откушен? — эхом отозвался Джон. В памяти возникла Синтия Барретт, ее неприятно скользкий язык, когда он держал его большим и указательным пальцем. Отрезать его было довольно сложно, но откусить?.. Каким нужно быть чудовищем, чтобы откусить девушке язык?

— Джон?

Он откашлялся и заставил себя заговорить.

— Нож был их главной уликой. У них был эксперт, который заявил, что именно он был использован, чтобы отрезать ей язык. И это доказывало преднамеренность.

— Правильно. Эмили собиралась подать иск на недобросовестность суда. Они утверждали, что вручили заключение доктора об откушенном языке Лидии, но Эмили не могла найти его следов. Оно могло бы стать основанием для апелляции.

Он пролистал блокнот, обращая внимание на даты.

— Мама работала над этим, когда была уже больна.

— Она не могла остановиться, — сказал Кати. — Она хотела вытащить вас оттуда.

Джон никак не мог прийти в себя при виде ее записей. Сотни страниц, заполненных жуткими подробностями, о которых его матери не следовало бы даже слышать. Во второй раз за день он расплакался на глазах у любовницы сестры.

— Но зачем? — спросил он. — Зачем она это делала? Сроки всех апелляций давно прошли.

— Все еще оставался один призрачный шанс, — ответила Кати. — И она не хотела его упустить.

— Она была тяжело больна, — сказал он, захлопывая блокнот, успев заметить, что последняя запись в нем сделана за неделю до того, как мама последний раз попала в больницу. — Ей не следовало этого делать. Ей нужно было сконцентрироваться на том, чтобы набираться сил, чтобы лечиться.

— Эмили знала, что лучше ей уже не будет, — ответила Кати. — Последние дни своей жизни она провела, занимаясь тем, что ей хотелось делать.

Джон уже рыдал по-настоящему — крупные слезы ручьем катились по его щекам, когда он представлял, как мама каждый вечер изучала всю эту информацию, пытаясь найти что-то, хоть что-нибудь, что могло бы вытащить его оттуда.

— Она мне ничего не говорила. Не рассказывала, что занимается этим.

— Она не хотела заронить в тебя напрасную надежду, — сказала Джойс.

Джон обернулся, подумав, что неизвестно, сколько времени сестра уже стоит у него за спиной.

Джойс не выглядела раздраженной, когда спросила:

— Кати, что ты делаешь?

— Вмешиваюсь не в свое дело, — с улыбкой ответила та. Так улыбаются, когда делают что-то не так, но знают, что будут прощены. — Оставлю вас вдвоем. — Проходя мимо Джойс, она сжала ее руку и закрыла за собой дверь.

Джон все еще держал в руке блокнот — труд всей жизни Эмили.

— У тебя славный кабинет, — сказал он. — И Кати…

— Ну конечно, — ответила Джойс, криво улыбнувшись. — Настоящая лесбиянка в клане Шелли.

— Бьюсь об заклад, отец был в восторге.

Она прыснула от смеха.

— Точно. Причем настолько, что даже переписал завещание.

Джон промолчал. Он понятия не имел, что тут можно сказать.

— Мама взяла с меня слово, что я не выброшу это, — сказала Джойс, махнув рукой в сторону кладовки. — А я хотела. Я хотела вышвырнуть все это во двор и сжечь. И почти уже решилась. — Она грустно усмехнулась, как будто до сих пор удивлялась, что не сделала этого. — Я должна была. Должна была, по крайней мере, спрятать это куда-то или закопать. — Она тяжко вздохнула. — Но ничего не сделала.

— Почему?

— Из-за нее. Все эти папки, все эти глупые записи… Ты знаешь, что она никуда не выходила без такого блокнота? Конечно, не знаешь, — с горькой усмешкой добавила Джойс. — Она не брала их с собой, когда навещала тебя, но работала над ними всю дорогу туда и всю дорогу обратно. Иногда она звонила мне среди ночи и просила заглянуть в какой-нибудь невразумительный закон, который разыскала, посмотреть что-то такое, что, как она думала, могло привести к новому судебному процессу. — Джойс посмотрела на шкафы картотеки, на стопки блокнотов. — Это словно маленькие кусочки ее сердца, ее души, и если я выброшу их, то с ними выброшу и ее саму.

Джон погладил рукой обложку блокнота. Мама отдала ему свою жизнь, посвятив каждое ее мгновение тому, чтобы вытащить его из «Коустел».

И все из-за Майкла Ормевуда!

Убив Мэри Элис, Майкл убил этим и Эмили. И он же проник в душу Джойс, выдавил из нее жизнь. Господи, как же Джон хотел уничтожить его! Ему хотелось избить Майкла до полусмерти, а потом схватить за горло и смотреть ему в глаза в то мгновение, когда он поймет, что сейчас умрет. Но он ослабил бы руки, потом снова довел его до края и опять отпустил, чтобы только увидеть этот страх, абсолютный, всепоглощающий ужас, когда Майкл осознает свою полную беспомощность. А потом Джон просто бросит его, оставит умирать в одиночестве…

— Джон! — окликнула Джойс.

Интуиция у нее была развита хорошо, и она всегда чувствовала, когда брата что-то беспокоило.

Он снова открыл блокнот и пробежал глазами мамины записи.

— Что это? — спросил он. — Брадикардия. Что это означает?

Джойс подошла к шкафу и выдвинула один из ящиков с папками.