Цербер - Николай Полунин

Она продолжала называть службой работу, которую выполняла последний год, выйдя на свою раннюю пенсию. В ее обязанности входило прибираться в трех разных квартирах, расположенных в разных районах Москвы. Полностью обставленные, они тем не менее были не жилыми, а использовались лишь время от времени. Она поддерживала в них чистоту и порядок, приходя в каждую в строго определенное время. Только это. Запасы продуктов и напитков там обновляли другие, кого она не знала и с кем не встречалась. Она вообще никогда никого не встречала в этих квартирах, хотя следы пребывания там подчас оставались впечатляющие. Однажды на рогульках люстры она нашла аккуратно развешенные девять женских трусиков, а в другой раз, в другой квартире, ей пришлось собирать не один десяток стреляных гильз и выметать осколки хрустальных бокалов, которые, по-видимому, использовались как мишени.

За условленные часы она успевала прибраться и ни разу еще не задерживалась дольше отведенного ей времени. Она была пунктуальная женщина.

Сегодня с утра ее преследовала неотвязная мысль, что она непременно должна захватить с собой маленькое и красное. Ей даже будто бы виделось, где это нужно искать. Оно там и оказалось.

Положив коробок с капсулой в аккуратную хозяйственную сумку, которую всегда брала с собой, женщина тут же забыла о нем, и все пошло как обычно.

Она приедет в нужный дом, откроет своим ключом дверь и два часа станет наводить глянец на комнаты, кухню и спальню, в которых со времени ее последней уборки кто-то побывал. Когда все будет сделано, женщина откроет тугую притертую крышечку и рассыплет из капсулы тонкую беловатую пудру на ковер в гостиной и на стол. Что-то подскажет ей, что поступить следует именно так.

По дороге домой она не станет заходить в магазин и на рынок, как намеревалась, так как почувствует легкое недомогание. Коробок с капсулой выбросит и забудет о них — теперь навсегда.

Дома недомогание усилится — жжение под веками, ломота, позывы к рвоте — она приляжет на диван и почти сразу умрет. Труп с признаками хорошо определимого отравления явится уликой, которая бросит тень на эту женщину уже после смерти.

Вечером в квартиру, где она прибиралась и рассыпала смертельный порошок, войдет тот, кто поднял Романа в пятом часу утра, и с ним светловолосый мужчина с фотографии. Хозяин введет гостя в комнату и усадит за стол. Их беседа не затянется.

Роман тоже имел досье на Андрея Львовича и его фирму, а также многое, что с нею связано.

Глава 32

вспышка — цветы — дорога — зеленый газон — вспышка

ТЫ НАЧАЛ СОВЕРШАТЬ ОШИБКИ. ТЫ ДЕЙСТВУЕШЬ НЕ ТАК, КАК ОТ ТЕБЯ ТРЕБУЕТСЯ.

ТВОИ ОШИБКИ СОЗДАЮТ ТРУДНОСТИ. ТЕПЕРЬ Я УЖЕ НЕ ЗНАЮ, В КАКОЕ ВРЕМЯ ДО ТЕБЯ

ДОЙДУТ МОИ СЛОВА. ТАК ИЛИ ИНАЧЕ, ЭТО — МОИ ПОСЛЕДНИЕ СЛОВА К ТЕБЕ.

СМОТРИ И СЛУШАЙ.

вспышка — цветы — дорога — зеленый газон — вспышка

— Нет, — сказал Михаил, не отрывая взгляда от предмета, лежащего в центре стола, — я не стану сюда заходить.

Андрей Львович удивился:

— Но почему? Спокойное место, чтобы поговорить без спешки, вполне подходящее. Вы ведь хотели поговорить?

— Но не здесь. И вам не советую.

Уклонившись от попытки остановить его, он в несколько больших шагов очутился за дверью.

Маленькие допотопные черные очки. С круглыми стеклами, без оправы. Лежали в самом центре стола этой стандартной квартиры со стандартной мебелью и шторами, а больше Михаил ничего и не успел заметить.

Нелепая, как у кота из сказки про Буратино, вещица предупреждала его уже трижды. Первый раз он не очень хорошо помнил, какие-то взвизгнувшие возле плеча шины, когда он наклонился над оброненными кем-то и чудом не раздавленными синими стеклышками. Второй — дурачась, купил на толкучке у нищенки, а вечером на него напали и ограбили после третьесортного ночного клуба с казино, куда его занесло зачем-то под самое утро.

Третий раз он, можно сказать, устроил себе сам. Было очень похоже на то, как сейчас. Также увидел, сразу вспомнил все, что у него с этим предметом связано, но геройски плюнул на суеверия и пошел. За поворотом на ближайшем углу его поджидало дурацкое попадание в чужие разборки, он еле остался жив. Следом — отвратительные подробности официального разбирательства и нервотрепка, пока они с тезкой-Мишкой, который тогда у него был один, утрясали дело. Плюс ему пришлось пережить, хоть и в ускоренном темпе, все последствия страшнейшего сотрясения мозга.

«На собственных ошибках учатся только дураки, умные люди предпочитают учиться на чужих, но на четвертый-то раз и до таких тупоголовых, как я, должно доходить».

— Послушайте, — позвал он в квартиру, — я серьезно. Лучше уйдите оттуда.

Андрей Львович появился в дверях:

— Что за капризы?

— Это не капризы. Боюсь, я не сумею объяснить. Уйдем.

И без того холодные, глаза Андрея Львовича за стеклами очков сделались совсем льдистыми.

— У вас предчувствие? Какая-то догадка? Не стесняйтесь, говорите прямо, мне приходилось выслушивать самые невероятные вещи.

— Тогда вы — директор сумасшедшего дома.

— В какой-то степени.

Когда они спустились, Михаил отметил, что теперь с ними лишь один сопровождающий, молодой, с припухлыми азиатскими веками. На улицах зажглись фонари.

— Собственно, почему бы нам не побеседовать прямо здесь, — сказал Андрей Львович. — Что вы хотите?

— Лену. И как можно скорее. Она у вас, я знаю. Андрей Львович решил не делать вид, что удивлен.

— Я могу догадываться о ваших причинах, по которым вы удерживаете ее, — продолжал Михаил, — но они ни в коем случае не совпадают с моими. Мои причины — совершенно другие. Я не хочу открывать их вам. Пока не хочу. Вам придется поверить мне на слово, что они гораздо важнее ваших.

— Только не говорите, что это — сугубо личные причины.

— Отчего бы и нет? Вам их мало?

— Мало. Вокруг вас происходит слишком много событий, Михаил. Почему вами заинтересовались криминальные структуры? Как вы вышли на Лену? Куда подевались из того тоннеля метро? Откуда у вас мой номер, наконец? Я поставил его специально для Лены три дня назад, и она никак не могла вам его передать.

— Эк вас номер-то задел.

— Не скрою. Я не привык, что предпринятые мною меры оказываются безрезультатными.

— А что, если теперь придется привыкать? Они шли вдоль Яузы по Русаковской набережной, как бы прогуливаясь. Сквозь перекрещенные круги чугунной ограды мертво светилась серая вода. Сопровождающий держался чуть поодаль, по краю проезжей части короткими отрезками переползал «Порш».

— Слушайте, Михаил, вы представляете себе, что я прямо сейчас могу отвезти вас в прокуратуру? Только того, что есть у меня на вас, хватит лет на двенадцать.

Михаил вспомнил, как они с Павлом пугали Гошу, и рассмеялся:

— Вот не думал, что вы опуститесь до таких дешевых приемов. Да так скоро.

— Я хочу, чтоб вы поняли, что выхода у вас нет.

— Это у вас нет выхода, потому и примчались как на пожар по первому требованию. Правильно сделали, кстати. Без меня вам Лены не видать как своих ушей, — сыграл он, — куда бы вы ее ни запрятали. Никакая охрана не поможет. Сами знаете.

Андрей Львович понял его по-своему, но спросил о другом:

— А вы? Куда вы запрятали своих людей? Я навел справки — у вас симпатичные знакомые. Скажем, командир ваш бывший, этот спецназовец. Вы знаете, что он в розыске? Хотите, скажу, за что?

— Слушайте, Андрей. До вас, по-моему, никак не дойдет, что все это не имеет никакого отношения к тому, о чем мы говорим. Никакого отношения. Мне нужна Лена, она должна быть со мной. С нами — со мной и моими друзьями. Мы пробудем вместе неделю, может, две. Но никаких ограничений в передвижениях, никакого нажима. После этого я смогу рассказать вам кое-что, — опять сыграл Михаил. — Не все, но многое. Мне сдается, это должно входить в сферу вашего интереса. Соглашайтесь, время дорого.

К Андрею Львовичу приблизился сопровождающий, неслышно шепнул. «Порш» подъехал совсем близко.

— Минуту, — бросил Андрей Львович, отходя. Михаил заметил короткий жест, который он сделал сопровождающему.

— Я не стану бросаться вплавь. Тут слишком грязно. В реке качались отраженные вечерние огни. Она напомнила ему другую, черную, с двумя лунными дорожками, скалистым и пологим берегами, где он ждал невесомую тень, куда приходил, чтобы только увидеть ее. Опять почудилась песня:

…За снегами, за зимами — луга, луга, луга…

На мгновение встали игольчатые черные сосны и пропали.

Когда Андрей Львович вернулся, у него было изменившееся лицо.

— Неприятности?

— Скорее наоборот. Михаил, случилось так, что я вам обязан жизнью. И он тоже, — показал на охранника.