Африканскими дорогами - Владимир Иорданский

Но нарождающаяся африканская буржуазия двумя руками сдирала с местного общества пелену традиционной этики. В Тропической Африке она противопоставляла ее нормам свой культ последовательного индивидуализма. Правда, это происходило не без определенных оговорок, не без колебаний. Из одной крайности впадая в другую, она временами охотно говорила об извечной ценности африканской традиционной морали, о святости африканских традиций солидарности и взаимопомощи. Эти разговоры становились громче, когда натиск на привилегии буржуазии усиливался.

И становление новых порядков и сила традиционных связей с деревней были особенно ощутимы в мелких, провинциальных городах, служивших своеобразными перевалочными пунктами на пути крестьянина в столицу. Здесь обычно он проходил через первые стадии «акклиматизации» к новым для него городским условиям.

…В январе 1961 года я приехал в город Сегу, в Республике Мали. Он расположен на берегу Нигера. В прошлом здесь был центр довольно крупного государства, но от тех времен мало что сохранилось.

Городок был застроен низкими глинобитными домами, утопающими в тени громадных раскидистых деревьев. За исключением района, непосредственно прилегающего к рынку, улицы были безлюдны, и, может быть, поэтому в глаза бросалась одна черта городской жизни — большое число ткачей, прямо на мостовой работающих у своих станков.

Впрочем, называть так примитивное устройство, с помощью которого работал ремесленник, было бы преувеличением. Он сидел на земле перед натянутыми на деревянную перекладину нитями. Челнок в его руках стремительно скользил вправо — влево, вправо — влево. На дальний конец узкой, не шире 12–15 сантиметров ленты был положен тяжелый камень. По мере того как лента становилась длиннее и длиннее, ткач все дальше отодвигался со своим нехитрым механизмом от камня.

Это были первые месяцы независимости молодой республики, ее экономическое положение оставалось очень сложным, и мне объяснили, что за последнее время тысячи ремесленников-ткачей по всей стране вновь вернулись к ремеслу, заброшенному было из-за засилья на рынке иностранных торговцев. Из местного и привозного хлопка ткачи вырабатывали ткани, которые охотно покупали крестьяне.

Ремесленники Сегу обеспечивали деревню не только одеждой. На городском рынке целый угол занимали сапожники, делавшие из старых автомобильных шин сандалии, весьма ценимые крестьянами, которые верили, что запах автомобильной резины отпугивает змей. Рядом с ними расположились кузнецы, продававшие мотыги, светильники, разного назначения металлическую посуду, ножи, топоры. Не менее разнообразной была и продукция гончаров. Чувствовалось, что ремесленное производство обеспечивало многие потребности населения.

Возрождение старинных ремесел рассматривалось в то время в Мали как дело жизненной важности. Оно позволяло сократить импорт многих товаров, а также уменьшить зависимость экономики от произвола крупных западных монополий, имевших прежде возможность искусственно взвинчивать цены на тот или иной товар первой необходимости. Наконец, развивая ремесла, страна получала возможность экономить столь нужную ей валюту.

В Маркала, расположенном в 40 километрах от Сегу, мне рассказывали, что во многих деревнях кузнецы вновь наладили столетия назад существовавшую в Западном Судане выплавку кричного железа из местной руды. А в городке Бугуни, на юге, крестьянин Ламин Самаке говорил мне:

— Теперь нам неважно, привезут ли что-нибудь французы. Мы можем обойтись и без привозных товаров. До появления керосина мы освещали свои дома маслом карите. Мы и сейчас выжимаем из орехов это масло.

Так народ опирался на собственный трудовой опыт.

Конечно, в Мали возрождение старых ремесел было вызвано особенностями переживаемого страной времени. Но и в других африканских странах провинциальный город обычно сохранял принесенные сюда из деревни традиционные производства.

И все же, хотя африканские города тесно связаны с окружающим крестьянским морем, есть черты, которые уже резко отделили их от деревни. В городе складывались иные, более свободные общественные отношения. Здесь крестьянин сталкивался с более высокой культурой. Наконец, даже внешний облик города — его небоскребы, бурный поток автомашин, ночное сверкание огней — столь непохож на привычный крестьянскому глазу мир глинобитных мазанок и извечной тишины, что он испытывал немалый шок, когда впервые оказывался на городских улицах.

Пожалуй, именно в провинции эта вторая сторона города зачастую проступала с особой явственностью и, пожалуй, в Восточной Африке более отчетливо, чем в Западной. В Кении или Уганде провинциальное местечко было населено преимущественно чиновниками, торговцами, европейцами-фермерами или специалистами, которые жили в отдельных домах, обычно окруженных садами. «Их» город находился на противоположном полюсе мира, из которого пробовал вырваться крестьянин.

Угандийский городок Мбале расположен у подножия высокой, поросшей редким лесом горы. Он невелик, но раскинулся широко. Сразу же за центральной улицей делового квартала, где в два ряда выстроились городские учреждения и магазины, начинались жилые районы. Узкие, извилистые улочки бежали среди зеленых изгородей, из-за которых выглядывали невысокие домики из красного кирпича. Они перемежались лужайками с редко разбросанными деревьями. И всюду цветы. Полыхали фиолетовые кусты бугенвиллей, сиреневыми облаками казались высокие, раскидистые жакаранды, горели огнем ярко-алые акации — «пылающие деревья». На придорожной табличке с названием района надпись: «Сады Эдема».

Трудно поверить, что рядом с этими богатыми виллами существовал другой мир — мир нужды, безысходности, отчаяния. Контраст был разителен. Буквально в трех-четырех километрах от Мбале я наталкивался на нищие, разоренные крестьянские жилища, к которым жались крошечные, лоскутные хлопковые поля.

Как там жили люди? В скромном домике на окраине города я встретился с ветеринарным врачом Станиславом Никитиным, который приехал в Уганду несколько лет назад. Мы проговорили не один час. Никитин рассказывал:

— Крестьянин мечтает о зажиточности. Сейчас высоки цены на молоко, и многие в деревне пытаются завести породистых коров. Местный скот мелок, удои дает скудные, но к кормам он нетребователен, к болезням, распространяемым различными насекомыми, невосприимчив. Другое дело — скот из Европы.

— Я видел своими глазами, — говорил Никитин, — как мучаются с ним крестьяне. Казалось бы, просто заменить одну породу другой, но этот скромный шаг вперед сделать бывает крайне трудно. Во-первых, нужно огородить выпас проволокой, что стоит немалых денег. Во-вторых, следует регулярно обрабатывать огороженный участок инсектицидами, что также обходится недешево. В-третьих, коров европейских пород необходимо подкармливать, иначе удои быстро падают, скот болеет.