Путь "Чёрной молнии" - Александр Теущаков

— Да так, на побегушках у кума, отнеси да принеси, когда и сдаст кого.

— «Абросим» — его погоняло, тебе он тоже сливал информацию?

— Да. Что видел во втором отряде, все рассказывал.

— Как ты с другой зоны сюда перешел? Говори начистоту, все равно узнаю, потом хуже будет.

— Мы там с братвой и лагерным начальством мутили с расконвойкой: в свинокомплексе часть мяса и поросят уходили налево. У меня заточки (блат) на свободе есть, вот и выстроилась цепочка, да кто-то нас сдал и чтобы кипишь не поднимать, нас по разным зонам раскидали, а то ведь в управе один деятель замешан. Преподнесли начальству так, что матушка за меня перед управой похлопотала.

— А кум как вышел на тебя?

— Да он бестия еще та! У него опера на воле и в других зонах знакомые, вот информация и просочилась. Мне срок корячится, он надавил на меня, или новая судимость говорит или на него пахать.

— А ты и сломался, ну и душонка у тебя сучья, мать родную продашь, если прижмут, — с ненавистью произнес Дрон, — как фамилия мента с управы?

Равиль замялся и не ответил.

— Что менжуешься? Я не буду с тебя клещами тянуть, брошу на съедение братве, — пригрозил вор.

— Воронков.

— Откуда ты его знаешь?

— Через знакомых, он просьбу одну за оплату сделал.

— Какую просьбу?

— Нужно было перевести в другую зону одного братэллу.

— Фамилии мне говори, что ты лепишь про братэллу.

— Гомонов Серега, его кумовья зоновские прессовали, вот и пришлось попросить Воронкова, чтобы помог с переводом.

— Сколько выложили?

— Почти косуху.

— Однако не криво мусора управленческие таксуют, — заметил Дрон, — ты у Ефремова под какой кликухой заточкован?

Равиль замялся, ему не хотелось раскрывать свое агентурное имя.

— Ты что, гниль болотная, вопроса не расслышал?

— Романов я, по кличке Роман.

— Ромочка значит, — съехидничал Дрон, — ладно, я пока отпущу тебя, а там посмотрим, может, ты мне услугу окажешь… — хитро ухмыльнулся Леха.

Вор еще долго расспрашивал сексота, все мотал на ус и раскладывал по полочкам, он уже знал, что сделать с этим животным. Лишать жизни его не стал, вот отдать Сибирским пацанам, было бы по понятиям.

«Пусть что хотят, то и делают с ним, главное сейчас его бдительность усыпить, чтобы к ментам не ломонулся, а там до прибытия кума…». Дрон улыбнулся, от пришедшей ему в голову мысли.

Карзубого и Каленого он отправил в жилзону, поблагодарив за отличную работу. Равиля отпустил, и всех, кто был свидетелем ломки тихушника, предупредил, чтобы помалкивали. Он сам решит, что делать дальше.

Вечером, когда снимались с работы и, проходя КПП по карточкам, Леха Дрон пригласил Воробья в свой отряд зайти на чай. Сашка не догадывался, какие события грядут в их отряде и во всей зоне, но главное он знал, что вор не пытался даже предъявить ему за Пархатого и Равиля, — значит не в чести они у него.

Опять у Сашки отлегло от сердца. Да, не легка зоновская жизнь, казалось бы, существуй себе потихоньку, наступит конец срока, и освободят. Но не тут-то было — до конца еще дожить нужно. Не успел он в зоне как следует осмотреться, обжиться, а со всех сторон: то интриги, то разборки, то посвящения в тайны растаскивают на части его сознание.

Почему-то сейчас ему вспомнился случай, когда на свободе он пришел по просьбе своего отца к его знакомому, болевшему церозом печени. Сашка тогда принес ему записку. Стареющего «Самоху» актировали с больничной зоны по болезни и поставив ему «синий укол» (раствор выявлял уровень смертельных бактерий в крови), врачи давали один месяц жизни, однако он прожил три. Пил по-черному, знал, что скоро конец, и наблюдал, как собственная печень вылетает горошинами с рвотой. Посмотрел он тогда на Сашку и сказал: «Правильно себя ведешь — независимо. Никому не давай спуску, если чувствуешь, что прав. Нормальные люди всегда тебя поймут, а о гнидах и речи нет, но на силу свою не уповай, не таких быков в консервные банки загоняли, будешь ко всем справедливо относиться, потянутся к тебе».

Прав был обреченный каторжанин, наверно он в своей жизни тоже пытался искать справедливость, видимо приметил в этом парнишке черты своего характера. Правильно говорят: «Свояк свояка — видит издалека». Умер старый бродяга, а слова глубоко в Сашкино сердце запали.

Не так много Сашка прожил на этом свете, но материнское воспитание, упорство родного, но такого далекого бати, и сила воли, всегда закаляли его дух. Не хватало ему еще опыта и знаний, чтобы сдерживать себя, и не дать своим недругам воспользоваться его неудачами. Все, что совершалось не по справедливости, отзывалось в его сердце болью.

Вот вчера вечером, подходит к нему Матвей — его земляк. В отряде он считается крепким мужиком, а Сашку — молодого пацана просит о помощи. Сходил Матвей на свидание, мать ему деньги передала. Равиль как-то пронюхал об этом и подключил Пархатого. Насели они с угрозами на мужика: «Делись с братвой, хапнул деньжонок — значит в общак подкинь». Объясняет им Матвей: «Деньги не только мои, у нас тоже свой мужицкий общак, и поделиться я могу только своей долей, или хотя бы отдать продуктами». Но Равиль — сволочь, и слушать не захотел, что ты мол, своими крохотными подачками собирается откупиться. Одним словом: круто прижали мужика.

Наблюдая, как Сашка начал жить независимо от блатных, семьянины посоветовавшись между собой и направили Матвея к Сашке, чтобы он попросил за них у авторитетных людей. Деньги им позарез нужно отдать, иначе неприятности схлопочут.

Сашка хотел еще вчера поговорить с авторитетами, но они все время были заняты. Вот и подумал он: «Посоветуюсь сегодня с Дроном, как в таких случаях воровской закон трактует: идут воры навстречу мужикам или принимают сторону предержащих воров, то есть блатных».

Вернувшись с работы в барак, Равиль прошел к своей койке и сразу же уткнулся лицом в подушку. Сославшись больным, он предупредил, чтобы его не трогали, а сам стал интенсивно гонять мысли в голове: «Что мне делать, как быть? Почему Дрон отложил исполнение приговора? Уж мне-то не знать, что делают с кумовскими тихарями. Значит, вор что-то задумал. Но что? Если мне удастся продержаться до приезда Ефремова, то я спасен. Но ведь две недели его придется ждать! Кум силен, здесь он меня отмажет, но как быть с Дроном? Да, недооценил я его. Оказывается у него в зоне все схвачено и все тайное, как говорится, становится явным. Надо же, как они меня выпасли! Наверно мне нужно было до конца идти в несознанку. Ну, уж нет! Это не менты, которые, за недоказанностью улик, отпускают. Воровские законы суровы и мое счастье, что Дрон что-то задумал, а то… — Равиль содрогнулся, вспомнив, как в десятом отряде опускали тихушника, — а что, если и со мной сделают то же самое: опустят и сфотают, а потом опозорят на весь белый свет».

Равиль сейчас был готов на все. Все что угодно сделает, только бы участь опущенного, обошла его стороной.

«Может ментам сдаться? А что? Спрячусь в изоляторе, и до приезда кума отсижусь».

Здесь Равилю пришла еще одна мысль: «А если предложить Дрону сыграть в одну игру: типа — войду теснее в доверие кума и буду сливать ему туфту (неверная информация). О! Нет! Если кум чухнется, тогда мне точно не сдобровать, он меня отдаст на растерзание блатным, бросит в камеру к ним и поминай, как звали».

В низу живота заныло от предчувствия беды или от тупикового состояния. Шалили нервы. «Нет, все-таки придется сдаваться ментам, иначе выхода не вижу. Эти волки меня порвут. Но как пробиться до вахты, наверняка меня пасут буйволы Дрона. А если они мне в бочину пиковину воткнут?»

Он устал от подобных мыслей, и сон постепенно завладел его воспаленным сознанием. Равиль погрузился в блаженную негу.

Глава 28 Казнь

Дронов в срочном порядке решил повидаться с Сибирским и предложить ему разобраться с Равилем, заодно и убедиться, что из себя представляет его тезка. Равиль ловко придумал, как в ту ночь опорафинить семью Сибирского, вот и посмотрит вор, что из этого получится.

Встретившись на улице, они пошли делать «променаж» по дорожке между отрядами. Дронов обстоятельно выложил факты, которые говорили против Равелинского, и дал зеленый свет действиям блатных с десятого.

— Был бы он козел — повязочник, с него и спросили по другому, — начал Дрон, — а то ведь сука замусоренная, ни одного уже из братвы вдудонил куму. Решай тезка, я тебе на подстраховку могу свою братву дать, чтобы было все грамотно. Не хочу, чтобы за эту падлу пацанва под раскрутку (уголовное дело) шла.

— Что-нибудь придумаем Дрон.

— Думать осталось до завтрашнего дня, мне кажется ломонется он к ментам. Смотри, если не сможете, я на него торпеду спущу. Я тебе доверяю Сибирский, вам зону держать, мне терять не чего, все равно скоро закроют. Завтра братва поваров воспитывать будет, совсем суки прибурели, я тут в столовую зашел, посмотрел, чем там мужиков кормят. Говорили мне, когда я на киче сидел, но не думал, что эти боровы настолько оборзели, короче в котлы их надо побросать: для других наглядно будет.