Вне закона - Дональд Уэйстлейк

Его болотистые глаза пузырились смехом, но я понимал: Беззаконец верит тому, что сказал. Я-то верил! У меня, признаюсь, от души отлегло при известии, что мне не придется сопровождать Лану Дрексел в Куинс.

— Нет, — продолжил Беззаконец, — Лана сама может за себя постоять, а кроме того, возможно, у меня для нее найдется небольшая работенка.

— И какая же?

— Такая, какую тебе я не поручу.

— Что мне делать?

— Следуй тактике, какую я порекомендовал мисс Дрексел. Не делай ничего, что ты делал прежде.

— Как это у меня получится не делать ничего из того, что я делал? У меня при себе всего семь долларов. Да и не знаю я ничего, кроме того, в чем кручусь с утра до вечера.

Анархист улыбнулся:

— Назло всему вы живы, молодой человек, — вот ваш первый младенческий шажок из круга лжи.

— Мне от этого не легче.

— На Тридцать пятой, в восточном секторе, есть одна гостиница, — заговорил Беззаконец. — За парком. Называется «Владения барона». Поезжай туда, когда утомишься. Скажи Фредерику, что я велел тебе остаться там на ночь. Не считая этого, можешь делать все, что угодно. Что угодно, чего не делал раньше.

— Не дадите ли мне аванс, чтоб было на что поесть?

— Фредерик позаботится о твоем пропитании.

— А если мне захочется в кино пойти?

Беззаконец покачал головой. Я словно мысли его читал: «Вот ребенок! Ему все дозволяется, а он, кроме как в кино пойти, ничего и придумать не может».

— Или билеты в оперу купить, — прибавил я.

— Я сам больше десяти долларов наличными при себе не ношу, — заявил он.

— Так у меня-то нет кредитной карточки.

— У меня ее тоже нет. — Беззаконец благочестиво воздел ладони вверх.

— Как же вы выкручиваетесь с десяткой в кармане?

— Сложная задача, — назидательно произнес он. — А сложная задача складывает жизнь в песню.

Вид у меня, должно быть, сделался жалким, потому что анархист издал короткий смешок.

— У тебя в кабинете. Нижняя половина розового ящика. Восемнадцать восемнадцать девять.

С этими словами он встал и направился к двери.

— Когда мы опять увидимся?

— Я тебе позвоню, — пообещал он. — Будь в готовности.

Он быстро удалился из кабинета. Я слышал, как Беззаконец перебросился парой слов с Ланой Дрексел. Та засмеялась и что-то сказала. А потом они ушли.

Я чувствовал себя неловко в его кабинете. Слишком в нем было много личного. В закрытом лэптопе хранились его личные письма, по стенам стояли все эти диковины… Я пошел в кладовку, которую адвокат называл моим кабинетом, и уселся за длинный стол в кресло, сделанное, похоже, из обожженной глины. Оно, словно керамический горшок, блестело темно-красным лаком, а все детали его были изящны и тонки. Я бы не удивился, если бы оно рассыпалось на черепки под тяжестью такого гиганта, как Беззаконец.

Я пролистнул пару бюллетеней Красотки Вторник. Однако паранойя и меня зацепила, так что я отложил газеты.

Из памяти не выходили слова Беззаконца о том, что мы живем в клубке лжи. Как много из сказанного им коренилось в какой-нибудь большей истине… Он во многом походил на моего отца — уверенный и мощный, имеющий на все ответы.

Только Беззаконец был дик. Он не упускал шансы и пропустил немало тяжких ударов. Он жил, нося в себе жестокую душевную болезнь, и отмахивался от угроз, которые иных храбрецов обратили бы в хлипких медуз.

«Не делай ничего из того, что ты делал прежде», — сказал он мне. Я лелеял его слова в памяти как подарок.

Взяв телефонную трубку, я набрал номер с клочка бумаги, который вытащил из кармана.

— Алло, — ответила она. — Кто это?

В трубке слышался громкий шум в отдалении, людские голоса, грохот.

— Феликс.

— Кто?

— Парень, кому ты вчера за обедом телефон дала… Я лапшу с кунжутным соусом заказывал.

— А-а. Привет.

— Я тут подумал, вдруг ты захочешь со мной вечерок провести. После работы, я имею в виду.

— А-а… Не знаю. Я тут собиралась с ребятами в одно место… Но это не обязательно. А ты чем хочешь заняться?

— Я на многое готов. А есть что-то, чего бы тебе действительно хотелось?

— Ну-у…

— Что?

— В монастыре сегодня вечером концерт камерной музыки. Чудесно попасть туда, по-моему.

— Отличная мысль!

— Только билеты по семьдесят пять долларов… каждый.

— Подожди, — попросил я.

Я закинул телефонный провод за небольшой розовый ящичек для досье. Ящик был повернут к окну, и я развернул его. Он оказался куда тяжелее, чем я думал.

Я увидел, что нижняя его часть, по сути, сейф на замке с цифровой комбинацией.

— Эй, ты куда пропал? — донесся голос Шари.

— Я здесь. Слушай, Шари…

— Что?

— Могу я тебе перезвонить через минуту?

— Валяй.

Мне секунды хватило, чтобы вспомнить цифры — восемнадцать восемнадцать девять. Комбинация сработала с первого раза.

В маленьком ящичке денег оказалось больше, чем я когда-либо видел. Пачки стодолларовых банкнот, полусотенных, двадцаток. Английские фунты и кучки евро. Еще были песо и другие дензнаки в белых конвертах — из других, более экзотических уголков мира.

— Ого!

Я взял двести пятьдесят долларов, оставив расписку. И сразу нажал на телефоне кнопку повторного набора.

— Феликс? — раздалось в трубке.

— Ты когда с работы сваливаешь?

Шари изучала музыку в университете. По классу гобоя и флейты. В квартете играли гобой и скрипка, от которых у меня щемило сердце. После концерта мы бродили по темным дорожкам монастырского парка. Я целовал ее, прижав к замшелой каменной стене, а она запустила руки мне под свитер, царапая длинными ногтями по лопаткам.

Поймав такси, мы двинули во «Владения барона». Поначалу портье ни в какую не желал беспокоить Фредерика, но стоило мне упомянуть имя Беззаконца, как помчался за хозяином вприпрыжку.

Фредерик оказался высоким мужчиной, белым, от волос на голове до туфель на ногах. Он провел нас к маленькому лифту и доставил в номер, крошечный и милый. Весь в красном и пурпурном и почти весь — кровать.

Я, должно быть, больше часа покрывал поцелуями шею Шари, прежде чем попробовал снять с нее муслиновую блузку. Она потянула юбку за пояс, стаскивая ее через живот, и сказала:

— Не смотри на меня. Я толстая.

Тут-то я и пустился целовать ей живот вокруг пупка. Пупок у нее был укрытым и уходил очень глубоко. Всякий раз, когда я втискивал в него язык, у Шари перехватывало дыхание и она впивалась ногтями мне в плечи.

— Что ты со мной делаешь? — шептала она.

— Тебя что, раньше никто здесь не целовал? — спрашивал я. — Это ж возбуждает — сил нет. — И следом всовывал язык до самого донышка.

Всю ночь мы отыскивали друг на друге новые и новые места. Это была почти игра. И мы вели себя почти как дети. Даже в туалетную комнату поодиночке не ходили.

В пять утра я сделал заказ по телефону. Бутерброды с салями и кофе.

— Кто ты такой, Феликс Орлеан? — спросила она, когда мы сидели, глядя друг другу в глаза, за низеньким кофейным столиком, на котором стоял наш очень ранний завтрак.

— Всего лишь студент-журналист, — ответил я. — И с головы до пят точь-в-точь именно тот, кем выгляжу.

Шари натянула мой свитер — больше на ней ничего не было. Мне хотелось расцеловать ее живот, но она так уютно устроилась, что жалко было тормошить девушку.

— А у меня ухажер есть, — призналась она.

— Ну-у?..

— Ты псих?

— Какой же я псих? Ты ночью меня как раз тем и одарила, что мне было нужно. И ты такая красивая…

— Ну не очень-то я и хороша. — Она старалась представлять себя красивой и в то же время стыдилась обмана.

— По мне, красивая.

— Только я вот здесь, вся тобой пахну и в твоем свитере, а он в своей постели спит в Ист-Виллидже.

— Вот она ты, и вот он я. Каждый должен быть в каком-то месте.

Тут она подошла ко мне и принялась целовать меня в пупок. Зазвонил телефон. Меньше всего на свете мне хотелось сейчас по телефону беседовать, но я понимал: надо взять трубку. Шари застонала от горя.

— Минуточку, радость моя, — успокоил я ее. — Это, наверное, по делу. Алло?

— Между Шестым и Седьмым на северной оконечности Сорок седьмой улицы, — произнес Арчибальд Беззаконец. — Ювелирный магазин «Делюкс». В девять тридцать. Буду ждать тебя у входа.

Когда я вешал трубку, Шари жарко шептала мне на ухо:

— Дай мне три дня — и я твоя.

Я хмыкнул и потянул ее за высиненные космы, так что губы наши сошлись. И еще долго я совсем не думал ни про большеглазых моделей, ни про анархию, ни про то, чем день может кончиться.

14

Я стоял на другой стороне улицы напротив ювелирного магазина в девять пятнадцать, потягивал кофе из бумажного стаканчика и тер воспаленные от недосыпа глаза. Когда я говорю: ювелирного магазина, — то должен пояснить. Там весь квартал — сплошь ювелиры. Что ни дверь — ювелир, что ни этаж, тоже ювелиры. Обитали в том квартале и арабы, и индусы из Индии, и евреи-ортодоксы, и белые, и азиаты, и люди всех других цветов кожи. Здоровенные негры-охранники шутили с похожими на живые мощи дельцами. Прохожие здесь, я сам слышал, бегло говорили по-французски, и по-испански, и на иврите, и на идише, на китайском и даже на скандинавских языках.