Пол Маккартни - Алан Клейсон

Вскоре машина Дэвиса надлежащим образом заглохла недалеко от дома Маккартни в Сассексе. Короткий разговор в тот день не закончился ничем. Однако через какое–то время Пол позвонил, и начались те сотни часов, которые Пол и Карл провели в кабинетах друг друга, когда то один, то другой сидели за роялем, делясь своими идеями. То Карл, то Пол вышагивали по периметру ковра, мучимые полузабытыми, но великолепными идеями, которые заставляли их вскакивать посреди ночи. По мере того как оратория приобретала видимые очертания, между ними рождалась дружба, выходившая за рамки формальных профессиональных отношений, начало которой положила встреча методичного Карла, который со студенческих лет творил в рамках классической традиции, и практически не знавшего нотной грамоты выскочки на шесть лет младше его, с его стилистическими клише и музыкальным мировоззрением, заложенным еще тогда, в четырнадцать лет, когда неумелые пальцы пытались зажать аккорд ми–мажор на шести непослушных струнах.

После того как работа над ораторией была завершена, произошло недоразумение, когда Пол настоял на ее официальном названии Paul McCartney Liverpool Oratorio; Карлу, который был явно обижен, пришлось подчиниться (так как его участие оплачивалось по контракту) — даже когда Пол написал на обложке альбома: «Я сочинил музыку, и мне помогли ее записать».

«Мне приходится как–то с этим жить», — сокрушался Дэвис.

Пол, в свою очередь, попытался выступить в свою защиту:

«Меня удивило, что даже те, кто знал меня довольно хорошо, спрашивали: правда ли, что я написал слова, а Карл — музыку, — сердился он годы спустя. — Мне приходилось объяснять, что я мог сочинять музыку, но не мог записать ее нотами. Для меня музыка — это что–то более волшебное, чем просто серия круглых точек на бумаге».

Да, что уж там говорить, не слишком вежливо было со стороны Пола вот так «отфутболить» соавтора оратории. И поскольку «мировая премьера» обозначала для него «последнее выступление», Дэвису не оставалось ничего лучше, чем сыграть роль «серого кардинала».

Во время подготовки полуторачасового произведения к премьере — в Ливерпульском Anglican Cathedral в пятницу, 28 июня 1991 года, — Дэвис не был настолько скромным и взял на себя выбор певцов на главные партии. Наиболее яркой из них была дама Кири Те Канава, сопрано из Новой Зеландии, которая десятью годами ранее пела арию на венчании принца Чарльза. Тем не менее она была полной противоположностью тому образу, который приписывают оперным примадоннам. Более того, она была большой поклонницей «The Beatles» в молодости, когда в течение четырех лет обучалась пению в London Opera Centre (1966 -1970).

Принимая во внимание профессионализм и вокальное мастерство Те Канавы, Сэлли Берджесс, Уилларда Уайта и прочих солистов — равно как и кафедрального хора, — Дэвис и Маккартни решили не примешивать ливерпульский акцент, вполне уместный в либретто, которое содержало изрядную долю автобиографии: рождение во время войны; цитата из девиза Institute во вступительной строке; «Headmaster's Song» в память о Джеке Эдвардсе (директор Institute); смерть отца и «хрупкое волшебство семейной жизни». Сюда же Пол примешал рождение главного персонажа во время авиационного налета, сделал его жену главным кормильцем в семье, заставил главного героя запить, устроил автокатастрофу, в которой беременная женщина едва не теряет ребенка, после чего все зажили мирно и счастливо.

В связанных между собой лейтмотивами восьми частях оратории нашлось немало вполне приличных мелодий, которые можно было использовать и в других произведениях. Маккартни сознавал это и дал добро на выход двух синглов, «The World You 're Coming Into» и «Tres Conejos» (об уроке испанского в школе). Эти и другие песни из «Liverpool Oratorio» вполне подошли бы для своеобразного баритона Пола, если бы были включены в один из его поп–альбомов. Конечно, они имели больше общего с легкими операми Эдварда Джермана или Гидберта и Салливана, нежели, скажем, с «Lunaire Pierot» Шенберга — с его полным неприятием тональности — или «Nocturnal» Эдгара Вареза, наложенные на хроматические пассажи бормотания дадаистов и беспорядочные фразы из «House Of Incest» Анаис Нин.

Журнал Music, однако, выразил мысль, что даже самые мелодические отрывки из «Liverpool Oratorio» «недотягивали до стандартов поп–мелодий», а также заметил, что «Маккартни еще не нашел в себе «классический» вокал».

Впрочем, остальные классические издания признали, что данное произведение не является чем–то из ряда вон выходящим, однако вполне прилично для поп–музыканта, хотя и мультимиллионера, соавтором которого был Дэвис, настолько знаменитый, что после генеральной репетиции он дал автографы двумстам мальчикам из хора.

Хотя он и занял лишь сто семьдесят седьмое место в чартах Billboard, он потеснил итальянского тенора Лучано Паваротти, возглавлявшего классический хит–парад; то же самое произошло и в Британии.

Реакция критиков и слушателей вполне удовлетворила Пола, так что он и Карл записали продолжение под названием «Liverpool Suite» — девятиминутную компиляцию из лучших хитов, причем количество постановок оратории во всем мире насчитывало уже более ста.

Хотя Маккартни таким образом не поднялся на новую ступень своего музыкального развития, как это сделал Эндрю Ллойд Уэббер — соединив простые, запоминающиеся мелодии с хоралами в стиле Генделя, — «Liverpool Oratorio» была своего рода мостком между «интеллектуальной» и «неинтеллектуальной» музыкой, «настоящим» пением и «попсовыми» кошачьими воплями, между «La Donna E Mobile» и «Long Tall Sally». Никто и глазом не моргнул, когда Sunday Times опубликовала в 1996 году статью о том, что Вэн Моррисон написал музыку к «Lord Of The Dance», шоу кельтских народных танцев.

Среди его немногочисленных предшественников Джон Маккормак — довоенный Паваротти — на пике славы дал концерт из популярных баллад для ливерпульских ирландских докеров во время их обеденного перерыва. Итак, вернемся к нашей дискуссии. Ольстерский университет в 1992 году присудил звание доктора литературы вокалисту «Them». В шляпе с кисточкой, строгом сером костюме, галстуке и белой рубашке и алой мантии, сорокасемилетний Джон Айвен Моррисон выглядел полной противоположностью полубога поп–сцены.

Назначение Боба Дилана преподавателем принстаунского университета более чем двадцатью годами ранее означало тот факт, что академический мир наконец–то стал всерьез воспринимать поп–музыку, которая вскоре стала одним из учебных предметов. В отличие от кинематографии, джаза и прочих дисциплин, характерных для ушедшего века Coca–cola, поп–музыка попала в сферу высшего образования только в конце восьмидесятых. Именно тогда ливерпульский университет открыл первый в Британии Institute Of Popular Music — причем в рабочую группу входил Майк Маккартни. Любопытно, что этот институт появился именно на родине «The Beatles».