Глаза Фемиды - Аркадий Петрович Захаров

бензомоторов в специальные гнезда и крепление их хомутами заняло несколько минут. Крепление рулевой лыжи с румпелем вместо руля, подключение бензобака — еще две минуты. Пара рывков стартером — и отлаженные загодя моторы заревели как небольшой самолет. Впрочем, их шум ничьему вниманию не интересен: пилы по всей тайге гудят. Колонтаец сел на нарточку верхом, как на коня, поставил ноги на боковые лыжи-полозья и двинул рычажок управления газом сначала одного двигателя. Автоматическое сцепление включилось, ремень пришел в движение и из-под барабана полетел снег — нарта пришла в движение, постепенно набирая скорость по накатанной дороге. Миронов прибавил газ второго двигателя и в движение пришел второй барабан с грунтозацепами. По сторонам замелькали елки, и нарты стало сильно потряхивать на неровностях дороги. «Как бы они не рассыпались раньше времени», — испугался Колонтаец и свернул на целину. По снежному насту мотонарты побежали помедленнее и не так тряско, как по дороге, но так же уверенно. Первой снег приминала широкая рулевая лыжа, по ее следу катился первый ведущий барабан, за ним — следующий. Боковые полозья нарт обеспечивали устойчивость и давали дополнительную опору. Скорость — километров до тридцати — только снежная пелена за спиной да ветер в лицо. Свежий ветер беглецу не помеха: от него спасает щиток. Однако холод проникает в рукава и под полы ватника, и картонные прокладки от него мало спасают. Но по расчетам Колонтайца, до избушки вздымщиков он должен был дотерпеть и по пути не превратиться в ледышку. К ней, вожделенной избушке, в глубину тайги и в сторону от дорог автомобильных, железных, проселочных, вдаль от всяческого жилья и стремился сейчас снегоход Колонтайца. Зимой, до сезона, в избушке никого не должно быть и Колонтаец расчитывал в ней отсидеться. Из собственного опыта, он знал, что найдет в избушке небольшие припасы, а может, и одежонкой удастся разжиться и еще чем-нибудь, что поможет дотянуть до весны. Вздымщики — народ припасливый. С ними он познакомился во время производственной практики по таксации и хорошо запомнил расположение участка и избушки. Там его искать вряд ли догадаются: все беглецы стремятся к железной дороге, а не в обратную сторону. Что будет с ним потом — Колонтаец даже не задумывался. Радость освобождения переполняла его, опьяняла и согревала изнутри. Будь, что будет. Вперед!

Вольнонаемный водитель лесовоза Павлов вез хлысты с деляны на нижний склад. Погода стояла отличная, весеннее солнышко пригревало сквозь стекла кабины. «Первый в мире, второй по Сибири» лесовоз ЗИЛ-157 успешно справлялся со своей задачей и тянул исправно, во все шесть цилиндров. Такая работа опытному шоферу не в тягость и есть время посмотреть по сторонам, приметить куда вылетают тетеревишки или куропачи, чтобы в свободное от работы время выбежать в лес с двустволкой. На одном из поворотов, когда дорога идет по краю берегового обрыва, Павлов увидел на льду реки быстро убегающую точку и затормозил. В короткое мгновение зоркий глаз шофера и охотника успел разглядеть человека верхом на самоходных санках, которые летели по насту так, что снег столбом! В поселке леспромхоза и в окрестностях Павлов ни у кого таких не видел и поспешил обсудить новость с шоферами других лесовозов. Сообща, товарищи пришли к выводу, что Павлову самобеглые сани почудились со вчерашнего, после аванса. И посоветовали похмелиться и выспаться. Тем не менее, новость расползалась между лесовиками, как всегда бывает в тех местах, где с новостями небогато.

Вечером, после поверки в отряде выяснилось, что заключенный Миронов отсутствует. Экстренно проведенные поиски ничего не дали. И только тогда отрядный доложил начальнику лагеря о вероятном побеге. Битый волк, всю жизнь отдавший режиму, все сразу понял и немедленно скомандовал собрать весь личный состав, свободный от караула: «Побег!»

По лагерю, между бараками, тоже прокатился шорох: побег! Побег! И все тайком радовались, толком не зная чему. И страшились твердо зная чего.

Тем временем мотосанки завезли Колонтайца в таежную глухомань, где на опушке, как он помнил, так и стояла избушка вздымщиков. Она оказалась на прежнем месте и даже курилась дымком. Осторожность подсказывала не торопиться, но наступала холодная ночь и делать беглецу оставалось нечего, кроме как идти знакомиться и проситься в гости. Так он и сделал.

Глава тринадцатая. Хим-дым

А ну-ка, парень, подыми повыше ворот,

Подними повыше ворот и держись.

Черный ворон, черный ворон, черный ворон

Переехал твою маленькую жизнь.

Дворовая песня

Костя Жуков в очередной раз бился над дилеммой: то ли ему сварить на ужин «борщ украинский овощной с говядиной и смальцем» или разогреть на сковородке «бобы соевые с томатом и смальцем». Причем особой разницы для него не было: если сегодня борщ украинский, то завтра — бобы соевые и наоборот, поскольку другого выбора ОРС Леспрома, снабжавший продуктами рабочих химлесхоза, попросту не предоставил. Были в наличии на складах консервированные в стеклянных банках борщ и бобы — их и отгрузили, чтобы не гнать транспорт порожняком и заодно отчитаться перед ЛесУРСом о выполнении плана поставок в тоннах и рублях. А за ассортимент никто не спрашивает, как будто рабочие сибирских химлесхозов особо пристрастны именно к украинским консервам «со смальцем», которое при всем желании его отыскать, никак в них не обнаруживалось, вероятно из-за очень высокой его испаряемости. Так или иначе, оба эти продукта за долгую зиму Жукову настолько обрыдли, что он как раз бился над альтернативой: а не отложить ли ужин вообще на завтра, а сегодня ограничиться чаем с сахаром и «долгоиграющими» глазированными пряниками, которые, от долгого хранения на складах, обрели жесткость твердого сплава и вследствие этого способствовали самосохранению. И чай, и сахар, и даже крупы у Кости имелись, да вот беда, готовить он не любил даже для себя и даже под угрозой голода. Из-за чего у него не раз возникали тяжелые конфликты с напарником Гошей, который готовить хорошо умел, но соглашался стряпать только в порядке очередности. Костину же стряпню Гоша не воспринимал, способности его отрицал и всячески хулил, чем вызывал у Кости волну стойкого раздражения. Впрочем, раздражение было вполне обоюдным, как это часто бывает с несовместимыми натурами в ограниченном пространстве. Из-за этой особенности таежного бытия, опытные охотники-промысловики предпочитают зимовье в одиночку или в большой ватаге,