Оборотни Его Величества - Алина Илларионова

– А если появится?

У нее необыкновенные глаза. Эльфийский разрез, кошачий цвет и непредсказуемость гремучей змеи. И улыбка – как укус. Пугающая красота, такая притягательная и острая, точно лезвие отравленного скадарского кинжала, изогнутого смертоносной волной.

– Я расскажу тебе легенду об антиарисе. Когда-то Антиарисом звали бедного юношу – прекрасного, смелого, гордого, сильного. Все женщины деревни были покорены Антиарисом, и это тешило его самолюбие. Как-то он пошел к ручью набрать воды и увидел, что там купается Афэлла. Юношу пленила бессмертная красота. Он похитил одежду богини и, когда та вышла, потребовал поцелуй в обмен на платье. Сперва Афэлла рассердилась, но потом присмотрелась к вору. Богиня любви стала приходить к нему каждую ночь, а с рассветом возвращалась к себе на золотые облака. Утром Антиарис находил на столе горсть росинок, обращенных в бриллианты. Он перестал работать в поле, выкупил у хозяина свою свободу, выстроил роскошный дом, нанял слуг, и теперь батраки трудились на него. Он стал заносчивым и высокомерным даже с Афэллой, в доме появились красивые рабыни… Однажды Афэлла увидела в их постели другую женщину. От обиды и негодования богиня не могла вымолвить слова. Тогда Антиарис жестоко рассмеялся над ней, и это определило его судьбу. «В твоих жилах течет яд, так люби же змей и скорпионов!» – выкрикнула богиня и превратила юношу в дерево. Теперь растет он, всеми ненавидимый, в раскаленной пустыне, и только змеи да скорпионы не боятся к нему приблизиться. В колдовскую ночь летнего солнцестояния Антиарис вновь становится юношей, и Афэлла спускается к нему, как раньше. И принадлежит он только ей одной.

Ирэн коснулась губами пореза. Вдоль позвоночника прошла дрожь.

Их было много, женщин. Красивых и не очень, умных и наивных дурочек с коровьими глазами, истеричных собственниц и безразличных к изменам глухарок. Дан и раньше плавал вслепую; порой течение помогало ему, направляя в верное русло, чаще – нещадно било о рифы, но никогда еще боль не доставляла такое странное, необъяснимое удовольствие.

– Я запомню легенду. Вдруг вернусь на стезю свободного барда, когда все закончится.

Напрасно поддеваешь – не вернешься. Потому что сам понял: ты заслуживаешь большего. Гораздо большего, чем истоптанные сапоги, промокший плащ, тонущие в осенней хмари огоньки дешевой корчмы и сомнительный восторг сомнительной публики. Однако Ирэн не стала возражать, оставив за союзником ценное право последнего слова. Друг друга поняли, и порядок.

Девушка забинтовала ранку, оставив сустав свободным, чтобы палец без проблем сгибался. Вдруг до вечера не заживет? Дан щелкнул арбалетом вхолостую и остался доволен. С усмешкой встряхнул головой:

– Знаешь, наследница, а ты не перестаешь удивлять меня. Я думал, тебя придется уговаривать помочь им… а ты сама. Спасибо, что ошибся на этот раз.

– Все просто.

– Просто что?

– Все.

При отцовском дворе этого не было, но и мама и нянюшка рассказывали, что за дворцовой стеной многие живут иначе. Помогают друг другу не в обмен на услугу, а просто так, дружат и любят не за деньги, сплетничают, сидя на лавочке, ради самой беседы, а не результата, в который она выльется.

Все просто, белый волк из Большого Мира. Решила помочь, потому что так поступил бы ты.

Армалина вернулась до сумерек, но бледный диск луны уже предупреждал о скором наступлении оных. Сбросила на пороге тяжелый мешок и пошла проверять Мирослава. Волк дремал на боку, закрыв нос лапой. Это он так с соблазном боролся: пришел в себя, когда мясо уже протравили, а пока дожидался новой порции, успел заснуть. Убедившись, что все ужасы, надуманные по дороге, на дороге и остались, кицунэ вернулась к делам насущным:

– Печь прогрели?

– С утра топлю! – приосанилась Ирэн. – Жарко, как в драконьей пасти!

Дан опустил голову, пряча улыбку. С тех пор как кэссиди разобралась в устройстве заморской печки, она сама занималась поддержанием тепла в доме.

Серебро сложили в купленную у кузнеца плавильную лодочку, засыпали сухим горючим для пущего жара и загрузили в пламенеющее устье. Порошок прогорит бесследно, ускорив процесс плавки, а за пробу металла не переживали – чай, не на сережки волкодлакам пойдет. К слову, среди полушек обнаружился невесть как попавший к селянам замочек от пояса верности, подобный тому, о который Дан в свое время сломал не одну отмычку.

Разобрали мешок: два капкана, стеганый подшеломник, три пары кожаных наручей, два десятка болтов, неплохой арбалет да длинный охотничий нож.

– Венимир с зятем все порывались со мной пойти, но оба в стрельбе не разумеют. Случись что – вовек себе не простила б. А оружие – Лешкино, сына Венимирова. С тех пор как охотница из семьи ушла счастье искать, Лешка сам научился зверя бить. На всю округу удачливостью славится.

– Нам бы не помешал лишний арбалетчик, – заметил Дан.

– Ему еще пятнадцати нет…

– И чего? – раздался с порога надтреснутый юношеский басок.

Армалина схватилась за щеки:

– Лешка, с ума сошел?!

– Ага, и к вам пришел. Я это… в общем, на подмогу меня выслали! – хлопая себя по плечам, нарочито весело доложился румяный от мороза парень.

– Выслали или самоволка? – хмыкнул Дан. Отчего-то лицо мальчика показалось знакомым.

– Ну-у… Добровольное вмешательство!

– Еще детей нам не хватало, – буркнула Ирэн, но больше для острастки.

– По одежке не судите, по делам глядите, – отбрило дитя, оббивая валенки о порог. Нет, Дан его точно где-то видел, только возрастом помладше. Те же непослушные вихры, брови вразлет, чуть вздернутый нос, ямочка на подбородке и щербинка между передними зубами. Лешка, Лешка… Вилейка… Охотница, ушедшая из семьи…

В поисках поддержки ведунья оглянулась на помощников и решительно указала на дверь:

– Вот что, возвращайся-ка ты домой. Не то сама отведу да велю отцу тебе люлей всыпать! Если с тобой случится что, как я ему в глаза смотреть буду?!

– Куда ж я теперь на ночь глядя пойду? Не ровен час, волкодлаки нападут. Да вы не бойтесь, теть Лин! Я бате сказал, что буду у Пешика ночевать, а у него все в Нагорицу уехали. Да и потом, охота мне с господином эльфом рядышком повоевать, а то вон Жонька еще летом одному коня подковывал, так до сих пор детинкой хвастается, а подержать только Златке дает, да и то не за так, жлоб губастый.

В задаток Лексей получил от господина эльфа профилактическую затрещину и просиял. Дан понял, за кого придется отвечать головой. Портрет этого мальчика с лошадью висел в Алессиной комнатке на чердаке.

Оленину, сваренную для Мирослава, доели подчистую. Вряд ли в ближайшее время укушенному будет до еды. С приближением заката началась ломка: организм метаморфа и знахарские снадобья боролись с проклятой заразой, так некстати отравившей кровь накануне полнолуния и оттого особенно въедливой. Волку связали лапы, но Армалина не позволила бинтовать морду. Да аватару самому не хотелось его мучить: бедняга дышал ртом, вывалив язык, и сколько пену ни обтирали, мокрое пятно расплылось на полподушки. Кицунэ уверяла, что процесс выздоровления идет, как положено, и вроде бы ей можно было верить, но на всякий случай Дан запретил Ирэн и Лешке подходить к кровати.

Плавленым серебром покрыли наконечники болтов и острия промасленных колышков, худо-бедно «выкрасили» меч, кинжал, челюсти капканов и наручи из прочной кожи. Сплавка не была прочной, но на раз хватит. На подшеломник, доставшийся Ирэн (они с Лешкой тянули жребий, и мальчик клятвенно обещал не покидать избу), нашили пробитые гвоздем полушки, приладили тесемки для надежности. Отравленное мясо разбросали за калиткой и во дворе. Помолодевшие усилиями Дана капканы охотно раззявили пасти. Один из них аватар примотал к сосне у калитки, второй – к чурке для колки дров возле задней двери, третий припорошил снегом под окном и протянул цепь к яблоне. Ну что… Все!

– У тебя нос… черный.

– В смысле волчий?

– В смысле грязный, – насупилась Ирэн.

А-а… Во время работы челка лезла в глаза, и Дан, смахивая ее, разукрасился маслом, к которому сразу прилипла пыль. Сейчас не до опрятности, но кэссиди так фыркала…

Дан умылся, постоял у окна, взял меч и вышел во двор. Он не планировал пережидать атаку в избе. Смысл? Ну отсидятся они в безопасности, а про́клятые тем временем расшатают двери и высадят окна. Следующей ночью вернутся. Или, разозлившись, в Вилейку пойдут по Лешкиному следу убивать семью будущей невестки.

Веет-воет за окошком,Огонек в моей сторожкеНевелик, да ты приметишь.Следом в след ложится стежка…

Ночь стояла ясная, звездная. Как будто Кружевница нарочно отмыла небо, чтобы поглядеть на аватара. Луна сияла по-зимнему высоко. И тишина. Обманчиво-спокойная, не тревожная…

Вышью по снегу рябиной,Боги, духи, берегини —Всех вплету в узор нетканый,Пусть хранят тебя отныне…

– Дан! Ты зачем вышел?