Почувствуй это снова - Ольга Вечная

– Можно позвонить на одну минуту? – в глаза смотрю. – Прошу по–человечески. Потом что хотите. Одолевает беспокойство. Мне надо. Чую это.

Сейчас.

Один вдох. Второй. Третий. Он смотрит на блистер. Беру, выдавливаю таблетку на ладонь.

Ну и что же ты, лже–ибупрофен?

Открываю бутылку с водой. Таблетку в рот, запиваю. Высовываю язык, демонстрируя.

– Диктуй номер. Помнишь?

Киваю. Он включает громкую связь.

– Минуты три у тебя, потом полегчает.

– Понял.

Сжимаю телефон. Юлин голос на первом гудке.

– Да?

Блть. Аж мурашки. По одному слову считываю состояние. Бросаю быстрый взгляд на свидетеля диалога. Ладно. Похер. Выпаливаю:

– Юля, малыш, это я.

– Слава богу! – в истерике. – Матвей, ты куда пропал? – тараторит. – Господи, я так волновалась! Твою мать! Я думала ты в аварию попал! Что ты умер! Боже, родной, ты в порядке? – всхлипывает. – Я так злилась! Сама придушу, честное слово!

Сглатываю. Улыбаюсь.

– Да, прости, маленькая, так вышло. Я в полном порядке. Телефон уронил. В остальном норм. Как ты? Давай быстро рассказывай, пока мне дали позвонить.

– Как это «норм»?! Паша понятия не имеет, где ты! Так не бывает!

– Юль, Юля–я. Ш–ш–ш. Малыш, времени в обрез. Быстро говори: как ты? Где сейчас?

– Под дверью стою, сейчас узи будут делать. Я уже видела доктора, он сказал, что не гинеколог. И вряд ли точно скажет.

– Вот да. Его не учили искать матку. Если не найдет сердце, это еще не конец. Понимаешь? Он не найдет, а гинеколог найдет. Улавливаешь разницу?

– Думаешь, такое возможно?

– Конечно. Поэтому раньше срока крест на моем сыне не ставь. Поняла? Мы по фактам будем ориентироваться.

– Да, – она улыбается. – Прикольно ты сказал «на моем сыне». Мне тоже кажется, что мальчик.

– Как ты сама?

– Сложно понять. Но уже два часа держится тридцать семь.

– Это хорошо! Отлично!

– Я тебе там целую поэму накатала в телефоне.

Смеюсь. Голова начинает кружиться. Боль действительно отступает. Но от этого понимания не радостно.

– Верю. Я попал немного, скорость превысил, поцапался. Но это ерунда. Появлюсь, как смогу.

– Ты цел? Поклянись!

– Сто процентов. О тебе всё время думаю, сердце–то разорвалось. Ты его часть в своем животе носишь.

– Матве–ей! – улыбается.

– А так — в порядке. Мне отдохнуть надо. Малыш, я лягу поспать. Потом снова позвоню.

Боли больше нет. Не наврал Любин папа. Кожа гореть начинает.

Юля вздыхает несколько раз. Говорит тише:

– Матвей, я не справлюсь. – Голос звучит обреченно решительно. – У меня была кровь утром. Немного совсем, но раньше не было. И быть ее не должно. Матвей, я потеряю нашего ребенка. Я храбрюсь, но если честно, в таком ужасе... Если бы ты не позвонил... я не знаю, просто не знаю, что бы сделала.

Прижимаю руку ко лбу. Сознание плавится.

– Я люблю тебя. Юля, я сейчас, в эту минуту, люблю тебя больше, чем когда–либо. Я клянусь тебе, что люблю больше жизни. Больше всего на свете. Как только смогу, сразу же к тебе. Хорошо? Заберу тебя. Ты просто дождись, ладно?

– Мы не справимся с этим. Я знаю это точно. Мы не сможем. Это слишком.

– Согласен. Но не справимся вместе. Ты и я. Оба полетим вниз.

Она вдруг хихикает.

– И разобьемся. Обещаешь?

– Сто процентов.

– Хорошо. Моя очередь заходить.

– Иди. Что бы ни сказали, помни: этот узист умеет смотреть печень и почки. Ни хера не смыслит в малышах.

– Боже, как ты мне нужен. Ты себе даже не представляешь.

– Я помню об каждую секунду. Не сомневайся. И я тут.

– Пошла.

Шум, приглушенные голоса. Я зажмуриваюсь.

– Матвей, ты здесь? Алле! Так плохо слышно!

– Да–да.

Снова шум, голоса.

– Матвей! Сердечко! – помехи. – Матвей! Ты слышишь?!

Мурашки. От тона ее. Появляется надежда.

– Повтори? – переспрашиваю. – Юля?!

Вызов обрывается. Блть. Абонент недоступен. Откладываю телефон на стол. Как тут жарко–то! Прокашливаюсь, быстро вытираю глаза. Поднимаю голову и произношу другим, жестким тоном:

– Спасибо. Что теперь? Куда идти, что делать? Пописать прям тут можно? Я пока не хочу, но могу еще воды выпить.

– Это Юля же? По голосу узнал.

– Да. Она в больнице под капельницами. Скоро узнаем, жив ли наш ребенок.

Он тоже прокашливается.

– Что ж ты не сказал ничего.

– Я говорил, – отвечаю. – Много раз.

За это били. Ваша дочь пожелала нам эту потерю. Произношу спокойно:

– Что дальше делать? Командуйте, блть. Я всё хуже соображаю.

Глава 42

Юля

Между моим корпусом и соседним, где делают узи, нет крытого перехода. На улице минус пятнадцать, поэтому мы с девочками торопимся, дабы не отморозить носы и пальцы.

Я иду последней и на мгновение останавливаюсь. Вдыхаю морозный воздух. Оглядываюсь. Здания, лавочки, машины – всё в белом, пушистом снегу. Тусклое солнце с непривычки слепит. Красиво. До чего же хорошо на свободе! Но делать нечего, бегу дальше, хрустя по протоптанной дорожке. Обратно в свою палату–камеру.

Остро жалею, что так редко гуляю. Быть запертой в четырех стенах, да еще и в госучреждении, — тяжко. Действительно тяжко. Настоящая проверка на прочность. Я не думаю о лишениях и неудобствах. Иногда, может, мельком. Всё вытерплю, лишь бы нам с Обнимашкиным смогли помочь.

– Фух, добежали! – говорю,