Персидская литература IX–XVIII веков. Том 2. Персидская литература в XIII–XVIII вв. Зрелая и поздняя классика - Анна Наумовна Ардашникова

                                                                                          глазами,

С нравом бродяги, влекущая за собой целый город

                                                                                    влюбленных.

С рукавами, осыпанными самоцветами, с розой на груди,

                                                                             с нежным станом,

В расшитой одежде, в златотканом поясе, с шапкой на голове.

Без сурьмы черны ресницы, без вина ярки губы,

Красноречив ее молчащий взгляд – она молчащая говорунья.

Ласковая с путниками, она покой для души, проницательная —

В странствиях не побывавшая, людей повидавшая,

                                                                       торгующая чувствами.

Взгляд ее – вестник свидания, а губы готовы к брани,

Порой глаза полны страсти, порой забывающие

                                                                                    о влюбленных…

Самовлюбленный палач, взгляд – охотник без силка,

Рука – в своенравного меч вонзающая, ухо —

                                                                        советам не внимающее.

Она дерзкая, как мысль Сайидо, она речиста, как попугай,

Язык – фонтан меда, рот – источник нектара.

В приведенной газели, описывающей дерзкую и своенравную красавицу, представлен своего рода каталог ее качеств-определений, которые и облечены в форму авторских композитов. Их практически невозможно передать в переводе, поскольку это сложные прилагательные в функции существительных, например, сафарнакардамардомдида (в-странствиях-не-побывавшая-людей-повидавшая), насихатнашинидагуш (ухом-советам-не-внемлющая). Образованные аналогичным способом прилагательные встречаются и в других стихотворениях Сайидо, но в процитированной газели они присутствуют практически во всех бейтах. На стиль вуку‘ указывает вульгаризированная лексика (мошенница — бипарва, брань – душнам), а также ряд специфических мотивов. Из характерных для индийского стиля редких новых слов отметим «фонтан» (фавара). Этот образ использовал и Шаукат Бухари – он сравнил свое перо с «изумрудным фонтаном». У Сайидо встречается образ воды, окрашенной в желтый цвет янтаря:

Чаша моего веселья умывала лицо в янтарной воде,

Листья цветника моей радости стали одного цвета с осенью.

Привлекает внимание еще одна особая черта лирики Сайидо: рассуждая о свойствах своего поэтического слова, поэт представляет его разящим:

Огнеязыкое перо своей рукой я, Сайидо,

Вонзаю, как мил, в глаз моего противника.

Или другая концовка газели:

С тех пор, как огнедышащим стал язык моего пера, Сайидо,

Мой недруг извивается, словно горящий волос.

Во втором из приведенных макта‘ можно найти и характерный для всех приверженцев индийского стиля прием олицетворения («язык пера»), и один из часто применяемых глаголов – «извиваться, скручиваться» (пичидан). Своеобразно реализован в одном из стихотворений и мотив поэзии как колдовства:

Мое чудотворное перо – посох Мусы —

В день битвы будет у меня в руке драконом.

Сайидо! Сегодня мое перо творит чудеса,

Враг-невежда считает мое пророческое чудо колдовством.

В этом случае, развивая идею разящей силы поэтического слова, Сайидо обращается также и к образу поэта-пророка. В отношении своих стихов он применяет слово ‘иджаз, обозначающее исключительно чудеса пророков, которые они творят по произволению Аллаха. Этот блок мотивов имеет переклички с дидактической поэзией Насир-и Хусрава, в стихах которого присутствуют оба мотива – и поэтическое слово как оружие, и поэтический дар как пророческий.

Еще один пример свидетельствует о том, что мотив неотразимой силы слова является для Сайидо ключевым в его понимании миссии поэта и назначения стихотворства:

Одного мое перо убивает, другого воскрешает,

Меч не может совершить того, что совершает клинок языка.

При всем своеобразии авторской манеры Сайидо эстетические критерии оценки совершенной поэтической речи у него совпадают с мнением большинства поэтов, представителей индийского стиля. Он отзывается о своих творениях следующим образом:

В степи образов, о Сайидо, у меня есть сад,

И каждая травинка в нем – вновь расцветшая роза

                                                                      на изящном кусте.

Предпринятый обзор творчества Сайидо Насафи еще раз показывает, насколько индивидуальным может быть проявление базовых черт единого стиля эпохи в произведениях каждого конкретного автора, что полностью соответствует основополагающим принципам традиционалистского типа творчества и законам функционирования канона на любом историческом этапе его существования.

Мирза ‘Абд ал-Кадир Бидиль

На рубеже XVII и XVIII веков в Индии создает свои многочисленные произведения великий персоязычный поэт, представитель последнего поколения признанных мастеров индийского стиля Мирза ‘Абд ал-Кадир Бидиль (1644–1721). Бидиль получил прекрасное образование, изучал индийскую философию и филологию, знал, помимо родного бенгальского, урду и санскрит, арабский и персидский языки. Некоторые современники полагали, что поэт происходил из тюркского племени барлаз и, возможно, владел еще и классическим тюрки. По данным исторических источников, Бидиль был прекрасно осведомлен в медицине, математике, истории, литературе разных народов (по преданию, он знал наизусть древнеиндийскую «Махабхарату»). В молодости он стал последователем дервишеского толка маджзуб («испытывающий притяжение [любви]»), на который существенное влияние оказали местные верования и эзотерические течения, в частности философии йоги. Странствуя по Индии, «босой и в рваной одежде», Бидиль ведет дервишеский образ жизни, посвящая себя сложнейшим духовным практикам. После женитьбы в 1670 г. ради содержания семьи Бидиль поступает на службу в канцелярию к наследному принцу шахзаде Азаму, сыну императора Аурангзеба. Периоды придворной службы он часто прерывал странствиями в поисках истинного пути к Богу. В конце концов он примкнул к суфийскому братству кадирийа и, по-видимому, оставался его членом до конца своих дней. Духовные искания Бидиля продолжались всю жизнь и приводили его к сближению с представителями различных конфессий, в том числе брахманизма. В середине жизни поэт и мыслитель приобретает заслуженное признание и после 1685 г. безвыездно живет в Дели. Растет число его учеников, среди которых и мусульмане, и индуисты. Большое количество литераторов пытается снискать одобрение Бидиля, и редактирование многочисленных рукописей дает ему достаточные средства к существованию.

Литературное и философское наследие Бидиля огромно. Его полное собрание сочинений (куллийат) насчитывает 14 разделов. Общий объем стихотворных произведений Бидиля – около 147 000 бейтов. Ему принадлежат поэмы «Талисман [мистического] оцепенения» (Тилисм-и хайрат), «Великий океан» (Мухит-и а‘зам), «Синай познания» (Тур-и ма‘арифат), «[Мистическое] познание» (‘Ирфан), прозаические произведения со стихотворными вставками «Утонченные мысли» (Нукат), «Четыре элемента» (Чар ‘унсур) и др.

Несмотря на чрезвычайную популярность Бидиля не только в мусульманской Индии (например, в Средней Азии существовала специальная профессия «чтецов Бидиля» – бидилхан), его творчество изучено крайне неравномерно. Причина этого кроется в необычайной глубине философского содержания и сложности способов его выражения в произведениях этого автора.

Вершиной поэтического мастерства и социально-философской мысли Бидиля считается поэма ‘Ирфан, над которой он работал в течение 30 лет. Поэма представляет собой типичное для традиции классического персоязычного дидактического эпоса сочинение, состоящее из