Нарисованная смерть (Глаза не лгут никогда) - Джорджо Фалетти

Джордан глубоко вдохнул и постарался о ней не думать. Морин где-то рядом, ей грозит опасность, поэтому боль не должна его отвлекать. Он переключил внимание на то, что его окружало.

И вспомнил, что на той стороне сада ему почудился проблеск света. Он осторожно двинулся в том направлении и обнаружил, что по всей длине с тыльной стороны дома тянется большая веранда – что-то вроде зимнего сада. За стеклами просматривались очертания растений и плетеной мебели. Внутрь дома с веранды вели три застекленные двери, одна из которых была слабо освещена. Джордан напряг зрение и рассмотрел за ней длинный коридор. Свет падал откуда-то справа, должно быть сквозь раздвинутые шторы.

Левой рукой Джордан вытащил из-за пояса лом, просунул его в щель раздвижной двери. С негромким сухим треском дверь поддалась, и он проник внутрь.

Пересек веранду, вовремя обогнув низкий столик, чтоб не наделать шума, и очутился перед застекленной дверью. Прежде чем вновь пускать в ход лом, на всякий случай подергал ручку, и, к его удивлению, дверь отворилась.

Он шагнул через порог и очутился в коридоре. Сделав несколько шагов, нашел источник света – открытую бронированную дверь. Он поставил ногу на первую ступеньку; под ногой что-то хрустнуло.

Джордан поднял ногу, наклонился и увидел на ступеньке темные очки. Подбирая их, ощутил новый болевой спазм в плече. Ему не надо было разглядывать эти разбитые очки, он узнал их сразу.

Очки Морин.

Насчет пустого дома еще могут быть сомнения, но очки Морин – это уж точно недобрый знак.

И тут в тишине Джордан расслышал доносившиеся снизу голоса.

Он начал осторожно спускаться, придерживая правую руку, чтобы избежать новых болевых ощущений. Так он достиг первой площадки. Лестница заворачивала и тянулась вниз еще на один марш.

Голоса стали слышнее, но слов он пока не различал.

Никогда еще Джордан так не сожалел о том, что у него нет с собой пистолета. Даже в полицейской академии он не был большим поклонником оружия, а уж тем более – на службе. Стрелял он отлично – от природы, а не от тренировок, и на полигоне лишь отбывал положенные часы.

Но сейчас он бы все отдал за пистолет тридцать восьмого калибра, который сдал вместе с жетоном. Он начал спускаться по второму маршу, и с каждой ступенькой голоса звучали все громче. Мало-помалу они перестали сливаться в один неясный гул, и Джордан расслышал два голоса: мужской и женский. Наконец, благодаря судьбу за бесшумные кроссовки «Рибок», он очутился на следующей площадке.

Теперь каждый звучащий в ушах и в мозгу голос обрел свое лицо.

Женский принадлежал Морин, мужской он слышал всего один раз, но все равно узнал его сразу.

Разговор шел на небольшом помосте, возвышающемся над полом полуподвала. Чтобы попасть туда, надо было свернуть налево и спуститься еще на несколько ступенек.

С этого наблюдательного пункта ему была видна часть лаборатории. Стена перед ним тянулась до перил помоста, а угол, который он смог увидеть, напомнил ему научно-технический отдел полиции, оснащенный многофункциональной аппаратурой.

Джордан вжался в стену и выглянул из-за косяка. То, что он увидел, совсем ему не понравилось.

У противоположной стены огромного помещения, позади большой стойки, занимавшей почти всю центральную часть помоста, сидела в кресле Морин с заведенными за спину руками.

Спиной к нему стоял человек, которого Джордан недавно видел на экране монитора, когда тот направлялся к выходу из Стюарт-Билдинг, после того как убил Шандель Стюарт.

Но два образа существенно отличались друг от друга. Сейчас этот человек был во плоти, и одна рука его сжимала пистолет, направленный в живот Морин.

50

Услышав зловещий приговор Уильяма Роско, Морин подняла глаза и тут же увидела за его спиной Джордана, выглядывающего из-за косяка. Она резко опустила голову, как будто сраженная угрозой своего тюремщика, а подняв ее вновь, заставила себя смотреть прямо в глаза убийце, чтобы он не почувствовал присутствия Джордана.

Однако надо было подать ему какой-то знак, и она, повысив голос, чтобы Джордан мог ее слышать, произнесла фразу, которая для Роско должна была стать продолжением разговора:

– Теперь ты убедился, что я тебя видела. Быть может, это дает мне право на объяснение?

Джордан понял. Он чуть подался вперед и поднял кверху большой палец, а потом покрутил кистью в воздухе – мол, продолжай, заговори его.

Врач ничего не заметил, но невзначай переместился вбок, чтобы держать в поле зрения и Морин, и вход в лабораторию. В таком положении Джордан никак не мог подобраться к нему незаметно.

В голосе Роско послышались снисходительные интонации.

– Пожалуй, ты права. Я думаю внять твоему совету и начать с самого начала.

Он сделал паузу, словно собираясь с мыслями.

– Много лет назад, на семинаре, который я вел в бостонской больнице, я познакомился с медсестрой, цветной девушкой по имени Тельма Росс. Мы полюбили друг друга с первого взгляда, как будто специально для этого появились на свет. Такого чистого и красивого чувства я не испытывал за всю свою жизнь. Тебе должно быть понятно, что значит встретить единственного человека на свете, с которым вы созданы друг для друга.

Морин почувствовала, как слезы подступают к глазам, и живой Коннор на мгновение возник на месте убийцы, угрожающего ей пистолетом, который, впрочем, не наводил на нее никакого страха.

Да, будь ты проклят, это мне понятно.

Роско, по-видимому, прочитал ее мысль.

– Вижу, ты меня поняла, – кивнул он и продолжил рассказ уже другим тоном, доверительным, как будто меж ними установилась невидимая нить сообщничества. – Но эта связь могла неблагоприятно отразиться на моей карьере. Я был учеником и ассистентом мирового светила офтальмологии, профессора Джоэла Торнтона. Все, в том числе и он, считали меня его законным преемником, восходящей звездой в сфере микрохирургии глаза. К тому же Джоэл был моим тестем, я совсем недавно женился на его старшей дочери Грете. Тельма знала о моем семейном положении и не собиралась портить мне жизнь. Она сказала, что не намерена ставить меня перед выбором, ведь его последствия так или иначе обрушатся на нее, потому что я никогда ей этого не прощу. Торнтон действительно мог меня уничтожить. Настроив его против себя, я бы навсегда перекрыл себе дорогу в науке.

Роско оторвался от воспоминаний и позволил себе небольшое саркастическое отступление.

– Америка – отнюдь не тот эталон демократии, который мы навязываем всему миру. За связь с цветной девушкой дочь известного барона от медицины…

Он не закончил фразы, предоставив Морин делать выводы.

– Мы с Тельмой продолжали встречаться тайком, и вскоре она забеременела. Мы решили оставить ребенка, так на свет появился Льюис. Я устроил ее хирургической сестрой в больницу «Самаритен» в Трое – это небольшой городок возле Олбани. Вполне подходящее место: не слишком далеко, чтобы я мог при первой возможности навещать ее и ребенка, и не слишком близко, чтобы наши встречи нельзя было скрыть. Но мы все равно обставляли их с максимальной предосторожностью: никто из ее знакомых никогда меня не видел и не знал о моем существовании. Тельма всем говорила, что недавно развелась и не хочет вспоминать о своей семейной жизни. Для Льюиса я был добрым дядюшкой, который любит их обоих и всегда приезжает с ворохом подарков. Я снял для них домик на отшибе, чтобы даже соседи нас ненароком не увидели. Так прошло пять лет. Торнтон умер; отношения с Гретой год от года ухудшались, и в конце концов она сама предложила развестись. Я изобразил скорбную мину, тогда как в голове у меня пели скрипки, и согласился. И в тот день, проклятый Богом и оскверненный четырьмя подонками, я ринулся в Трой известить Тельму, что скоро освобожусь и мы будем вместе.

По его потемневшим глазам Морин поняла, что он забыл о ней и полностью погрузился в свой горестный рассказ.

– Льюис играл в саду, мы с Тельмой сидели дома и разговаривали о нашем будущем, как вдруг послышался крик мальчика, и он вбежал в дом, показывая мне укушенную руку. Ранки по размеру были похожи на шмелиные укусы. Я знал, что укусы сразу нескольких насекомых могут вызвать анафилактический шок. Следя за состоянием Льюиса, я велел Морин выводить из гаража машину, чтобы везти его в «Самаритен». Но не успела она выйти за дверь, как раздался звонок. Тельма открыла. На пороге стояли они.

Морин увидела, как Роско стиснул зубы, а из глаз хлынула накопленная с годами дистиллированная ненависть, исказившая его черты.

– В дом ввалились трое мужчин и одна женщина в черных майках, черных джинсах и масках персонажей «Мелюзги». Линус, Люси, Снупи и Пиг Пен. Один из них – не знаю кто – сильно толкнул Тельму обратно в комнату. Тельма упала; они вошли, наставили на нас оружие и велели не шевелиться. Мы догадались, в чем дело, потому что вскоре перед домом остановилась машина и в дверь позвонили двое полицейских. Пиг Пен – он явно был у них за старшего – приставил пистолет к голове Льюиса и приказал Тельме во что бы то ни стало спровадить стражей порядка.