Белый раб - Ричард Хилдрет

— Вот как! — воскликнул я. — Тогда это злополучное письмо, вероятно, пылало вместе с другими на костре, огонь которого освещал площадь, когда я приехал в город. — И я рассказал ему о приключениях, выпавших там на мою долю.

— Ричмондский комитет, — произнёс мистер Телфер, — не удовольствовался тем, что сжёг моё письмо — если, впрочем, это сожжение не имело в виду уничтожить написанное Вашингтоном и Джефферсоном; они сообщили Комитету бдительности нашего округа о том, что я человек подозрительный и что за мной нужно зорко следить. А эти джентльмены, в свою очередь, не только закрыли мою воскресную школу, но взяли также под свой контроль газеты, которые я читаю. Несколько месяцев тому назад я получал по почте издающуюся в Нью-Йорке газету, носящую название «Освободитель». Если не ошибаюсь, это главный орган создавшегося недавно в Нью-Йорке союза аболиционистов. Высылали мне эту газету бесплатно, и читал я её с большим интересом, стараясь глубже разобраться во взглядах этих людей. Но мои добрые друзья, или, вернее сказать, мои хозяева из Комитета бдительности, считают, что такое чтение опасно. Они, видите ли, не могут допустить, чтобы общественное спокойствие так нарушалось. Они запретили почтальону приносить мне эту газету, а мне — читать её. Вот вам образец той свободы, которая существует сейчас в Северной Каролине.

В словах этих вместо обычной сдержанности и спокойствия мистера Телфера слышалась уже горечь и даже негодование.

— А как же могло случиться, господа, — сказал я, — что, после того как вы, по-видимому» не только хорошо поняли, но и свободно обсуждали, начиная со времён Джефферсона и до наших дней, все ужасы рабства, причём, как мне известно, нигде это обсуждение не было таким полным и таким откровенным, как в недавних дебатах по поводу виргинского законодательства, — как же могло случиться, что говорить об этом теперь запрещено?

Расскажите мне, пожалуйста, в чём же в конце концов состоит разница между колонизационистами, как наш почтенный друг мистер Телфер, и северными аболиционистами, вмешательству которых он, по-видимому, приписывает столь вредное влияние в деле освобождения рабов? Разве они, как и вы, не против рабства? Разве и вы, как они, не добиваетесь, чтобы рабов освободили?

— Разница между нами довольно значительна, — ответил мистер Телфер, — но ваш вопрос не удивляет меня. С тех пор как начались волнения, нас всё больше смешивают, считая, что ненавидеть рабство — это уже значит быть мятежником и посягать на благосостояние южных штатов. Между тем мы, колонизационисты, согласны и с тем, что зло, причиняемое рабством, велико, очень велико и что наш долг перед нами же самими, перед нашими детьми и перед всем населением, белым и чёрным, требует принятия каких-то чрезвычайных мер для уничтожения рабства. Но мы не видим возможности освободиться от этого зла, пока негры останутся среди нас. В Америке очень распространено мнение, что две расы не могут жить вместе и на равных правах, во всяком случае две столь различные расы, как белые и негры. Считают, что, пока негры пребывают среди нас, либо они должны оставаться нашими рабами, либо они поработят нас. Наш покойный президент Джефферсон выразил это общее мнение, сказав, что рабы у нас как волк, которого держат за ухо — и держать опасно и отпустить опасно. Надо сказать, что я лично — и, я думаю, многие из моих друзей-колонизационистов согласятся со мной — стою на другой точке зрения, Мне кажется, что волк — это мы, белые, а несчастные негры — это ягнёнок, которого мы схватили за ухо, на при желании всегда могли бы отпустить без всякого риска для себя.

Почему бы нам не предоставить неграм такую свободу, какую получили ирландцы или немцы? Беда в том, что наш народ настолько закоренел в своих предрассудках, что проповедовать этот взгляд бесполезно. Любой белый человек, даже самый нищий, ничтожный и подлый, возмутится при одной мысли об этом. Чем низменнее, грубее и ничтожнее белый, тем больше он настаивает на своём естественном превосходстве над неграми и тем больше негодует, когда «чернокожим» хотят дать свободу. Наша колонизационистская система считается с этим непреодолимым предрассудком. Мы предлагаем, перед тем как освободить рабов или одновременно с освобождением, вывезти их из страны. Этот план многие считают совершенно нереальным, и даже мы сами, хоть мы и верим в него, понимаем, что осуществлять его, во всяком случае на первых порах, можно лишь постепенно, и благодари этому он не должен вызывать особенной тревоги. Было позволено даже расписывать в самых ярких красках зло, приносимое рабством, и решительно выступать против него, поскольку в этих выступлениях видели лишь выражение отвлечённых взглядов и личных чувств. Считали, что, как бы ни велико было это зло, на избавление от него, пока обе расы останутся по-прежнему жить бок о бок, нет никакой надежды.

Однако аболиционисты не посчитались со всеми этими ограничениями. Первое, что они сделали, они объявили, что владеть рабами — это грех, несовместимый с понятиями христианина. Правда, было время, да и не так уж давно, когда большая часть южных рабовладельцев просто посмеялась бы над подобным утверждением. Тогда только отдельные лица выдавали себя за христиан, в то время как многие другие откровенно заявляли, что не верят в бога. Но стараниями различных сект христианская религия за последнее время широко распространилась в наших краях, и сказать нашим плантаторам, что они не христиане, значит задеть, их за живое. Даже тот факт, что нас это в такой степени раздражает, заставляет меня сделать вывод, что мы чувствуем истинность этих слов.

Притом те же аболиционисты говорят: ваши рабы имеют право на свободу, и ваш долг их немедленно освободить. А когда вы это сделаете, вам нечего беспокоиться о последствиях; выполняйте его, а об остальном позаботится бог. Но ведь это же совсем другое дело. Совсем не одно и то же: сказать что-нибудь всерьёз или только для красного словца, прикрываясь разными трескучими фразами. Ведь это же разные вещи: применять свой принцип только к другим или — к себе самому! Наши уважаемые южные демократы добрых полстолетия твердили о том, что все люди рождены свободными и равными, — истину эту они положили в основание всей своей политической системы; а теперь, когда их просят уже не просто так, не в шутку, а по-настоящему, применить их же собственную теорию на практике, видите, волк оскалил зубы!

— Из этого вы можете заключить, что я отнюдь не разделяю столь дикого предубеждения против аболиционистов, примеров которого вы по приезде сюда видели уже немало, — добавил мистер Телфер. — Помимо, газеты, о которой я говорил, они прислали мне немало своих изданий. Я внимательно все их прочёл и могу с уверенностью сказать, что общераспространённое обвинение их в том, что они подстрекают рабов к восстанию, совершенно необоснованно. Восстание, которое они пытаются поднять и которого Комитет бдительности больше всего боится, — это восстание совести христианина против чудовищных злодеяний рабства.

Не позволяя себе порицать их целей, я считаю себя, однако, вправе осуждать их поведение. Вы на моём примере можете видеть, в какое неудобное положение они поставили всех южных рабовладельцев, даже наиболее доброжелательно относящихся к неграм. Боюсь, что всё это приведёт только к тому, что рабов ещё крепче закуют в цепи, что все попытки поднять их умственный и нравственный уровень будут подавлены и что план колонизации встретит серьёзные препятствия на своём пути. А ведь план этот — единственное средство против всех тяжких зол рабства.

Глава сорок третья

Может быть, в силу своей профессиональной привычки мистер Телфер, едва только разговор переходил на интересующую его тему, любил говорить очень долго. Я старался не прерывать его. Я заметил, что в продолжение всего разговора мистер Мейсон слушал, не проронив ни слова. Когда мы остались с ним вдвоём, мне захотелось узнать его мнение, и я стал расспрашивать его относительно плана колонизации.

— Я сам являюсь членом колонизационистского общества и даже секретарём того отделения, где председателем мистер Телфер. У меня был один раб, отличнейший человек. Ему захотелось уехать. Я отпустил его на свободу и отправил в Либерию. К сожалению, месяца через два он там умер от лихорадки. Мне всегда казалось, что колонизационистское общество — это своего рода наседка, которая пригревает у себя под крылом ещё не совсем оперившиеся человеческие чувства Юга, не даёт им угаснуть и сохраняет их до тех пор, пока не настанет пора действовать. Я вовсе не думаю, что оно способно совершить что-нибудь значительное сейчас, но считаю немаловажным уже и то, что оно настойчиво обращает внимание общества на все ужасы рабства и на необходимость найти средства для избавления от них. И, разумеется, лучшее, на что до сих пор оно оказалось способным, — это высидеть на Севере цыплят — аболиционистские организации, те самые, которые сейчас наделали столько шума.