Белый раб - Ричард Хилдрет

— Неужели это действительно так? — спросил я.

— Насколько я знаю, — ответил мистер Мейсон, — все наиболее видные деятели аболиционистов первое время были сторонниками плана колонизации. Иные из них были даже горячими поборниками этого плана б прошлом. Но если здраво посмотреть на вещи, то мы увидим, что заниматься этим — всё равно что перевозить уголь в Ньюкасл. В самом деле, есть ли смысл отрывать два или три миллиона человек от родных мест, где труд их очень нужен и может быть производительным, и везти их через океан в дикие края, где собственная рабочая сила уже и сейчас намного превышает имеющийся на неё спрос?

Если уж говорить о том, чтобы освобождать рабов до того, как начать их переселение, то проще было бы освободить их здесь без того, чтобы затрачивать на их перевозку огромные средства и в то же время лишать южные платы рабочей силы, в которой они больше всего нуждаются. Именно такого рода идеи, наряду с сознанием того, что рабство — это несправедливость и грех, которые надо уничтожать сразу, не задумываясь, — всё это вместе взятое и вызвало к жизни объединения аболиционистов.

— Но если деятельность их приводит к тому, о чём только что говорил мистер Телфер, то как же можно утверждать, что эти общества полезны?

— Будем надеяться, — сказал мистер Мейсон, тревожно оглядываясь по сторонам — мне только трудно было сказать подлинное это беспокойство или деланное, — будем надеяться, что никакие тайные представители Комитета бдительности нас здесь не подслушивают. У наших управляющих есть привычка подслушивать всё, что говорят у себя в хижинах негры, и я не знаю, не распространят ли они в недалёком будущем свою привычку и на хозяев плантаций. Но я должен сказать вам, — тут он понизил голос и заговорил почти шёпотом, — чтобы вылечить от тяжёлой болезни, прежде всего надо понять, что это за болезнь, и, главное, надо, чтобы сам пациент хорошо понял своё состояние. А к этому общества аболиционистов уже близки. Даже люди, больше всех размышлявшие об ужасах рабства, до настоящего времени ещё не представляли себе их истинной природы и размеров, которые они приняли. Мы, разумеется, знали, что наша американская богиня свободы, подобно мильтоновской Еве,[40] уснула и видит сон, а около уха её примостилась отвратительная жаба. Но мы думали, что это всего-навсего жаба и, как бы безобразна и вредоносна она ни была, с восходом солнца она скользнёт куда-нибудь в тёмную щель и скроется от глаз. Но северные аболиционисты, те решили сами слегка подтолкнуть эту жабу, чтобы поскорее избавиться от неё, и для этой цели воспользовались нашей знаменитой национальной декларацией, в которой говорится, что все люди рождены свободными и обладают известными неотъемлемыми правами. И вот смотрите: это сравнительно безвредное существо превращается в ужасное и кровожадное чудовище, которое грозит за миг проглотить трепещущую от страха богиню американской свободы! Я не говорю о свободе негров или цветных — здесь, в Америке, у них никогда её не было, — но о нашей свободе, о свободе белых людей, их хозяев.

Мнимой опасностью восстания рабов они начали пользоваться для того, чтобы подавить свободу мысли, слова и печати во всём, что касается вопроса о рабстве. Опасностью этой удобно бывает пугать дураков, а ведь именно овладевший дураками страх помогает мошенникам захватить власть. Но, по справедливому замечанию мистера Телфера, восстание, которого больше всего боятся зачинщики этой расправы, вовсе не восстание рабов, а восстание совести. Его-то они и хотят предупредить всеми возможными средствами.

— Посмотрите-ка, — добавил он и взял в руки газету, — вот что открыто высказывает «Вашингтон телеграф» — главный поборник прав и интересов рабовладельцев и главный создатель всей этой паники.

Он стал читать:

— «Мы считаем, что нам больше всего следует опасаться всё растущего влияния на нас со стороны общественного мнения и тех, кто, являясь к нам под видом друзей, старается убедить нас, что рабство — это грех, проклятие и зло. Эти коварные и опасные люди посягают на наши права и на наши интересы. Самое страшное во всём этом — та нездоровая чувствительность, которая, взывая к совести нашего народа, хочет сделать его орудием разрушения своего собственного благополучия».

А вот в этой статье, которая взята из «Колумбия телескоп» — газеты, выходящей в Южной Каролине, чёрным по белому говорится о том, каковы те средства, которыми можно предупредить эту болезненную уязвимость совести.

«Мы заявляем, что вопрос о рабстве не подлежит и не будет подлежать обсуждению, что система рабства глубоко укоренилась в нашем обществе и должна сохраняться в нём вечно. Если кто-нибудь станет убеждать нас в том, что эта система безнравственна, исполнена зла и что необходимо избавить от неё общество, то надо будет отрезать этому человеку язык, а самого его бросить в помойную яму».

Это обращение к совести южан, которую с помощью столь коротенького воззвания хотят свести на нет, раскрыло истинное положение дела. Большинство нашего народа как на Юге, так и на Севере, в том числе и люди, которые говорят, что рабство — зло, в действительности этого не думают. Даже напротив, они готовы предпочесть это положение другому. Они обычно соглашаются с вами, что рабство — вещь плохая, но в то же время совершенно убеждены, что «свобода во много раз хуже. Притом среди них, по-видимому, оказалось гораздо больше людей, чем этого можно было ожидать, считающих, что рабство ни в — каком отношении — не зло, а самое настоящее благо — благо для рабов, которые таким образом могут жить без забот в тихом, счастливом довольстве, благо и для господ, которые, избавив себя от унизительной обязанности служить, могут теперь в достаточной степени пользоваться своей свободой. Эта романтическая точка зрения вряд ли способна выдержать критику, но дело в том, что критике-то её и «не подвергают. А между тем если мы не станем свободно обсуждать существующую систему во всех её проявлениях, то можем ли мы её улучшить? Начавшаяся на ваших глазах борьба, которую вызвало обращение Севера к совести южан, на мой взгляд — это последняя и решительная борьба между распространением и дальнейшим существованием рабства, с одной стороны, и освободительным движением — с другой. И рабовладельцы в этой стране гораздо могущественнее, чем можно было думать. Они не только держат у себя под контролем правителей южных штатов, заставляя их издавать угодные им законы, но посредством своих Комитетов бдительности с их системой линчевания попирают как все законы, так и все конституции неограниченной, деспотической властью, выразительницей царящего на плантациях произвола, властью, которая никак не совместима с понятием английской или американской свободы. Мало того, они настойчиво добиваются поддержки объединённого правительства, стремясь превратить его из оплота свободы в оплот рабства. Но и этого мало — они собираются диктовать соответствующую программу действия северным штатам. Полностью подавив на Юге, во всяком случае в настоящее время, право свободно говорить, писать и читать на эту запретную тему, они пытаются то же осуществить и на Севере. Северные политики, становясь во главе антиаболиционистских выступлений, этим подлаживаются к южанам, а северные негоцианты, стремясь раздобыть себе на юге покупателей, на открытых собраниях призывают законодательную комиссию издать законы, ограничивающие свободу печати. Недавно, например, так оно и случилось в этом вырождающемся городе Филадельфии. А Бостон и Нью-Йорк были открыто призваны последовать этому постыдному примеру. Да, мистер Мур, пришла или не пришла пора, но великая битва началась. Это великое единоборство, от которого зависит всё будущее Америки. Проблема рабства или свободы нашего цветного населения, как бы важна она ни была, сделалась уже второстепенной. Главный вопрос: перейдёт или нет не только политическое, но также интеллектуальное, нравственное и религиозное руководство страной в руки поборников вечного рабства, или останутся по-прежнему в силе наши исконные американские понятия, которые утверждают равенство людей перед богом и добиваются их равенства перед законом? Неужели же случится так, что контроль не только над политическими и законодательными мероприятиями, но и над нашими газетами, нашей церковью, литературой и всей общественной жизнью перейдёт в руки людей грубых, жестоких, в руки насильников, подлецов, которые способны глумиться над справедливостью и над правами человека, — в руки покладистых и угодливых льстецов, которые ради денег с одинаковой готовностью вознесут молитву и богу и дьяволу? Или же сторонники всего прогрессивного, друзья человечества, истинные слуги божьи смогут свободно жить, говорить и трудиться среди нас? Первый вопрос — это вопрос о нашей собственной свободе, и не только о свободе действий, но даже о свободе писать, читать, разговаривать и думать.